Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 26

После крайкома мы поехали ко мне домой на улицу Семёновскую, где весело отметили первое выступление. Кроме нашей музыкальной команды присутствовали Роман и Ирина Григорьевна. Увидев их, сидящими рядом, мне показалось, что они брать и сестра. Потом я вспомнил, что и отчества у них одинаковые и спросил:

— Что-то меня терзают смутное подозрение, а не родственники ли вы?

— Вы, Женя, будете смеяться, но таки да! — С еврейским акцентом сказал Роман. — Эта Ирина Григорьевна… Она мне сестра.

— Так это ты тот цыганский барон, что не хочет выдавать за Женю свою Танечку?

Я взвился.

— Что значит: «он не хочет»⁈ Это яне хочу!

Они оба рассмеялись.

— За кого выдавать Танечу? За нашего Женьку? — удивилась Лера, чуть осоловевшая от шампанского. — Он же ещё маленький. Или нет? Что-то я уже запуталась…

— Маленький-маленький, — пробубнил я. — Отстаньте вы уже от меня с вашими свадьбами-женитьбами. До восемнадцати лет чтобы не подходили.

— Русо туристо, — показал на меня пальцем Роман. — Облико морале.

Ирина Григорьевна прыснула и кокетливо спрятала от меня глаза за фужер с шампанским. Она уже тоже была чуть-чуть навеселе. Мы хорошо сидели. Звучали мои песни, наши песни, и песни «Битлз» в моём исполнении под простую акустическую гитару. Меня было слишком много… Я отпросился отдохнуть, меня отпустили.

Я ушёл в спальню, закрылся, чтобы не мешали, и лёг, но тут прилетел на вертолёте крокодил Гена. Но не тут то было. Я знал хороший способ от него избавиться. Надо было согнуть одну ногу в колене и поставить на ступню. Это помогало, но плохо. В тринадцать лет упиться шампанским? Я понимал, что это пошло, но не мог себе это запретить. Мне надоело быть маленьким. Меня тошнило от того, что я был маленький, беспомощный и ещё долго буду таким. Я плакал, а крокодил Гена на голубом вертолёте всё пытался накормить меня эскимо. Но меня тошнило и от эскимо.

Проснувшись от стука в дверь, я открыл глаза и понял, что уже утро.

— Женька, ты как там? — спросила меня Лера. — Живой?

— Живой, — ответил я и зевнул. — Сейчас выйду.

Забавно, но ощущений «похмелья» не наблюдалось.

— Эх, молодость! — подумал я. — Пьёшь, всю ночь не спишь и утром ничего не видно, а в старости наоборот: спишь, не пьёшь, а всё равно утром выглядишь так, словно всю ночь бухал. Хе-хе-хе…

Оказалось, что все ночевали у меня и даже Лера.

— Я отзвонилась домой, — сказала она. — Сказала, что останусь ночевать у тебя.

— И что, родители разрешили? — удивился я.

— Да, — сказала Лера и почему-то покраснела.

— Она сказала, что уже взрослая и сама знает, где и с кем ей ночевать, — сказал Андрей и загыгыкал.

— Я не то имела ввиду, — чуть не заплакала Лера. — Я утром все им объяснила.

— Когда проспалась! Гы-гы! И кога мы ей рассказали, что она вчера наговорила родителям, — Андрей не унимался. — Пришлось Ирине Григорьевне ввыступить в роли твоей матери и заверить Леркиных родителей, что всё в порядке, просто «Лерочка немного перевозбуждена после концерта».

— А что они даже не пришли посмотреть⁈ — возмутилась Лера. — Ваши все были, а мои…

— Ладно, — чуть пристукнул я ладонью по столу. — Андрюша, зачем над девушкой издеваешься? Я сам сегодня всю ночь на вертолёте летал.

— Да? А по тебе не видно! Гы-гы! — зацепил меня Андрей.

— Где вы все разместились, то? — спросил я, игнорируя барабанщика.

— Да по двое. Лерка в твоей мастерской спала. Мы в зале с Гришкой на диване. Ирина Григорьевна на твоём рояльном диване, а Роман Григорьевич на раскладушке.

Я с удивлением посмотрел на цыгана. Он пожал плечами.

— Надо было ребят проконтролировать. Мало ли что…

— А что там нас контролировать? — буркнул Григорий.

Цыган криво ухмыльнулся и хмыкнул.

— А кто порывался Женькин коньяк выпить? — зло зыркнула на Гришку Лера.

— А кто к нему в спальню, скрёбся ночью, — незлобливо ерничая, передразнил её тон Гришка.

