Толераниум - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 26

Лаура решительно направилась к Софочке и на подходе к подъезду чуть не получила удар по голове пакетом, выброшенным из окна каким-то придурком. Большой бумажный пакет с эмблемой «Макдоналдса» приземлился в полуметре от Лауры, отрыгнув немного майонеза, кетчупа и соленых огурцов.

– Зажравшиеся моральные уроды выбрасывают из окон модную еду! – не здороваясь, сообщила Лаура сестре и осеклась, увидев ее растерянное лицо.

– Я не понимаю, чем не угодила. – Софья Леонидовна развела руками. – Представляешь, пришел с этими пакетами и с порога заявил, что поест у себя в комнате. Не знаю, с чего он бесится.

Лаура прямиком ломанулась к Мише и распахнула дверь.

Миша репетировал позы перед зеркалом.

– Ну что, вкусно тебе было? – спросила Лаура.

– Не заметил особой разницы… – нарочито равнодушно ответил Миша.

– И заметить не мог, потому что жрать этого ты не стал, в окно вышвырнул! А притащил-то зачем? Чтобы у матери давление поднялось? Что ты творишь, Мишка, зачем?

Мишу, похоже, забавлял гнев Лауры.

– С чего ты так расстроилась, тетушка? – Он мерзко улыбался. – Это – признанная во всем мире качественная еда. Виктор тоже так думает. Он вообще на многое мне открыл глаза.

Лаура очень тихо и отчетливо произнесла:

– Знаешь, Миш, этот твой Виктор у нас ни разу не был. Но как будто живет здесь повсюду, вместо тебя. Он вообще существует? Или просто тебе дает указания?

Как загорелись Мишины глаза, отраженные в огромном зеркале! Она снова опустила его. Если для них Виктора не существует, то и все Мишины достижения – плод его собственной фантазии.

– Ты, тетушка, не туда свернула! – прозвучало как гром среди ясного неба. Миша никогда раньше так не разговаривал. Глаза Миши горели, он возбудился не на шутку и был совсем не похож на привычного, иногда вредного, но в целом очень покладистого и рассудительного парня. Чужой, холодный и враждебный молодой человек, внешне напоминающий ее племянника, чеканил:

– Виктор – единственный, кто ценит во мне не родственные связи и не «умную голову с хорошей родословной». – Он передразнил Софочку. – Только Виктор разглядел меня настоящего. И хотя бы за это я ему благодарен. Может, Виктор сам по себе и не идеальный, но он точно знает, кто есть кто и чего достоин. Если бы не Виктор, я бы до сих пор слушал ваши пошлые беседы, вместо того чтобы заниматься настоящими делами… – Миша чуть не задохнулся.

Лаура спокойно резюмировала:

– Ты просто мелкий взбесившийся щенок. Не трепи матери нервы. Возьми себя в руки.

– Тупая сука, – прошипел Миша вслед Лауре.

Миша ночевал у Агаты, а наутро он прямо от нее отправился в Толераниум и на первом этаже столкнулся нос к носу с Георгием-Растаманом. Тот с довольным видом вывалился из отдела контроля здравоохранения.

– О! Асин! Ничего себе! – Миша пока простил фамильярность, больно уважительно прозвучало приветствие, правда, картина чуть смазалась, когда Растаман, рыгнув, спросил:

– А ты че тут делаешь?

Бесцветные глаза Георгия пытались сфокусироваться на объекте.

– Я просто руковожу этим учреждением, – нарочито скромно ответил Миша.

Растаман загоготал, а потом бойко проговорил:

– Молодец, Асин! Я тебя всегда уважал! Но, честно, даже от тебя не ожидал такого! Ты как ледокол, как ракетоноситель, как предводитель наномысли, взял – и открыл лавочку по легализации натуральных средств лечения и преодоления депрессии. Молодец, молодец! – Растаман попытался панибратски похлопать Мишу по плечу, но тот сделал шаг в сторону. – Да чего ты, не бзди! – Георгий приглушил тон. – Я никому не расскажу. Понимаю, до поры надо сохранять в секрете. Я уже и бумагу подписал. О неразглашении. И договор об испытательном сроке.

Миша сухо сообщил:

– Мне все доложат. Если ты и правда нам нужен, получишь постоянное место.

Он обогнул благодушного Растамана и отправился на второй этаж, думая, что Георгия было бы неплохо причесать и приодеть. Надо Ковригину сказать, чтобы занялся. Заодно научит протоколу – чтобы служил, как эти все.

