«Неотложка» вселенского масштаба (СИ) - Агатова Анна - Страница 36

Когда я осталась наедине с юной Лейлой, осмотрела её, просканировала и убедилась, что всё идёт нормально, она норовила ухватить меня за руку и поцеловать. На глазах её были слёзы, но выглядела она счастливой. Она уже улыбалась, на её лицо вернулись краски жизни, и молодая мать и чувствовала себя, и выглядела намного лучше, чем вчера. Я сняла помпу, материализовала инъектор. Увидев чудовищное орудие в моей руке, красавица испугалась.

— Не бойся, дитя. Здесь то, что сделает тебя здоровой, — пришлось сильно обобщить, но по-другому, боюсь, она не поняла бы. — Ты же хочешь ещё порадовать своего драгоценного мужа сыновьями и дочерями?

— Сыновьями, — улыбнулась она смущённо и нерешительно протянула подрагивающую руку под инъекцию.

Мне очень хотелось у неё спросить, за что она любит своего мужа. Ещё — почему умиравшая в родах сутки назад, сегодня она снова готова рожать детей. Хотелось узнать, за что муж любит её, и что она делает, чтобы он был счастлив. Вопросов было много, но ни один я не задала.

Потом был осмотре малышей. Вчера не до того было, а сегодня я не только осмотрела их и просканировала – с ними всё было в порядке – но и рассмотрела, как следует. Было заметно, что хоть оба и смуглые, но один черноволосый, а другой светленький и курчавый. И этот курчавый кого-то мне напоминал.

И только подняв его и повертев и так и эдак поняла: похож на того, кого я видела в своих глупых и ранящих мечтах. Прижала его к груди на несколько мгновений, чтобы запомнить это ощущение, и переложила в колыбельку.

Справившись со слезами, повернулась к Лейле и сказала:

— Вот тебе моё божественное наставление: любите друг друга и своих детей. Любите всегда.

Она только кивнула и улыбнулась – это не казалась ей чем-то невыполнимым.

— У вас всё хорошо. Но нужно отдыхать и поправляться, — улыбнулась и отвернулась – опять подступали слёзы.

Пытаясь их унять, я прошла к двери. Нельзя позволить себе этой роскоши — расплакаться, словно я не всемогущая богиня, а малолетняя девчонка. Ведь надо ещё поговорить с его мудрейшеством.

В распахнутые двери с поклонами и всей возможной почтительностью вошли няньки и занялись младенцами, а царь стоял на пороге смотрел на Лейлу, а она – на него.

— Ваше мудрейшее величество, — обратилась, с трудом отвлекая его от этого занятия, — с вашей женой и малышами всё хорошо, ваши любовь и забота спасли их.

— Это же вы, госпожа богиня, спасли их, утешив моё горюющее сердце! — воскликнул царь.

— Какой-то он… пафосный, — подумала с горечью.

Всёля хмыкнула.

— Ты не думай, что он мягкий. Ничего подобного. Он построил огромную империю — такое мягкой рукой не делается. И сыновья ему ой как нужны и не просто как наследники, а ещё и как единомышленники и продолжатели его дела. Просто именно эта девочка, Лейла, делает его мягче. Но и сильнее.

Я снова оглянулась на юную царскую жену. Она как раз перевела взгляд с малыша, которого держала в руках, на мужа.

Да, ради такого взгляда можно было не только империю построить...

— Мне пора, — проговорила я, надеясь, что богини именно так и разговаривают. — Берегите Лейлу, ваше мудрейшее величество. Только с ней у вас всё получится.

Он глянул на меня остро, будто услышал в моих словах какие-то ещё смыслы. Те, которые я, боюсь, туда не вкладывала. А я улыбнулась и кивнула: сказала, значит, так и должно быть. Тем более, что я была убеждена в правоте своих слов.

— Тебе только кажется, что не вкладывала. Просто их вложила твоя интуиция, Ольга. Не разум, — проговорила Всёля, и вот в этом голосе я услышала отзвук божественного величия.

Услышала, но промолчала.

Что ж, я закончила здесь, и мне в самом деле пора уходить.

Дверь в тот мир, где царь любит свою четвёртую жену, а она его, закрылась за моей спиной. В приёмном зале сидела на диване Машэ и, открыв рот, смотрела ролики. Всёля в очередной раз показывала ей что-то увлекательное. И это снова были бои.