— Дурак! Я хотела просто спросить…

— Гы-гы-гы…

— Нормально погуляли, — вздохнул я, подумав, что правильно сделал, что закрылся в спальне. А то бы… Мама дорогая, что могло бы быть. Мог и с Шапокляк перепутать. Да-а-а-а…

— Значит, оргия не переросла в вакханалию, только благодаря Роману Григорьевичу и Ирине Григорьевне. Кхе-кхе… Спасибо вам, люди добрые.

Я встал чинно поклонился в пояс, а потом заржал, аки конь. Залился, так сказать, жизнерадостным, звонким, детским смехом. Через секунду меня поддержали все, даже Ирина Григорьевна, точно так же глядящая на меня сквозь бокал с шампанским.

— У неё отгул, что ли? — подумал я.

Мы дружно позавтракали, причём, Роман с коньяком, а Ирина с шампанским, снова приехала «буханочка», куда уселись ребята со своими инструментами и Ирина Григорьевна. Все уехали, а мыс цыганом остались. Я сразу понял, что у него ко мне имелся разговор и не ошибся. Ещё на улице — стоял четверг, но в школу я не пошёл — Роман потянул меня в сторону набережной. Хорошее тут всё-таки было место, чтобы просто гулять. Или не просто гулять… Да-а-а…

— Слушай, Женя. Ты мне как-то песню пел, э-э-э, про «Владимирский централ». Помнишь?

— Понятно, помню!

— Хорошая песня. Душевная.

— Хорошая. И что?

— А у тебя чего-нибудь похожего нет ещё?

— Тебе зачем? — заинтересовался я.

— Да понимаешь, есть тут один, э-э-э, человек… Я к нему обращался, когда тебя прессовать пытались… Так вот у него именины скоро…

Цыган замялся.

— Ну, что ты, Роман Григорьевич? Говори! Мы же с тобой почти родные, — улыбнулся я.

Цыган дёрнул головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. Точно — люди берут повадки животных. Становятся похожими на тех, кого приручили. Роман, явно раньше много времени проводил с лошадьми. Он даже иногда фыркал, как лошадьна водопое.

— Знаешь, Евгений, мне иногда кажется, что ты старше меня. Мне вот скоро сорок пять и повидал я на своём веку не мало, а ты ведёшь себя так словно тебе все шестьдесят пять и ты знаешь наперёд то, о чём я тебя спрошу.

Я усмехнулся и пожал плечами.

— Да тут кто угодно поймёт. Ты же уже всё сказал. Именины… Песня… Нет ли чего похожего… Всё понятно. Хочешь «человеку» подарок сделать?

Цыган кивнул.

— Как говорил какой-то еврей по поводу: «Вы хочете песен?». По-моему, — глупейшая фраза… «Их есть у меня». Вот ты скажи, Роман Григорьевич, это — бескультурье, или издевательство над русским языком?

— Думаю, Женя, это просто эмигранты дурачатся. Где ты слышал эту фразу?

— Да, на «Голосе Америки». Они там ею задолбали. Блатные, типа, песни крутят. 'С добрым утром тётя Хая! Ай-яй-яй! Вам посылка из Шанхая… Тьфу, мразота.

— Эмигранты. Что с них взять? Они поголовно все ущербные. Встречался с таким в Европе. Изгои и здесь, и там… Шутят так. Но лучше-то песен нет. Ну, если не считать твой «Владимирский Централ».

— Пошли домой, — позвал я. — Наиграю несколько песенок. Может, запишем?

Дома я настроил микрофоны и магнитофон, благо, пульт на концерт мы не брали, и он, как ставили его включенным в колонки, так и стоял, взял гитару и, улыбнувшись, сказал:

— Вот, что мне навеяла наша вчерашняя посиделка. Эта песня, может быть не из того репертуара, но… Послушай.

Я тронул струны цыганским перебором.

— Я закрою глаза. Я забуду обиды. Я прощу даже то, что не стоит прощать. Приходите в мой дом, мои двери открыты. Буду песни вам петь и вином угощать…[1]

— Буду песни вам петь и вином угощать…

Глянув на цыгана, я увидел на его лице одобрение.

— Хорошая песня. Ты решил сразу писать? Грамотно! Правильно! Зачем два раза играть, если сразу получится?

— Точно, пойдёт?

— Пойдёт-пойдёт…

— Хорошо… А эта?

— Её глаза небесно-васильковые притягивают взгляды, как магнит. За ней ходила вся шпана дворовая, а я среди шпаны был знаменит…[2]

— Танька красавица со мной останется, а вы свободны господа…