Спичрайтеры писали Мише зажигательные речи. Политтехнологи помечали в текстах, какими жестами и позами отправлять должный посыл во время выступления. Ораторское мастерство он успешно усвоил на курсах. Единственным минусом была его телесная выразительность. Коуч говорил, что маме следовало бы отдать Мишу хотя бы ненадолго в спортивную секцию, тогда сегодня у него не было бы этих проблем. Миша не мог сказать коучу, что мама руководствовалась совсем другими соображениями. Он хорошо помнил, как в детстве спросил у Софочки:

– А я смог бы стать олимпийским чемпионом?

– Конечно, – ответила мама. – Но зачем?

Если бы тогда он знал, к чему его готовят эти две милые, хорошо продумавшие свою стратегию, умные и коварные тетки. Если бы тогда нашелся друг, который открыл бы ему глаза…

Горящий холодной яростью Мишин взгляд вспоминался Лауре как навязчивый кошмар. Взгляд как будто жил сам по себе, отдельно от Миши. Лаура поежилась, сбрасывая с себя противное ощущение. Виктор, кто такой этот Виктор? Куда он втягивает Мишку?

Прокручивая в телефоне переписку, она наткнулась на фотографии из Игнатьевского. Единственное, что она точно знала – Виктор живет там.

Главные ворота в особняк находились от нее на расстоянии не более пятидесяти метров. Если весь предыдущий путь Лаура проделала не чуя под собой ног, сейчас к ее лодыжкам будто кто-то привязал пудовые гири. Лаура остановилась, сняла темные очки и капюшон, сообразив, что они только привлекут к ней внимание. Она не могла сдвинуться с места, чтобы преодолеть эти несчастные пятьдесят шагов. В небе заверещали птицы. Лаура загадала, что пойдет дальше, как только стая скроется из поля зрения. Стая перелетных птиц как по команде облетела стороной небо над Игнатьевским домом. Лауре стало неприятно. Она посмотрела на особняк, который вовсе не производил впечатления обжитого уютного поместья, как рассказывал Миша. Наглухо закрытые ворота, темные окна, завешенные шторами, ни единого звука изнутри – все это, скорее, свидетельствовало о том, что в доме нет ни души. И давно не было. Чем дольше Лаура смотрела на особняк, тем более нелепые образы приходили ей в голову. Лаура тряхнула головой, сбросив с себя наваждение, и направилась к воротам. Она подергала калитку, но та оказалась закрытой на засов. Тогда Лаура увидела щелочку между створками ворот, будто проделанную специально для осмотра территории.

– Я ждал вас. Может, зайдете?

– Да Миша уже к вам зашел. Выйти никак не может.

– Значит, не так здесь и плохо. Посмотрите, как все цветет.

Он улыбнулся. Лаура шагнула в ворота. В красных закатных лучах территория Игнатьевского дома выглядела фантастически: пальмы, кусты, деревья и цветы, обагренные красным закатом, казались живыми существами. Вопреки законам природы пышно цветущие кусты благоухали ароматами. Но еще более фантастически выглядела жирная молодая сирень, хотя заморозки могли нагрянуть в любой момент…

Лаура отыскала глазами холмик, покрытый густой серой шапкой.

– Похоже, мышецвет любите больше всего? Вон как распоганился…

Виктор согласился:

– Да. У меня всем хорошо. Вот и миддлемист растет, а говорят – два экземпляра на планете сталось. Хотите, поделюсь?

– Я не за этим сюда пришла, – твердо сказала Лаура. – Я тебе Мишу не отдам.

Казалось, время замерло и каждая секунда громко отсчитывается ударами невидимых часов, которые живут прямо у Лауры в висках. Виктор ледяными глазами смотрел сквозь нее и по-прежнему улыбался.

– Я его у вас и не просил. – Виктор пожал плечами. – Боюсь, уже поздно.

У Лауры в груди образовалась пустота, она едва смогла вдохнуть.

– В каком смысле?

– В самом широком. Поздно! Вам пора.

Город постепенно привыкал к новому облику и суетливому пикетному антуражу бывшего Дома детского творчества. В народе за объектом укоренилось прозвище «Дом терпимости», потому что Дворец Толерантности звучало не по-русски и даже не по-английски. Слово «Толераниум» вообще казалось названием какого-то аквариума, океанариума или даже серпентария. Обитатели «Дома терпимости» получили прозвище по статусу: «терпилы». Старожилы Венецка презрительно ухмылялись – и это пройдет. Андеграундеры, дауншифтеры и городские службы ремонта дорог вообще не заметили обновлений. Зато сектанты и коучи радостно поддерживали появление в городе передовой заморской структуры.