Толераниум - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 19

– Знаешь, чем хороша самая большая беда? Все, что бывает после, – всегда лучше.

Альберт рассказал ей всю свою жизнь. Когда он закончил, сестра Филиппа сказала:

– Тебе надо ехать к маме.

Она пошепталась с матерью, попросила телефон квартирной хозяйки и ушла.

Когда стемнело, девушка появилась в палате, прижала палец к губам и помогла Альберту перелезть через балкон.

– Вон там тебя ждут. – Она показала на темный джип с работающим двигателем. – Там, – она кивнула на главный вход, – тоже тебя ждут. Два таких приятных крупных парня выясняют, где твоя палата. Так что поторопись.

За рулем старенького «Чероке» сидела квартирная хозяйка Альберта. Пока она везла его в аэропорт, он узнал, что, оказывается, можно помочь квартиросъемщику за то, что он хорошо относился к двум бестолковым биглям, которых хозяйка очень любила.

Мама встретила его с улыбкой: «Ну, на этот раз ты не лоханулся». Альберт уже понял, что Оксана Яковлевна умела говорить о любви только такими словами. И еще она сказала: «Не трать нервы. Пусть только сунутся!»

Странно, но маленькая и хрупкая Вика сказала то же самое, когда Альберт попытался объяснить, что жить без нее не может, а с ней – тем более. Она рассмеялась.

Сама Виктория Павловна ненавидела сектантов едва ли не больше, чем Альберт. Она использовала все возможности, чтобы оторвать от «духовного роста» тех, кто еще мог оторваться. «Сект-про-свет» назывался ее сайт, куда она выкладывала откровения бывших сектантов, контакты грамотных психотерапевтов и даже адреса волонтеров, у которых оставленные без средств к существованию братья с сестрами могли перевести дух. Она бы сделала больше, но не знала как.

Альберт и Вика вышли из университета, собираясь посидеть в кафе неподалеку. Возле проходной тревожно мигала маяками полицейская машина. Два дюжих служителя закона проволокли мимо Альберта с Викой расслабленное тело Растамана. Альберт хотел вступиться за вечного студента, но тот, укуренный в хлам после поминальной церемонии, находился в своем мире:

– Я не уйду с этого места, пока не добьюсь законодательного одобрения свободы марихуане! Это просто трава! Лечебная трава! А ее закошмарили, как будто это белладонна! Она же марихуана, – любовно произнес Растаман, роняя голову на плечо полицейского.

Ковригин плелся за Мишей, отставая на полшага и приноравливаясь к его походке. Миша быстро привык к сопровождению Алекса и даже иногда вовлекал его в беседу.

– Прямо дворец возводят, – прокомментировал Миша, проходя мимо стройки на месте бывшего Дома детского творчества.

– Разве это дворец… – отстраненно ответил Ковригин. – Вот твоя вечеринка была во дворце! Этот друг твой, Виктор… Где я мог его видеть?

– Да где угодно. Почему-то все говорят, что они встречались с Виктором, но не помнят где. Я вот прекрасно помню.

Преимущества Ковригина как сопровождающего лица были очевидны: Алекс не произносил ни единого слова, если его не спрашивали, всегда оказывался в зоне доступа, когда был нужен, и никогда не мозолил глаза без необходимости. Он будто был и одновременно будто его и не было.

Когда в очередной раз они с Ковригиным дошли до подъезда, Мишу вдруг осенила шальная мысль. Интересно, как запоют эти наседки, когда увидят, что сам Ковригин несет Мишину папку…

Благодаря острому языку Софочки в семье сложилась весьма определенная репутация Алексея Ковригина: русофоб, поклонник иностранщины, пижон с рабоче-крестьянской родословной. Конформист Бергауз согласился со всеми определениями, но от себя добавил: возможно, у парня есть причины такой радикальной политики по отношению к окружающему миру. Лаура считала, что человека надо судить по поступкам.

