Земля заката (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич - Страница 36

В ответ прилетела очередная кружка, но никого не задела.

Наконец, бормоча ругательства, «цеховики» ретировались, волоча под руки подбитых товарищей.

Моряки гурьбой вывалили на улицу. Вахтёр куда-то смылся, видимо, звать подмогу, полицию или стражу.

На улице при свете фонаря Младший рассмотрел двоих, прибежавших на помощь.

Это оказались Толян, кочегар, с которым Скаро как-то дрался в кают-компании, и Михаил, здоровенный мужик с Соловецкого острова. Ходили слухи, что одно время он был монахом. Крупный, как нефтяная баррель, Михаил мог настучать по голове даже сильнее, чем Скаро. Но, в общем, был незлобивым… если его не трогать. Бывший брат – из боцманской команды и привык к тяжёлой физической работе.

У Толяна раскровавлена рожа, сбиты кулаки, он сунул в карман что-то тускло поблескивающее, похожее на кастет. В полутьме это вполне можно было принять и за «ствол». Удачно, что они тоже сюда забрели, и вот пришли на помощь, а Толян даже забыл былую вражду.

Либо просто запрятал её на время, пока не кончится общая угроза.

– Задолбали эти поляки, – произнес Эдик, пошатываясь и утирая кровь из рассечённого лба. – Мало мы их били… Эти твари меня животным назвали! Питомцем! Прикиньте?

Костяшки у него тоже были разбиты. – Дубинкой прилетело, – объяснил он Саше. – Не умеют по-мужски, гады.

– Это чехи, – поправил Скаро. Он стоял на ногах твёрдо, под глазом расцветал фингал.

– Да какая разница… И этих били и будем бить. Щас догоним и ещё вломим. А ведь я просто дверью ошибся, когда в гальюн выходил, и к тёлке возвращался... Сами они «питомцы»…

– И назвал он тебя не животным, а дураком. Pitomec по-чешски: «идиот». Вы тоже хороши. Надо было по-людски разобраться, а не лезть в бутылку.

– Мы и разобрались. И вообще, они меня первые послали. А ещё они святое оскорбляют. Николаич рассказывал, они не уважают...

– Хватит. Пошли! – взял матроса за плечо Штеф, и тот словно попал в тиски. – У них диаспора здесь. Приведут подкрепление. И полиция уже едет. Этот, которому ты рожу подровнял, я его знаю, как-то в покер обыграл. Франтишек, мастер-оружейник из Моравии, его в городе не только шлюхи знают, но и вся ратуша. Сейчас шухер будет, надо валить на корабль.

Послышался звук мотора, к воротам подъехала какая-то таратайка. Открытый грузовичок с тарахтящим мотором, изрыгающий клубы дыма. Из кузова начали спрыгивать люди в дубленых куртках, похожих на средневековые кафтаны.

– Кожевники... Друзья этих.

И тут же раздался цокот копыт и зычные команды.

«Шыбчей, шыбчей! Оточай их! Оточай! Стой!»

– А вот и полиция…

Грузовичок окружили всадники в пятнистом камуфляже. У одного из них стальной шлем был украшен перьями. Ни дать ни взять, крылатые гусары!

На шлемах был орел, но не двуглавый, а обычный.

«Курица» или «петух», называли калининградцы этот герб, вспомнил Данилов. Хотя они и двуглавого почему-то не жаловали.

Метался свет фонарей.

Ещё по дороге сюда Скаро рассказал им, что у городской стражи, которая называлась «варта мейска», винтовки и автоматы дополняются не дубинками, а саблями в ножнах. С нарушителями не церемонятся. Если что – и порубят.

– Валим назад. Выходим через заднюю дверь.

Похоже, румын знал географию этого заведения на отлично.

Они выбежали в задний дворик, одну дверь открыв, а другую просто вышибив, потому что она была закрыта на ключ.

Пока полицейские на повышенных тонах разбирались с кожевниками, выясняли, кто это перед ними и что произошло в здании «массажного салона»… моряки, прячась за мусорными контейнерами, ящиками и бочками, которыми был заставлен задний двор, добрались до забора, перелезли через него, и оказалась на другой улочке.

