Инженер Средневековья - Франковски Лео - Страница 22

• Предыдущая
• 22/57
• Следующая

— Ты хорошо сражался, пан Конрад! А вот я нет. Сначала прикончи моего коня. Он верно служил мне, и я не могу позволить, чтобы он мучился.

Я открыл свой складной нож и, приложив его туда, где, как мне казалось, располагались артерии, спросил: — Здесь?

— Нет. Немного выше. Вот тут. Спи спокойно, мой добрый друг.

Пришлось обвязать веревку вокруг шеи Анны и стащить мертвое животное с ноги Бориса. Опавшие листья и снег смягчили его падение; нога онемела, однако все же работала.

Мое колено болело, но я мог идти. А вот рука меня беспокоила. Рана не была слишком серьезной, но при отсутствии антибиотиков малейшая царапина может оказаться смертельной. Я вытащил свою аптечку, чтобы забинтовать руку, а Борис начал не спеша раздевать убитых.

Почему-то это сражение не подействовало на меня так, как вчерашнее убийство. Возможно, потому, что разбойники нападали на невинных людей. А может, потому, что душа моя вся в шрамах, и я становился жестоким.

Мое седло сломалось, а вот седло убитого рыцаря было приблизительно такого же размера и значительно лучшего качества. Отличная вещица; интересно, у кого он ее украл.

Закончив седлать Анну, я услышал плач.

— Не ребенок ли кричит, Борис?

— Больше похоже на кошачьи вопли!

— Пойду выясню, что же это такое.

— Как хочешь, пан рыцарь.

Он ошибочно принял мою удачу в битве за рыцарскую отвагу и поэтому был готов простить мне щепетильность.

Я сел на лошадь и поехал в направлении плача. Он прозвучал еще несколько раз, прежде чем я обнаружил заброшенный лагерь. Почти пусто. Несколько плетеных хижин, горшок над затухающим огнем, и этот ребенок. Ему, наверное, еще и месяца не исполнилось, хотя я плохо умел определять возраст младенцев. Ребенок был завернут в тряпки и куски меха. Лицо его закрывала меховая накидка.

Я закричал, надеясь, что откликнется мать. Я объяснил, что пришел с добрыми намерениями, но никто не отозвался.

Я не мог оставить этого ребенка в снегу. Я выкрикнул свое имя и сказал, что еду с ребенком в западном направлении. По-прежнему никакого ответа. Я вновь забрался на лошадь, держа в одной руке ребенка, и поехал к тропе.

— Неплохая добыча, пан Конрад, — крикнул Борис, увидев меня. Он упаковал наши «трофеи». — Лошадь, снаряжение, три набора доспехов и одежды! Думаю, потянет тысяч на пять. Так что ты там кричал про какого-то ребенка?

— Я нашел их лагерь. Там был младенец.

— Ах! Бедный ребенок, совсем один в этом бессердечном мире. Лучше окрести его и оставь с матерью, пан Конрад.

— Я искал ее. Наверное, она прячется в лесу.

— Разве ты не знаешь? Я не видел, как это случилось, потому что сам был занят, но у тебя на пути, когда ты пришел мне на помощь, была женщина в синем плаще. Ее задавила лошадь. Пойдем, я покажу тебе.

Трупы были обнаженными — на них теперь не было даже нижнего белья. Голова рыцаря была полностью разрублена надвое на уровне глаз, но шлем остался цел. Наверное, мой меч ходил колесом, как нож для резки яблок.

Возможно, женщина когда-то отличалась красотой. Ее ноги и руки были сломаны, грудь и живот в кровоподтеках. Лицо казалось ужасной, расплющенной карикатурой. Свежие растяжки на животе свидетельствовали о том, что она недавно рожала.

— Я же не знал, — всхлипнул я. — Я увидел, что тебе грозит опасность, и поспешил на помощь. Она схватила поводья моей лошади. Я не знал, что убил женщину.

— Пан Конрад, я опять твой должник. Ты вновь спас мою жизнь. Но перестань расстраиваться из-за этой женщины, неизвестно, что со мной сталось бы. Еще мгновение — и я был бы убит.

— Поэтому теперь убита она.

— И что с того? Ее смерть была мгновенной — это даже больше, чем она заслужила. Она жила с разбойниками и убивала вместе с ними. Да ты и не убивал ее. Просто ранил ее в руку, а это не смертельно. Ее падение под лошадь было случайным, а может, это самоубийство. Я хочу посмотреть на их лагерь. Соберись, приятель. Нам еще надо заняться младенцем. Если у тебя нет воды, растопи немного снега в руке и окрести его.

