Спецотдел 2 (СИ) - Волковский Андрей - Страница 14

Когда приехала бригада криминалистов, на полянке стало тесно и суетно. Вокруг места вызова выставили защиту; камни, нитки и не замеченную Максом тонкую серебристую цепочку упаковали по разным мешкам. Осиновый кол осторожно обернули в вышитую знаками ткань и спрятали в узкий футляр, испещрённый защитными символами.

— Вскрываем алтарь, — объявил старший группы криминалистов.

Их пятёрка раделилась: трое встали на расстоянии от алтаря, двое, вооружившись лопатками вроде туристических. начали копать.

Через пару минут из земли извлекли фотографию, обёрнутую в целлофан. На фото были запечатлены молодая женщина и девочка-подросток с зелёными волосами, в балахоне с большой буквой «М» и джинсах с многочисленными карманами. То ли сёстры с большой разницей в возрасте, то ли очень молодая мать с дочкой.

Максим сфотографировал снимок, потом и его убрали к прочим уликам.

Надо проверить фото пропавшей девушки. Макс взялся пересматривать присланные Егором документы. Вот она! Мимолётная радость тут же сменилась разочарованием: увы, исчезнувшая Марина Бондаренко была совсем не похожа ни на женщину, ни на девочку с фотографии.

Старший криминалистов скомандовал упятерённое уничтожение, и знаки вспыхнули, сливаясь в один. Максим невольно покосился в сторону алтаря. На месте выкопанной фотографии на миг появилась полупрозрачная фигура в белом. Вроде бы женская. Длинноволосая, с венком на голове и оскаленным, не по-человечески зубастым ртом. В следующее мгновенье знаки растаяли, а вместе с ними исчезла и ультима.

Кошкин снова уставился на снимок.

Криминалисты, тем временем, собрались, попрощались и отбыли в отдел, а Макс продолжал копаться в сканах и фотографиях документов.

Так, пожилой мужчина с инфарктом тут вряд ли при делах: судя по всему, он скончался, окружённый детьми и внуками. Есть, конечно, шанс, что покойный пытался вернуть какую-то важную для него знакомую или захотел повлиять на жизнь любимой дочки, но чутьё подсказывало Максиму, что гражданин Наумов тут ни при чём.

Остаётся самоубийца Полина Лавренкова.

Макс поискал её фото — и не сдержал радостный возглас. Причёска другая, но это точно она!

— Глянь, Вика.

— Полагаю, мать и дочь, — сделала вывод коллега, внимательно рассмотрев фото.

— Думаешь, Лавренкова-старшая вызвала ультиму?

Вика кивнула.

— Позвоню Тихонову, спрошу, знал ли он о ней. А потом давай поговорим с дочерью, — предложил Макс.

Возражений не последовало, и он связался с участковым. Тот заявил, что ему ничего о Лавренковой не известно. Мол, она или была без дара, или свои способности не афишировала. Во всяком случае лично он заявлений от неё не получал, жалоб или просьб о помощи тоже.

Макс и Вика наскоро перекусили в одном из местных кафе и поспешили к дому самоубийцы.

Кошкин запросил дополнительные материалы по делу, и теперь они с Викой знали, что дочка Лавренковой — единственный ребёнок. Её зовут Маргарита, ей двадцать, она учится в подмосковном институте.

Основная версия гласила, что суицид произошёл на почве затянувшейся ссоры с дочерью. Во всяком случае, на каникулы Рита домой ни разу не приезжала, а её мать, насколько было известно свидетелям, не ездила в Подмосковье.

Сам Макс часто конфликтовал с родителями, точнее — они с ним. То есть не то чтобы родители всерьёз с ним ссорились, но... в общем, в семье Кошкиных царили сложные отношения. Однако, несмотря ни на что, он любил и маму, и папу и совершенно не представлял, что чувствует Рита, живя в квартире, где умерла её мать. И, откровенно говоря, даже не хотел представлять.

Дверь спецотделовцам открыла вовсе не Маргарита. На пороге квартиры стояла темноволосая женщина лет тридцати с красивым, но неприязненным лицом.

— Вам кого? — спросила она, прищурив тёмно-карие глаза с длинными, какими-то ненастоящими ресницами.

— Маргарита Лавренкова здесь проживает? — спросил Максим, доставая удостоверение. — Максим Кошкин, спецотдел. Моя коллега, Виктория Ежова.