Дальше они, пугая котов и спящих голубей, пробирались сквозь дворики, где на грядках торчали капустные кочерыжки, выглядывала из сарая хорошенькая белая козочка, меланхолично жуя пучок травы, уютно светились окна, задёрнутые вышитыми занавесками.

Потом свернули, следуя за неутомимым проводником, и оказались в заросшей необитаемой части города.

– Срежем путь.

Здесь, среди старых домов и таких же древних ржавых машин, плотно набитых в безлюдные дворы, они шли минут десять и добрались до гавани, только с другой стороны.

Погони вроде нет. Было тихо и тут ещё ни о чем не знали.

– Ну, вот и всё, господа!

Они спокойно поднялись по трапу на судно мимо вахтенного. И, переглянувшись, разошлись по кубрикам.

Веселое приключение подняло всем дух, но Младший радости не разделял.

Что от «свидания», что от глупого побоища осталось только ощущение неправильности. Хотя вроде бы именно эти дела считаются для мужчины главными.

Никакого куража. Отупение.

Неприятно свербели три мысли. Что любовь бывает только платной, разве что платишь по-разному. Что человек – стадное похотливое агрессивное животное. И, наконец, что нормальные люди выживают благодаря тому, что умеют быстро организовываться в стаю и стоять за своих насмерть, а не думать, кто прав, а кто виноват.

С корабля выдачи не было (потому что тяжких преступлений не совершили), и утром норвежцы отправили делегацию, которая заплатила полякам компенсацию.

Поскольку заведение было не очень легальным, скользкую ситуацию замяли. Записей с видеокамер, которые там имелись, почему-то не осталось. Скараоско на это хитро разводил руками.

Но до конца стоянки всей команде было запрещено покидать судно. Что очень многих разозлило.

Конечно, рассерженный капитан Халворсен вычел зарплату за две недели у всех, кто был в том заведении, невзирая на степень участия. Запираться и врать ему было бесполезно.

Как Младший понял, разборки и драки с участием моряков на берегу случались часто, особенно если долго не пускать их проветриться. Поэтому Ярл к этому был готов. Что-то вроде производственного риска.

Но всё равно лично им лучше теперь не появляться в Свиноустье следующие год-два. Городская стража может и не опознает. А вот те самые обиженные ими, или их дружки… Никто не знает, сколько они будут помнить обиду, и приглядываться к каждому подозрительному русскоговорящему.

Ну, да и по хрену. Младший знал, что он здесь вряд ли снова окажется.

А ещё понял, что больше в такие заведения – ни ногой.

Через несколько дней они уплыли из Померании. Младший слышал, что уголь купили выгодно, не смотря на то, что зима ожидалась очень долгой и холодной, а вот продовольственные припасы влетели в копеечку, оказались процентов на двадцать дороже, чем в прошлом году – по той же причине.

Даже в этой небедной гавани желающих наняться на судно хватало. Были как приличные люди, бывшие рыбаки и моряки с других кораблей с опытом. А были и доходяги, оборванные бывшие подмастерья с кузниц, пропившиеся докеры и просто бродяги криминального вида.

Капитан взял всего троих, показавшихся ему грамотными, крепкими и в то же время не очень буйными. Хотя Борис Николаевич тихо ворчал, что появление полноценной польской диаспоры повысит градус русофобии на борту в разы.

Впрочем, это оказалось лишь пугалкой. Представители разных народов умудрялись существовать в рейсах, не провоцируя друг друга. Это вам не твердая земля. Тут подобный погром может закончиться катастрофой.

Александр уже видел достаточно сообществ. И начал приходить к выводу, что все люди на Земле примерно одинаковы. А те разные конфигурации групп, в которые они объединяются, большие и маленькие – определены историей, географией, климатом… даже рационом питания. Но в глубине души отличий мало и почти любого можно «подтесать» и встроить в другую систему, в любой другой механизм.

(Есть и те, кто не встраивается вообще никуда. Но это скорее исключения, чем правило).

Только поэтому и надо держаться со «своими». Чтобы чужой стадной злобе можно было противопоставить свою родную зубастую и клыкастую «стаю товарищей». Но, понятное дело, что это налагает обязательства, которые надо выполнять… или делать вид, что выполняешь. Так Младший сделал для себя окончательный вывод, что у каждого должны быть свои сукины дети, потому что вокруг полно чужих.