Плутовка против некроманта. ( Не) желанная для ректора (СИ) - "Юэл" - Страница 12

— И что, черти тебя побери, ты делаешь? — услышала я ледяной рык за спиной.

Я даже подпрыгнула от неожиданности. Разве человек способен так рычать?

Встав в полный рост и обернувшись к источнику звука, застыла как вкопанная. Серые глаза стали почти черными, а на могучей шее пульсировала вена.

Ой-ё-ёй, какой он страшный. Я передумала: пусть ректор навсегда останется непробиваемой, без эмоциональной ледяной глыбой.

— Я… — некромант медленно двинулся в мою сторону. — Спрашиваю… Что… Ты… Делаешь?

— Как что? — я попятилась назад. Сейчас убьет. Как есть убьет. — Вы же сами сказали?

— Что… я… сказал?

Совсем разучился разговаривать, что ли? Каждое слово с остановками. Или это он в моей адекватности сомневается?

— Что каждый вечер… — чем ближе подходил ректор, тем мельче я себя ощущала. Баба Аррайи откормила на свою (то есть мою) голову. Все причитала: «Какой худенький», да «Какой щупленький». Посмотрела бы я на нее сейчас. Завтра же скажу поварихе, перестать откармливать ректора, который, между прочим, наступает, несмотря на то, что я уже устала пятиться назад. — В Ваших покоях…

— Что в МОИХ покоях?

Спина наткнулась на преграду. Полка с книгами. Как же много здесь книг?

— Проходить обучение… — выпалила как на духу и повторила шёпотом, когда ректор склонился надо мной. — Я должна буду проходить обучение.

У меня перехватило дыхание, когда правая рука некроманта опустилась возле моей головы, отрезая любые попытки к бегству.

— И чему, по-твоему, я планировал тебя учить?

— Я…я… — он что ждёт от меня первый шаг? От меня? Я, вообще-то, девушка. Мужчина склонился еще ниже и, почти касаясь моих волос, прошипел.

— И сколько ректоров обучали тебя?

— Я не…

Неожиданно до меня дошло, о чем именно говорит некромант. Он считает меня падшей женщиной, что прыгала в постель ко всем предыдущим ректорам, лишь бы остаться учиться в академии.

— Да Вы за кого меня принимаете?

Его недвусмысленный взгляд в зону моего декольте и приподнятая левая бровь говорили о многом. Я дернулась, прикрыла вырез рукой и гордо вскинула подбородок.

— Я не такая.

— Сомневаюсь.

Порой, когда гнев затмевает разум, человек действует безрассудно. Я не была одним из таких людей. Мой гнев заканчивался тем, что я разжигала пламя в крепко сжатых кулаках и держала его зажженными, пока ярость не исчезала.

Но на этот раз все вышло из-под контроля. Я загорелась вся. Огонь полыхал вокруг меня и внутри меня. Не понимаю, как это произошло, и не представляла, как с этим бороться. Да, ректор вывел меня из себя, но не сжигать же его в пламени?

Мой полный отчаяния взгляд переместился на лицо некроманта. Потемневшие от гнева серые глаза смотрели на меня сиреневым светом. Злые языки пламени кружили вокруг него, но не причиняли вреда. Они столкнулись с преградой в виде какого-то барьера. Сиреневое свечение перетекало по его рукам, которые оказались у меня на талии, ко мне же.

Огонь, который должен был причинять боль, лишь согревал теплом, но не доставлял других неудобств. То, что я неподвластна языкам пламени, мне стало известно еще в детстве. Помогая по хозяйству отцовской тете, я случайно обронила полотенце в печь. Достав тряпицу, охваченную пламенем, и не успела сообразить, что огонь должен был обжечь руку. Но ничего не произошло. Да, от полотенца не осталось ничего, кроме горстки пепла и обожженного края, которые я быстро закопала на заднем дворе.

А вот по какой причине некромант не горит, как поленья в его камине, мне непонятно.

Но даже не это привлекало мое внимание, а то, как вокруг него клубиться сиреневый туман. Никогда раньше не видела подобной магии. Впрочем, мне известен всего один некромант, и его магия должна была быть ужасной, но... как же она красива.

Она как змея, извиваясь, кружит вокруг его тела, перетекая к моему и возвращаясь к хозяину.

