Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич - Страница 47

США в полной мере унаследовали вековую политику Британии по отношению к континенту: «поддерживать слабейшего из двух основных конкурентов, чтобы не допустить ничьей победы и объединения Европы против нас». Унаследовали они и глобальный проект подчинения Европы с предварительным обескровливанием её войнами. Просто у них, в отличие от Англии, получилось – в силу качественно большей мощи и принципиально нового финансового инструмента (ФРС), основанного на вырастании государства из крупного, в первую очередь финансового капитала и подчинении последнему.

Американская бюрократия в предвоенный период, как и американское общество в целом, стремилась к изоляционизму (его ценность для чиновников заключалась и в том, что он позволял им минимизировать свои усилия по сравнению с другими возможными подходами), однако крупный капитал нуждался в завоевании рынков, в первую очередь Европы и Юго-Восточной Азии (Японской империи и Китая).

Американское руководство сознательно и последовательно, напряженными усилиями спровоцировало Японию на нападение, заморозив 26 июля 1941 года все её активы на территории США и установив[120] эмбарго на поставки ей нефти [11]. Японцы терпели до самой последней возможности, однако единственной оставленной им альтернативой являлся фактический отказ от независимости и хозяйственное саморазрушение, и через 4,5 месяца они бросились в последнюю атаку, – которая затянулась в силу их накопленной мощи и хорошей организации почти на четыре года.

В Европе американские корпорации между войнами буквально заливали кредитом Германию, создавая военную базу Гитлеру, и проводили советскую индустриализацию (выкачивая из нашей страны деньги, которых в условиях Великой депрессии в значимых масштабах не было больше нигде в мире). Вряд ли здесь имела место реализация проработанных планов: скорее, наблюдалось общее стремление зарабатывать деньги и стратегическое понимание, что два гиганта на одном континенте неминуемо столкнутся, расчистив так или иначе место для американского доминирования.

В военном плане Гитлер легко мог раздавить Англию. Непосредственной причиной её спасения в 1940 году стала дезинформация возглавлявшего разведку абвера (армии) британского агента Канариса, завысившего её военный потенциал даже не в разы, а в десятки раз (мастерство британских спецслужб, находившихся к тому времени под полным контролем Финансового интернационала, особенно проявилось при подготовке «дня Д», когда немцы ждали десанта в совершенно других местах и даже после начала высадки считали её отвлекающей операцией; в результате потери союзников ранеными и убитыми при десантировании составили лишь 6,5 %) [4].

Стратегическая причина спасения Англии была неизмеримо глубже и сводилась к потрясающему успеху английской социальной инженерии, обеспечившей подлинное низкопоклонство нацистской верхушки перед Англией сразу в нескольких плоскостях: в качестве выскочек из социальных низов – перед аристократами; в качестве мечтающих стать колонизаторами – перед создателями крупнейшей колониальной империи в истории человечества; в качестве язычников (ибо Германия так никогда и не христианизировалась полностью [95]) – перед преодолевшей враждебное и пугающее их христианство, овладевшей им и поставившей его себе на службу элитой; наконец, в качестве преданных и старательных учеников – перед потрясающе самодовольными и блистательными даже в своей ограниченности учителями.

Одним из наглядных проявлений торжества британских социоинженерных технологий служит вошедшее в плоть и кровь немцев ещё в XIX веке стремление к подражанию англичанам, гармонично переходящее сплошь и рядом в прямое низкопоклонство перед ними (а по мере укрепления США – и перед англосаксами в целом).

«Оценивая себя, немцы два века оглядывались на Англию» [80]. Ещё великий Гете, тайный советник Саксен-Веймар-Эйзенахского герцогства ставил англичан в пример: «Если бы немцам, по образцу англичан, привить меньше любви к философии и больше энергии, меньше интереса к теории и больше – к практике…» [331; s. 473], – и затем с нескрываемой завистью отмечал: «Немцы бьются над разрешением философских проблем, а тем временем англичане, с их практической сметкой, смеются над нами и завоевывают мир» [114].

Общим местом самосознания немецких элит ещё в конце XIX века являлось четкое понимание того, что немцам «придется работать над собой, пока… они не станут думать о себе самих» [348; s. 273] и в любой ситуации преследовать прежде всего свои собственные интересы, – подобно тому, как это делают англичане.

Впрочем, казавшееся в XIX веке совершенно недостижимым в следующем веке было воплощено в жизнь Гитлером – при помощи «патологического комплекса неполноценности национал-социалистов по отношению к англичанам… превратившегося в высокомерие» [221; s.175].

Зачинатель и идеолог немецких колониальных аннексий Карл Петерс[121] горько сетовал: «немец…, путешествующий по чужим краям… вынужден повиноваться; англичанин повелевает». Ведь «по естественным причинам англичане развили в себе качества нации господ, и поэтому (!!) английское владычество над нашей планетой неудержимо расширяется…» [286]. Не когда-нибудь, а в самый разгар Первой мировой войны он же при вполне благожелательном восприятии своих слов в Германии, напрягавшей все силы в чудовищной войне, отмечал: «В том, что касается стиля жизни, Англия… ведет за собой и благородное общество Германии» [287; s. 201].

Объединение Германии и создание Второго рейха благодаря победе над Францией в 1870–71 годах окончательно вытеснило восторг перед французской культурой благоговением перед английской мощью: Франция была повержена, обессилена – и, соответственно, восторгаться в ней в немецком понимании стало нечем.

Во многом это было обусловлено тем, что последовательное возвышение Пруссии (бывшего Тевтонского ордена), объединение ею Германии и сокрушительное поражение Франции (преданной масонами, пронизавшими её власть и служившими при этом старшим британским братьям) представляются в настоящее время английским стратегическим проектом, призванным сначала уравновесить, а потом и разрушить Россию, показавшую в наполеоновские войны способность объединить, помимо Англии, практически весь континент[122], а в Крымскую войну – выстоять, несмотря на поражение, против всего объединенного Англией Запада.

«С окончанием Наполеоновских войн Россия стала противником № 1 Великобритании… В 1820-е годы была запущена психоисторическая… программа “русофобия”[123], которая должна была… подготовить всех западноевропейцев к… борьбе против России, кульминацией которой в XIX веке стала Крымская война – первая общезападная война против России. Её результатом стало уменьшение влияния России в Европе и некоторое укрепление позиций Франции Наполеона III [а главное – свободный доступ английских товаров на российский рынок – М.Д.], но. Россия сохранила статус одной из пяти великих… держав и продолжала противостоять Великобритании в Центральной [тогда ещё не Средней – М.Д.] Азии. Британцы озаботились созданием континентального противовеса России, который в то же время мог бы подсечь и Наполеона III… Таким противовесом должна была стать объединенная вокруг Пруссии Германия» [95].

Однако национальный подъем в результате объединения Германии (равно как и воля немецкой аристократии к соперничеству с Англией, а самое главное – происхождение немецких капиталов, ставших основным двигателем объединения Германии, не из контролируемых Англией мировой торговли или тогда ещё слабо развитых финансовых спекуляций, а из ограбления России в ходе либеральных реформ Александра II и кромешного воровства на инициированном при нём строительстве российских железных дорог) был таков, что оно второй (после Англии) раз в истории привело к национальной консолидации масонства – тогдашней формы существования непубличной наднациональной власти, соответствующей потребности шагнувшего далеко за национальные границы и ставшего над государствами капитала.