— Ой, ну вы чё прямо тут представляетесь, а? — женщина тряхнула головой, и массивные на вид серебристые серьги-листья встревоженно закачались. — Вы зайдите сначала.

Она шагнула в прихожую, позволяя незваным гостям войти.

Дверной проём изнутри защищали знаки. Максим внимательно поглядел на впустившую их женщину и только теперь заметил защиту, выгравированную на серьгах. Интересно, кто она?

— Вы снимаете квартиру у Маргариты Лавренковой? — спросила Вика.

Логичное предположение. Однако женщина покачала головой, снова заставив серьги раскачиваться.

— Нет. Мы с мужем наследники Полиночки.

Имя покойной она произнесла елейным тоном, но взгляд тёмных глаз оставался колючим и неласковым.

— У неё ведь есть дочь, — полувопросительно произнёс Максим.

— Тоже мне, дочь! Ритка с матерью не общается уже два года. Ни разу ни с днём рождения, ни с новым годом мамочку не поздравила!

— А вы Полине Лавренковой кем приходитесь? — спросила Вика.

— Я ей невестка. Она мне, получается, золовка. Родственники — не абы что! — женщина снова улыбнулась: ласковые интонации, холодные глаза.

— Вы позволите вымыть руки? — неожиданно спросила Вика.

— Что?.. А, конечно. Вон там: слева туалет, справа ванная.

— А мне воды, пожалуйста! — улыбнулся Макс.

Кажется, Вика хочет осмотреться в квартире.

Женщина раздражённо вздохнула, но отказываться не стала.

— Идёмте за мной.

Обои, мебель, шторы — всё выглядит добротным, но не новым. То ли вещи Лавренковой, то ли новые хозяева всё выкинули и завезли своё, из прежней квартиры.

На кухне Кошкин заметил примагниченный к холодильнику листок с защитной связкой, обережные знаки, кривовато нарисованные на горшках с фиалками и геранью, и большие настенные часы, изрисованные знаками так густо, что казалось, будто циферблат покрыт сплошным абстрактным узором.

— Как вас зовут, гражданочка?

— Лавренкова же, по мужу! Вот ваша вода, пейте на здоровье, — она протянула стакан, наполненный водой из-под крана.

— А имя-отчество? — не отставал Макс. Стакан он взял, пригубил воду и внимательно уставился на собеседницу.

— Тамара Сергеевна.

— Вот и хорошо. Итак, Тамара Сергеевна, расскажите, поподробнее, как вы стали тут хозяйкой?

Женщина одарила «спеца» злобным взглядом, но голос её звучал подчёркнуто добродушно:

— Мужу моему, брату Полиночки, квартира по наследству отошла. Ритка-то не явилась. Представляете: даже на похороны не приехала! Разве это дочь?! Тьфу, а не дочь! И поссорились ведь из-за ерунды, да только обе упрямые — жуть! В общем, не сложилась семья у Полиночки. Она так переживала, так помириться хотела с Риткой, так маялась, вот и наложила на себя руки, несчастная! Ну ничего, она своё отстрадала. Отмучилась бедняжка, а то...

В кухонном проёме появилась Вика и спросила, перебив Тамару:

— А вы раньше где проживали?

— В коммуналке ютились! — всплеснула руками женщина. — Кошмар! На головах друг у друга сидели. Ни отдохнуть, ни поработать! Стасик, муж мой, спать нормально не мог: у соседей то гулянка, то драка, то любовь неземная. И всё орут, орут, орут. Дети носятся, взрослые вопят, старики ворчат. Ужас, а не жизнь. А нам со Стасиком о детях пора подумать. И тут — радость такая, своя квартира! То есть Полиночку нам очень жалко...

Тамара опустила ресницы и вздохнула. Получилось очень ненатурально.

— Жалко, честное слово, — поспешно добавила женщина. — Но ей-то уже всё равно, а вот у нас со Стасиком всё впереди. Полиночка всё равно уже была в возрасте...

— Ей было тридцать шесть, — холодно проронила Вика.

— Ну вот же! Почти что сорок! Это уже, считай всё: пенсия скоро! А нам с вами, молодым, жить надо! — Тамара попыталась улыбнуться, но одобрения не нашла и опустила взгляд.

— Кто у вас видящий? Вы или муж? — тем же холодным тоном поинтересовалась Вика.