— Достаточно, — произнес хозяин сиреневого тумана, который, разрастаясь вокруг носителя, захватил в плен мой огонь и потушил его. Где-то между всей этой процессией некромант произнес: Veto*. — но, когда именно я не могу сказать.

После случившегося, его наряд, местами обугленный и все еще дымящийся, стал непригодным для носки. Обувь полыхает, еще и неприятно пахнет. Из-под рубашки, которая состояла из одних дыр, виднелся торс. А он, действительно изменился. Такое красивое тело и совершенно нет волос. У моего отца на груди волос больше, чем на голове. А вот у нашего ректора наоборот. Кстати, волосы остались целехоньки. Зачаровал, что ли?

— Нечего на меня глазеть, — рыкнул он, ловя мой взгляд. — Лучше бы о себе позаботилась.

Ректор отодвинул меня от себя, развернулся и зашагал в сторону соседнего помещения. Видимо, гардеробная. Я посмотрела вслед удаляющемуся мужчине и стыдливо отвела глаза в сторону. Одна штанина сгорела до бедра, а вторая оголяла половину задницы, которую он, кстати, тоже накачал.

Вот это я вышла из себя.

— Ты оделась? — раздалось из соседнего помещения.

Я покивала головой, совершенно не осознавая, о чем меня спрашивают. А когда пришло осознание, с ужасом поглядела на свое (Стэллино) исподнее, и ахнула.

— Не оделась, значит. — пробубнили мне, пока я бежала в сторону своего платья.

Пробегая мимо зеркала, на секунду остановилась, чтобы оценить масштабы бедствия. Ночное платье еле прикрывало пятую точку (а я еще над ректором насмехалась). Ужас! От рукавов не осталось ничего. Правая грудь была почти вся оголена. А я раньше думала, что мой наряд ничего не скрывал. О, как же я ошибалась.

— Давай договоримся, — ректор оказался у меня за спиной, как раз когда я затягивала веревки на своем наряде. — Впредь ты не разжигаешь пламя в помещении. Тем более в академии.

Отвечать я не стала. Было слишком стыдно даже в глаза ему смотреть. Стыдоба-то какая. Лицо и уши полыхали огнем. К счастью, на этот раз, только огнем позора.

— Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что никаких «занятий»с другими ректорами у тебя не было.

Veto*. — Запрет.

«Чаще всего чувство стыда появляется из-за поступков, совершенных в приступе гнева».

— А-а-а-а-а…

Как хорошо, что перьевая подушка заглушает крик. На эти выходные она стала моей отдушиной. Да и не на эти тоже. Не могу же я пойти к Рэму с Агатом и рассказать о том, что произошло позавчера ночью в покоях ректора.

— А-а-а-а-а…

Это ж надо было себе ТАКОЕ напридумывать. В очередной раз приняла решение, что нет никого виновнее меня.

Сама напридумывала, сама разозлилась, сама спалила ректора.

— А-а-а-а-а…

При воспоминании своего полуголого тела, так лицо заливается краской. О том, что спалила дорогую одежду ректора, старалась не думать совсем. Стоило вспомнить его полыхающую обувь, как в памяти всплывала половина ягодицы, торчащей из-под оставшейся брючины. Стереть из памяти подобное невозможно. Тем более, задница у него оказалась красивой, как и все остальное тело.

— А-а-а-а-а…

Все! Хватит! Я уже больше суток не выхожу из комнаты. Три кусочка хлеба, что я утащила когда-то из столовой, и подсушенные на огне, уже уничтожены. Как и надкушенное яблоко, что осталось с того злополучного вечера, когда я решила совратить (а после того, как узнала о его истинных намерениях, так оно и было) ректора. Мой живот уже устал требовать от меня хоть какой-нибудь пищи, и уже давно замолчал.

Я спустила ноги с невысокой кровати. Единственное приличное платье пахнет костром, так как было наскоро надето поверх того позора, который остался от последствий моего гневного сожжения.

К счастью, на стуле лежало второе платье, тоже серое, которое я могла надеть поверх голого тела, так как оно имело пришитую мной же, подкладу.

Надо будет наведаться в комнату Стэллы, когда она и ее сожительница будут шастать по академии и портить кому-нибудь жизнь. Рэм подобное не одобрит, поэтому позову Агата. Он всегда готов навредить Стэлле. Я благоразумно не говорю ему о том, что первая красавица академии даже не замечает того, что я периодически беру ее одежду. Не уверена, что она вообще знает, что и в каком количестве хранится в ее гардеробной.