Он отъехал на лошади, которую мы «нашли» накануне, таща за собой убитых разбойников.

В случае крайней необходимости любой католик может совершить таинство крещения. В моей фляжке оставалось немного воды, и я брызнул несколько капель на лоб младенца.

— Я крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь. Я нарекаю тебя… — В честь кого дать ему имя? Ну, конечно! — Я нарекаю тебя Игнацием!

Когда Борис вернулся, я убрал с дороги покойников.

— Их добыча, пан Конрад! Мы с тобой богаты! У них было более ста тысяч серебром и золотом, награбленных у путников, таких, как мы. Будь я проклят, если ты не наступил прямо на их сундук!

Мне почему-то было все равно.

— Я беру ребенка с собой.

— Пан Конрад, в тебе дьявольским образом сочетаются мудрость и невежество, каких мне еще не приходилось встречать. Ты доблестный рыцарь, и в то же время иногда бываешь сентиментальным, как девчонка. Но мучить ребенка неразумно! Как ты собираешься его кормить? Ты думаешь, что мужчины способны кормить грудью? Как он продержится весь этот день? Становится все холоднее, а снег все глубже. Уже темнеет, а ехать нам еще далеко.

Он был прав. Я знал, что он прав. Ребенок умрет. Зачем же зря мучить его? И зачем беспокоиться о нем?

— Я забираю ребенка.

— Пан Конрад, как твой работодатель, я приказываю тебе оставить ребенка с матерью! Черт возьми! Дай мне его! Я сам это сделаю. — Он наклонился вперед.

— Борис, ты желаешь со мной сразиться?

Он остановился.

— Ладно, как хочешь. Можешь оставить ребенка себе. Но если мы собираемся остаться в живых, то пора ехать.

Днем было ужасно, а вечером еще хуже. Западный ветер бросал нам в лицо снег. Дорогу почти невозможно разглядеть, и если бы не Анна, мы бы не смогли прорваться сквозь снежную завесу. Я вел коня убитого рыцаря — наше второе сильное животное. Следом ехал Борис на захваченной лошади и вел мула.

Я завернул ребенка в плащ, обнажив свои собственные ноги. Через несколько часов я потрогал тельце ребенка — оно было холодным, как моя рука. Так не пойдет.

Под доспехами я расстегнул ветровку, натягивая кольчугу, свитер и футболку. Я спрятал ребенка у себя на груди. Он весь озяб. Чтобы ему не замерзнуть, я поплотнее запахнул плащ.

Вскоре он отблагодарил за услугу, обмочив меня. Полагаю, это означало, что он все еще жив.

Мы блуждали в беззвездной темноте. Я даже не мог посмотреть на компас. Остановка было равносильна смерти, но и идти вперед было невозможно. И все же мы продолжали идти. Вперед и вперед.

Изображение на экране из цветного превратилось в черно-белое с плохим разрешением, что означало, что зонды использовали инфракрасное излучение, и местность была практически в полной темноте. И все же рыжая кобыла без труда продвигалась вперед.

— Том, эта лошадь просто невозможна.

— Что значит невозможна? Ты считаешь, мы стали бы заниматься фальсификацией документальных материалов?

— Я хочу сказать, что эта лошадь способна видеть в темноте. Она ведет себя так, словно у нее в голове компас! А как она убила этих разбойников! Здесь явно что-то не так!

— Ты хочешь сказать, что здесь все правильно. Да, это одна из наших лошадей. Результат многолетней селекции; не обошлось и без генной инженерии. Коэффициент ее интеллекта около 60, и она отлично понимает польский. Да, она может видеть инфракрасное излучение и обладает такой же способностью чувствовать магнитные линии, что и голуби.

— Тогда что она делала в краковской конюшне?

— Она была там, потому что это я ее туда отправил в надежде, что у Конрада хватит ума ее купить, что он и сделал. Видишь ли, ты должен понять некоторые вещи. Слышал про богатого американского родственника, который заплатил за обучение Конрада? Так вот, это я. Конрад Шварц — мой троюродный брат, и хотя я никогда не пытался управлять чьей-то жизнью, мне хотелось бы, чтобы мои родственники достойно начинали жизнь.

• Предыдущая
• 22/57
• Следующая