Инженер Средневековья - Франковски Лео - Страница 13

• Предыдущая
• 13/57
• Следующая

— Боже праведный! Нет, отец, конечно, нет!

— Тогда ты дашь клятву?

— Да, отец. Но какое отношение к этому имеет церковь?

— Самое непосредственное! Я должен отправить своему начальству полный отчет об этом деле. Я уверен, что мой отчет с их аннотациями в конце концов достигнет Ватикана и попадет в руки самому Папе. Вероятно, он отправит сюда своих представителей для выяснения обстоятельств. Затем они сообщат обо всем Папе, и в конечном итоге будет принято решение.

— Решение? Какое?

— Какое? Разве ты не понимаешь, что, возможно, являешься орудием Божьим, посланным по какой-то определенной причине?

— Я не ощущаю себя орудием Божьим.

— Твои ощущения ничего не значат.

— Хм… А как долго будет продолжаться процесс принятия решения?

— Может быть, два года, а может, и десять. Но пока оно не принято, ты не должен это обсуждать. Мне нужна твоя клятва молчания.

— Что конкретно я должен сделать?

— Становись на колени и повторяй за мной…

Я сделал все, как он просил, и произнес длинную клятву. Очевидно, отец Игнаций уже давно думал об этом. Я держу эту клятву, но в ней ничего не говорилось о том, что нельзя вести секретный дневник на языке, который в тринадцатом веке никто не мог прочитать.

Перед сном я обратился к отцу Игнацию:

— А что, если Церковь не сочтет меня Божьим орудием? Вдруг она решит, что я — орудие Дьявола?

— Я надеюсь, что в таком маловероятном случае, сын мой, ты подчинишься приказу церкви.

Уснуть после такого разговора оказалось делом нелегким.

На следующее утро, как только рассвело, мы начали тянуть лодку. Дорога вдоль берега Вислы плохая. Она пролегает через бесконечные хребты и сотни ручьев. Каждые несколько часов нам приходилось забираться в лодку и грести против течения мимо устья ручья или болота, где нельзя пройти пешком.

Но все же тянуть легче, чем грести, поэтому мы медленно шагали вперед с веревками за плечами.

Размышляя об этом, я никак не мог понять, как такую работу могли выполнять мулы.

— Летом вода выше, она покрывает заболоченные места, — объяснил Тадеуш.

— Разве вы не можете как-то улучшить эту дорогу? Несколько тысяч человеко-часов работы, какие-нибудь маленькие деревянные мосты, и наши труды вполовину сократились бы.

— Говорили, что гильдия лодочников просила феодалов сделать что-нибудь в обмен на дань, которую мы готовы уплатить, но ничего не вышло. Другое дело в городе, где народ более сплоченный, а на реке мы слишком разобщены. Некоторые работают на коротких перевозках между двумя точками. Другие — на длинных. Третьи, как я, доставляют товар туда, где можно заключить соглашение или хорошую сделку. Как же гильдии работать по всей Висле, со всеми ее притоками? Я уже восемь лет здесь плаваю, но до сих пор не знаю половины людей, у которых есть собственные лодки.

— Разве правительство не может ничего сделать?

— Черт возьми! Я же говорил тебе — здесь нет правительства!

Некоторое время я молчал.

— А что там насчет дани? Я не заметил, чтобы ты кому-то платил.

— Ты спал, когда они поймали нас в Бойнице, что на Дунайце. Я пытался проскользнуть ночью, как в Саце, но в это время года на реке так мало движения, что они обычно не выставляют сторожевую лодку, и я боялся, что если мы потеряем время, то река может замерзнуть. За следующим поворотом Бржеско, и нам придется там тянуть лодку. Они точно нас поймают.

На высоких каменных стенах Бржеско стояли два арбалетчика в кольчугах, рядом с ними напыщенный чиновник, который добрую четверть часа торговался с лодочником, прежде чем они сговорились на двадцать одной гривне.

Я никогда раньше не видел настоящего замка. Хотелось его исследовать, но Тадеуш воспротивился.

— С них хватит того, что мы заплатили. Не дадим обогатиться их постоялому двору, — сказал он, когда мы снова двинулись в путь. — Чертовы ублюдки со своими арбалетами. Будь там только один, я выпустил бы в него три стрелы, прежде чем он схватился бы за свое оружие.

