Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич - Страница 89

Сначала это был просто удачливый крупный бизнес, однако очень быстро политической и финансовой опорой, – а значит, и хозяевами[177] – российских либералов стали олигархи: крупные предприниматели, тесно срощенные с государством и извлекавшие из контроля за его элементами критически значимую часть своей прибыли, то есть ту часть прибыли, от которой они не могут отказаться.

А затем оказалось, что за спиной «олигофрендов» стоит не только подчинившее их к концу первого срока правления Путина (однако затем во многом опять подпавшее под их влияние) российское государство, но и главный субъект современного всемирно-исторического развития – глобальные монополии (прежде всего финансовые), оформившиеся к началу третьего тысячелетия со своими политическими и, что не менее важно, культурными представителями в глобальный управляющий класс (см. параграф 11.5).

В результате от службы свободе и индивидуальности российские либералы за считанные годы и, как правило (в силу низкой личной культуры и отсутствия привычки рефлексии), незаметно для самих себя, в силу простой повседневной политической целесообразности перешли на службу глобальным монополиям. Те из них, кто по любым причинам (от глупости до порядочности) не осуществил этот переход, с неизбежностью лишились своего влияния и либо были выброшены с политической арены, либо перестали быть либералами и, осознав, что интересы народа и цивилизации выше интересов их частных элементов, какой является отдельная личность, тем или иным образом, в той или иной форме перешли (или хотя бы попытались перейти) на службу народу.

Оставшиеся же либералами к настоящему времени (и даже к концу 90-х годов) уже достаточно давно, ещё на стадии служения олигархии (и тем более в последующем, на службе у неизмеримо более жестких и жестоких глобальных монополий) растоптали свои исходные ценности и полностью расстались с их содержанием.

Вместо защиты прав собственности как таковой они стали защищать исключительно собственность своих хозяев, последовательно отрицая право собственности всех остальных. (Стоит напомнить, что российская приватизация была ужасна не только нарушением закона, массовым ограблением людей, разрушением социальной сферы и производственных предприятий, но прежде всего именно отрицанием права собственности как таковой и тотальным разрушением этого права как основополагающего в условиях рыночной экономики общественного института, – за которым обычно с неизбежностью следовало и физическое разрушение самой этой собственности)

Вместо свободы конкуренции российские либералы стали под её флагом защищать исключительно свободу монополий, которым они служили, злоупотреблять своим положением, разрушая тем самым всё вокруг себя, – то есть стали защищать свободу конкуренции монополий с зависимыми от них участниками рынка и свободу самих этих монополий подавлять в зародыше (причём на практике – любыми в прямом смысле слова методами, включая откровенно криминальные) любую попытку кого бы то ни было конкурировать с ними.

Вместо защиты свободы слова либералы стали защищать свободу слова исключительно своих олигархических хозяев, а затем и хозяев в виде глобальных финансовых монополий, всевозможными способами затыкая рты всем, чьи слова хотя бы теоретически могли доставить им хотя бы неудобства. (Отнюдь не случайно цензура в прямой и явной форме – в виде «премодерации» без внятно обозначенных заранее и общеизвестных критериев – вплоть до начала специальной военной операции существовала в Рунете исключительно в одном-единственном месте: в блогосфере на портале самого либерального российского медиа, «Эхо Москвы»)

Этот перечень можно продолжать практически бесконечно: в отношении всех без какого бы то ни было исключения исходно либеральных ценностей, в отношении всех принципов «либерализма по Вольтеру», растоптанных и полностью отмененных уже «либерализмом по Керенскому», не говоря уже о торжествующем и по настоящее время (причём отнюдь не только в превращенной в как минимум экономическую колонию России, но уже – самое позднее, со времени начала антитрамповской истерии, то есть с 2016 года, – и в США) «либерализме по Березовскому».

Эволюция либералов, поставив их во всём современном мире (а далеко не только в одной России) на службу глобальным монополиям (причём не производственным или хотя бы торговым, а прежде всего финансово спекулятивным), обернулась их всеобъемлющей деградацией и сделала их деятельность несовместимой с самим нормальным существованием и развитием человеческих обществ, неумолимо разрушаемых этими монополиями.

Элитой общества с управленческой точки зрения является его часть, непосредственно участвующая в выработке, принятии и реализации важных для него решений или являющаяся примером для массового подражания.

Важность последнего – примера для подражания – обычно драматически недооценивают. Между тем самые разнообразные кумиры публики, успешные дельцы шоу-бизнеса в самых неожиданных сферах – от кино, театра и эстрады до политики, спорта и «инфоцыганства» – часто обладают в силу этого фактора значительно большей реальной властью, чем карьерные управленцы и политики, пусть даже и доросшие в силу своих способностей до министерских постов. Как бы ни было обидно для последних такое положение дел, с точки зрения сугубо управленческих функций и возможностей оно представляется вполне справедливым.

Подобно тому, как государство по своим объективным функциям является мозгом и руками общества, управленческая элита служит его центральной нервной системой, отбирающей побудительные импульсы, заглушающей при этом одни и усиливающей другие, концентрирующей их и передающей соответствующим группам социальных мышц.

В долгосрочном плане главным фактором конкурентоспособности общества становятся его мотивация и воля, на практике непосредственно воплощаемые в себе и реализуемые именно элитой. Предательство ею национальных интересов представляется фатальным и заведомо не поддающимся практически никакой компенсации: в глобальной конкуренции его можно сравнить лишь с изменой, совершаемой командованием воюющей армии в полном составе.

Этот феномен далеко не нов. Один из ярчайших его примеров в новой истории дала царская охранка, последовательно поддерживавшая революционное движение в Российской империи просто ради расширения своего административного влияния и финансирования (а также для решения отдельных локальных проблем руками революционеров). В результате, преследуя сиюминутные и сугубо эгоистичные цели, она не в меньшей степени, чем японская разведка, немецкий генштаб и американские банкиры способствовала раздуванию революционного костра, вышедшего в итоге из-под её контроля и спалившего дотла всё тогдашнее общество.

Ближе к нашим дням более масштабный и потому ещё более шокирующий пример сознательного и последовательного действия национальной управленческой элиты против своей страны и своего народа дает опыт Японии конца 80-х – начала 90-х годов.

Тогда в капиталистической части мировой экономики сложилось два «финансовых пузыря» – в Японии и США, и понимание объективной необходимости «прокалывания» одного из них являлось практически всеобщим. Поразительно, что именно японская управленческая элита (пусть и под политическим давлением представителей США) приняла решения, приведшие к «проколу» японского, а не американского «пузыря», – причём катастрофичность этой операции была такова, что японская экономика (и в целом японское общество), как мы можем говорить сейчас, по прошествии почти 40 лет после начала этого драматического процесса, начатого «соглашением Плаза», уже так никогда от неё и не оправилась.

Причиной этого самоубийственного парадокса явилась не только глубочайшая интеллектуальная и психологическая зависимость японской управленческой элиты от США, но и глубина проникновения японских капиталов в американскую экономику. Освоив американский рынок, японские корпорации (причем вполне справедливо) считали ключевым фактором своего успеха процветание не Японии, а именно США, на рынке которых они эффективно работали, получая за это мировую резервную валюту.