Проходя мимо, я погладила Машку по отросшим волосам, сияющим в ярком свете станционного освещения. Она поймала мою руку, обернулась и улыбнулась. Потёрлась о ладонь щекой и спросила:

— Ольга-се грустная. Бегать надо? Или драться?

Эх, девочка, мне бы поплакать… Я вложила в улыбку всё свою усталость, а печаль спрятала поглубже.

— Спасибо, Машэ, я лучше посплю.

Драться с ней не буду. Уж очень агрессивное у меня настроение — не сдержусь, а девчонка только обрадуется и надаёт мне в полную свою силу. Может, ей и казалось, что она всё ловко скрывает, но я-то чувствовала, что сражается она ну очень осторожно, видимо, опасаясь мне не навредить.

И я спряталась в своей комнате. Поплакала, поцарапала и поколотила эти белые стены, повыла, а когда немного успокоилась, терпеливая и мудрая Всёля позвала:

— Ольга, может, попробуем новый скальпель?

И до мушек в глазах и ломоты в спине мы с ней вместе резали мышей, пытаясь отрегулировать толщину тонкой пенной струи. «Умная» пена заполняла рану, расширяла её, пару мгновений застывала, а потом… Потом я пыталась её разрезать, да так, чтобы не задеть ткани, расположенные под ней.

И задача эта была ничуть не легче, чем впитать всё множество книжных знаний по медицине, что Всёля впихивала в меня, пользуясь любой удобной минутой.

— Всё к лучшему, Ольга, всё к лучшему. Когда бы ещё ты такое придумала? — утешала она меня и подсовывала нового подопытного. – А так – сколько пользы!

Я только кивала и снова бралась за инструменты – не хотелось думать, вспоминать и сравнивать. Работа, только работа!

— Ольга, Ольга! — аккуратно потеребила меня Всёля.

Я поморгала, зажмурилась и снова открыла глаза. Задремала прямо над книгой. Вот засоня! Машэ что-то смотрела на панели, но звук сделала тихонько, чтобы меня не тревожить, — заботливая. Я улыбнулась и потянулась, ощущая радость оттого, что ничего не болит, что разбудивший голос — ласковый и добрый, оттого, что вокруг спокойствие, что я на станции, где очень нужна.

Вот, опять.

— Ольга, нужна твоя помощь. Там, возле входа. Пойди, посмотри.

Я глянула на хроно. Плохо видные в ярком свете станционных ламп цифры показывали, что у нас ранний вечер.

— Быстро нужно? — лениво поднялась с дивана.

— Даже не знаю. Только, Лёлечка, тунику обязательно надень.

И вот это «Лёлечка» встревожило, обдало холодом, как прыжок в ледяную воду. Мгновенно проснулась, растеряла беззаботность. Потёрла лицо, а потом, как была, в белом просторном домашнем платье, побежала к выходу, на ходу вызывая тунику. Только успела крикнуть:

— Машэ, будет пациент!

Распахнула дверь. К лицу плотным сырым покрывалом прижался густой туман с запахом прели, леса и чего-то незнакомого. Сквозь эту пелену и плотные сумерки ничего не было видно, лишь неясные колеблющиеся тени.

— Два шага вперёд.

Я их сделала и остановилась — звуки в тумане причудливо искажались и глохли, но мне послышался то ли стон, то ли какое-то слово.

— Внизу, — подсказала Всёля.

Я резко присела, и моя рука сразу же наткнулась на ткань.

— Всёля, что ж я как слепая! Свет!

Фонарь от входной двери запутался в закручивающихся лохмотьях тумана, и единственное, что я смогла рассмотреть в этом умирающем свете, была фигура в тёмной одежде. Она лежала, будто упавший слепой, неловко, неестественно подогнув голову и вывернув одну ногу. Жив ли человек?

— Жив. Давай его на станцию.

— Транспорт! — скомандовала я, и фигура чуть приподнялась и поплыла к источнику света. — Всёля, давай стол прямо в приёмном зале.

— Он останется у нас какое-то время, — тихо прошелестело у меня в голове.

— Всё так плохо?

— Даже хуже...

— Тогда отдельную комнату.