Леха Ковригин не был никаким русофобом. Его отец всю жизнь работал проходчиком на шахте, спускался в забой и долбил гору изнутри, чтобы заложить взрывчатку. В детстве Алеша хотел быть таким, как папа. Отец называл себя первопроходцем и обладал недюжинной силой, буквально пятерней поднимая Алешу до потолка, как невесомую пушинку. Глаза у отца всегда были подведены черной въевшейся угольной пылью и казались очень-очень голубыми и искристыми. Папа говорил: «В проходчики не каждого возьмут. Слабакам у нас не место. Ни одной проблемы со здоровьем быть не должно – ни с мотором, ни с фарами!» Так он называл сердце и глаза и сам же смеялся над своими нехитрыми шутками. В сорок лет отец вышел на пенсию по инвалидности: ни мотор, ни фары не работали как положено. Угольная подводка стерлась, а ярко-голубые глаза превратились в обыкновенные серые, печальные, плохо видящие органы зрения пожилого усталого человека. Правда, папа по-прежнему шутил и смеялся, но Леше его шутки теперь казались вымученными и ни капли не смешными. Теперь главным добытчиком в семье стала мама. После смены нянечки в детском саду она оставалась убираться за полставки. Она еще просила, чтобы ее взяли сторожем, но директор, посмеиваясь, отказал: «Спать, Ковригина, будешь дома безвозмездно!» Родители Ковригина из счастливой красивой пары превратились в двух унылых замученных стариков. Правда, такими их видел повзрослевший сын. Сами родичи чему-то радовались. Они шутили, смеялись, обнимались и строили планы на завтра. Планы эти казались Леше суетливыми, никчемными и даже постыдными. Сейчас главным стремлением его жизни стало не быть таким, как папа.

Алексею нравилось все красивое и фирменное. Глянцевые журналы, дорогие машины и западное кино завораживали Ковригина. Документальный фильм об американской шахтерской семье красочно и достоверно нарисовал мечту Алексея. Жить нужно там, где даже работяги имеют собственные уютные дома, красивых верных жен-домохозяек и стабильный доход.

Ковригин начал с внешнего перевоплощения: он представлялся исключительно Алексом, сделал модную стрижку, наматывал на шею яркие шарфы, уделял особое внимание английскому и планировал заявиться в программу по обмену студентами. Причину превращения Алекса Ковригина в верного оруженосца Миши Асина знал только Миша. Переоценка ценностей. Рано или поздно это произойдет со всеми нормальными людьми. Сейчас пускай те, кто считает Мишу послушным маленьким мальчиком, увидят, кто у этого мальчика на побегушках…

– Ковригин, заходи ко мне на чай. Мои будут рады. – Мише самому понравилось, как властно и безапелляционно прозвучал его голос.

– Конечно, – ответил Алекс.

– Папку вон туда положи, – сказал Миша Ковригину, как только увидел в коридоре маму.

– Может быть, чайку? – предложила Софочка.

– Мам, не спрашивай. Конечно, чайку! – отрезал Миша.

Ковригин был немногословен и старался не привлекать к себе внимания. Он отлучился «помыть руки». На самом деле ему хотелось посмотреть, как живет Асин. Беглый осмотр Мишиной квартиры порадовал Ковригина. Судя по фотографиям, кружевным салфеточкам и витаминам, разложенным по дням и часам, Асин врос в свой дом и никуда отсюда не денется. Виктор посложнее будет… Загадочный тип. Вроде и приветливый, но холодный, отсутствующий. Какая-то скрытая сила в нем есть. Надо присмотреться, осторожно наблюдать и выжидать. А пока через Асина действовать. Зачем, интересно, Виктор приблизил такое ничтожество? Может, не так и умен…

Вернувшись за стол, Ковригин сделал пару глотков чая, не прикоснулся к угощению и засобирался домой.

– Хорош парень, только слишком скромен, – резюмировала Софочка.

– Когда в глаза посмотрит, тогда и поймем, хорош или не хорош, – отчетливо произнесла Лаура.

– Не бойся, тетушка, тебя точно не испепелит, это непростая задача, – ответил Миша с плохо скрываемым раздражением и ушел к себе.

Пустые бесполезные разговоры! Неужели они и правда ничего не замечают? Мише захотелось слить пары. Виктору он не дозвонился, но Агата точно будет рада его приходу.

Вернувшись домой глубокой ночью, Миша собирался тихонько прокрасться в свою комнату. Но в гостиной сидела Лаура, обложившись альбомами с фотографиями. Она с улыбкой рассматривала семейные фотки.