Белая Длань (СИ) - "Valeriys" - Страница 65

В ушах зазвучал военный рог. Отец и вся его семья пустилась в бой в авангарде конницы, ведя за собой многочисленные полки пехоты. Враг дрожал под натиском сотен мечей и копий, ещё до начала сражения их ряды оказались в смятении от стройного залпа западных лучников, что привёл на битву король Лорен. Победные крики южных воинов стояли в ушах, всё близилось к безоговорочной победе и славе, восстановлению справедливости и уничтожению армии захватчика Эйгона. Однако, радость и азарт первых побед сменились ужасом подступающей смерти.

Появление Балериона Черного Ужаса на Пламенном поле стало неожиданностью. Хотя, казалось бы, как можно было пропустить появление громадной огнедышащей твари, но, как тогда оказалось, вполне возможно. Просто в один момент огромная тень закрыла собой солнце, а после по всему Простору пронесся громогласный рёв реликтового существа. Испепеляющий жар охватил собой небо и землю, сделав воздух практически удушающим. Победные выкрики сменились ужасом и отчаяньем, копошащихся под исполинскими крыльями людей, впрочем, жар дракона не щадил и союзников Эйгона, но тех было значительно меньше.

Видеть смерть отца, наставника, друзей и верных ему людей было невыносимо больно ещё при жизни, но теперь у Гарденера были воспоминания о том дне и после его смерти. Одно дело хоронить и пережить смерть отца, что практически не сыграло роли на нём в тот момент, ведь требовалось только одно – выжить. Но теперь, вновь вернувшись на это поле замершего ужаса было душераздирающим. Ощущать и вспоминать то, как поток пламени сжёг его самого дотла, а после принялся за остальных родственников казалось адской пыткой, совершенно незаслуженной. Однако, такова была его реальность. Здесь он испытал горе сына, брата и отца, навек сохранив в своей душе страх и ненависть к среброволосой семейке Таргариенов.

Как же лицемерил Эдмунд в тот момент, когда обвинял Баратеона в несправедливом отношении к детям Элии Мартелл. Ведь будь он сам на его месте в тот момент, то смог бы он сдержать ту ярость и боль, что всепожирающим огнём снедали его сердце? Казнил бы Клигана и его сюзерена Тайвина Ланнистера? Не смеялся бы, как Олень, довольный смертью детей и женщины? Хотелось бы сказать нет, но правда была в том, что Гарденер и сам не знал ответ. Люди двадцать первого века могут сколько угодно кричать о варварстве и дикости прошлых лет, подверженных кровной вражде и крестовых походах, но правда в том, что будь они на месте тех людей, то поступили бы точно также, ведь так устроены люди.

Ноги Гарденера подкосились, а затем он бессильно упал на колени изломанной куклой. До этого момента просторский принц держался исключительно на силе воле, присутствии других людей рядом с ним, опасности погони и отрицании очевидного. В этом же месте обличились все его раны, которые просто не могли зажить, встреча с Марвином Магом на некоторое время отдалила приступ крика его души, но ненадолго.

Глаза Эдмунда смотрели сквозь обожжённую землю, а руки бессильно сжимались в кулаки. В приступе ярости он стал, как ненормальный, колотить руками по земле, поднимая грязь и пыль во все стороны, а рот раскрылся в беззвучном крике, ибо не было ни сил, ни желания кричать. Наконец, спустя долгие минуты приступ ярости последнего Гарденера сошёл на нет. В последнем акте бессильной злобы, Эдмунд запрокинул голову вверх, вглядываясь в беспросветное, затянутое тучами, небо. Несколько одиноких слезинок скатилось по его лицу, а после проделав свой путь, под воздействием земного притяжения, упали на опустошённую пламенем землю.

- Как бы я хотел всё исправить. Как бы хотел сказать вам, что мне жаль. – опустошённо произнёс он в пустоту. Даже спустя продолжительное время эмоции Гарденера не притупились. Ему хотелось просто лечь на землю и забыться здесь вечным сном, но теперь он знал, что это не поможет ему встретиться со своими родными и близкими.