— Ты бы убил человека за двадцать одну гривну? — спросил отец Игнаций.

— Нет, отец. Это болтовня, просто мне приходится проходить здесь восемь — десять раз в год. Убей я их, меня бы наверняка поймали. И все же, нужно признаться, это приятная мысль.

Вскоре настала моя очередь сидеть в лодке, и я мог расслабиться и немного поразмышлять.

Когда я начал изучать английский, меня поражало, что в двадцатом веке умный, образованный англоговорящий человек мог читать Чосера в оригинале только после специального курса в колледже. Язык до неузнаваемости изменился за шестьсот лет. Даже меньше, потому что спустя два столетия Шекспир написал свои пьесы, и они не понятны образованному американцу.

Зато каждый образованный испанец в двадцатом веке может без труда прочесть «Поэму о Сиде», написанную в 1140 году.

Славянские языки относятся к числу наиболее стабильных. Разделение восточных и западных славян — русских и поляков — произошло приблизительно в середине первого тысячелетия. Но несмотря на полторы тысячи лет самостоятельного развития, поляк и русский способны понять друг друга — если говорить медленно и внимательно слушать.

Так что несмотря на некоторые трудности, все могло быть гораздо хуже. Окажись я в Англии тринадцатого века, меня бы никто не понял. А так люди думали, что у меня просто странный акцент, но это не затрудняло общения.

В тот вечер я беседовал с поэтом, Романом Маковским.

— Чем ты планируешь заняться, когда мы прибудем в Краков? — спросил я.

— Планирую? У меня нет никаких других планов, кроме одного — поймать музу.

— Но как это поможет тебе выжить? Вот-вот наступит зима.

— Что-нибудь да подвернется. Кто знает? Вдруг какой-нибудь содержатель борделя захочет расписать стены соблазнительными картинами для воодушевления своих клиентов, и тогда я немного заработаю. Муза сама о себе заботится.

— Пока что ей от тебя мало проку.

— Не отрицаю. А у тебя есть какие-то предложения?

— Только одно. Отцу Игнацию нужны переписчики, а такая работа тебе по силам. Вот если бы ты произвел на него хорошее впечатление и вежливо бы его попросил, глядишь, он и предложил бы тебе работу.

— Отец Игнаций уже впечатлен мной, но в отрицательном смысле. Лучше уж просить работу у Дьявола — в этом случае больше шансов быть принятым. Кроме того, не хотелось бы проторчать всю зиму в монастыре. Только представь: несколько месяцев без вина и женщин! Целую вечность вставать к молитве каждые три часа! Нет, Дьявол наверняка сделал бы куда более выгодное предложение!

— Шутки в сторону, приятель! Через месяц ты, возможно, умрешь от холода или от голода! Тебе не следует упускать единственную возможность.

— Единственную возможность! Неплохо звучит. Можно мне будет воспользоваться этой фразой?

— Пожалуйста, только прекрати уклоняться от темы. Ты собираешься последовать моему совету?

— Пан Конрад, что именно, по-вашему, я должен сделать?

— Для начала попроси его исповедать тебя, а затем постарайся немного помолиться.

— Замечательно. Это, конечно же, не повредит, а возможно, и поможет. А владелец борделя придет и позже.

Я покачал головой.

— Иди спать, приятель.

Назавтра мы прибыли в Краков так поздно, что последний километр пришлось преодолевать при свете факелов. Привязав лодку к пристани, Тадеуш сказал:

— Ну, ребята, мы справились. Сегодня можете бесплатно поспать в лодке, а если хотите, идите в гостиницу — слева, вон на той улице.

— За приглашение спасибо, но я больше не хочу спать на мешках с зерном, — сказал я.

— Вполне разделяю мнение пана Конрада, — сказал отец Игнаций. — Только давайте вначале решим вопрос с нашей оплатой.

— Конечно. Чуть не забыл.

Лодочник отсчитал нам со священником по пятнадцать гривен каждому и шесть гривен поэту. Полагаю, он даже не пытался торговаться.

Мы с отцом Игнацием направились к гостинице. Я обернулся и крикнул:

• Предыдущая
• 13/57
• Следующая