Все его знакомые, топтавшие это поле своими ногами, уже давно живут своей новой жизнью, неспособные вспомнить о прошлом. Пребывая в блаженном неведении, они ограждены и никогда не вспомнят, ни его, ни ту боль, что им пришлось испытать. Эдмунд сам был недавно таким, проживая бесцельную жизнь Луи МакМёрфи, пока местные боги, которым долгое время не было до него дела, не захотели использовать его для спасения мира. С одной стороны, он был даже в некотором роде рад пройтись по родным полям Простора босыми ногами, но ощущения одиночества и бессилия перекрывали собой все плюсы от этого. Ностальгическая пелена сказочной жизни полной приключений сходила на нет, оставляя после себе только незаживающие раны. Впереди была только борьба и ради чего? Мира, который Эдмунд забыл и который забыл о нём. Обмен можно сказать неравноценный и это, если без мата.

- Как сказали бы мои братья и сестры – жалкое зрелище. – послышался будто бы отовсюду шипящий голос, пронзающий слух, но такой знакомый.

- Скажи, что в супе был яд и мы закончим на этом, будь так добр. – отозвался Гарденер, испытывая успокаивающее влияние ауры бога мертвых.

В ночном мраке перед глазами Эдмунда предстал никто иной, как Неведомый. Точнее то, что говорило его голосом. Некая неясная фигура, размазанная всепоглощающей чернью в ночи, медленно расползающаяся по всему виденному Гарденером пространству. Если раньше ему казалось, что в темноте было невозможно что-либо разглядеть, то присутствие самого таинственного из ликов Семерых полностью ломало данную картину мира.

Ранее Гарденер общался с проводником мёртвых душ исключительно мысленно, не имея возможности разглядеть или хотя бы представить внешность бога, но теперь всё было совсем иначе. Словно библейский жнец, тот выглядел, как тонкая массивная фигура в рясе, состоящей исключительно из теней различных форм и размеров, покрывающих собой всё до чего могли дотянуться. Эту форму нельзя было даже назвать гуманоидной, ибо разум Эдмунда хоть как-то пытался поставить на место бесформенного божества знакомые образы, не в силах осмыслить и понять его истинную природу.

- Не стоит так спешить на тот свет. Ведь мы оба знаем, что ничего хорошего из этого не выйдет. – было сложно даже понять откуда исходит шипящий шёпот, который как будто множился, раздаваясь сразу отовсюду.

- Сильно сомневаюсь. Мне прекрасно жилось, как Луи, пока вы, Семеро, не решились поиграть с моей душой. – ответил богу Гарденер, чья злость была всё ещё слышна в его голосе, даже через призму силы владыки загробного мира.

- Игра? Ты думаешь, что это всё здесь игра, Эдмунд? Ты наслушался бахвалистых речей смертного существа, которому уготована участь куда страшнее твоей. И поверь, смерть явиться за ним гораздо раньше нежели за тобой. – не меняя своей интонации, монотонно ответил ему Неведомый.

- Хочешь сказать, что Марвин врёт мне? – без особого интереса спросил Гарденер.

- Нет. В этом вопросе сей смертный предельно близок к тому, о чём говорит. – внёс немного ясности Неведомый.

- И ты так просто говоришь мне об этом? – удивился Гарденер, вспоминая малейшие слова Мага о Семерых.

- Ты забываешься, Эдмунд. Перед кем мне оправдываться? Перед тобой? Или же сонмом мёртвых душ заключенных в пекле или раскинутых по мирозданию? Век смертных столь скоротечен, что это вызывает даже умиление, а уж это их потрясание кулаками и обличительными речами поистине забавно. – протянул лик верховного божества, казалось бы, смакуя каждое слово.

- Вот вы и перестали играть в заботливых покровителей. – с горечью произнёс Эдмунд, окончательно разбивая призму второго шанса, через которую он смотрел на Семерых. – С меня довольно. Можешь делать со мной всё, что захочешь. Оно того не стоит.

- Не кажется ли тебе, что ты эгоистичен? Кто спасёт этот мир от Долгой Ночи, как не ты, избранник и чемпион? А что будет с доблестным Корбреем и тем стариком Лионелем, что поверили в тебя? – давило божество на больные точки Эдмунда.

- Лионеля жаль, мне печально от того, что я не смог оправдать его надежд. Корбрей умный человек, он поймет и справиться с моим уходом. Вы же найдете кого-нибудь посговорчивее и ненагруженного эмоциями прошлого. Вам ведь не привыкать, верно? Вряд ли, конечно, кто-то из чемпионов вот так вот отказывался от своей миссии и ваших даров. Что же, я буду первым. – категорично ответил на воззвания Неведомого Эдмунд.