Сделаю взрослой - Ромеро Екатерина - Страница 5

Смотрю на еду, а после мельком на мужчину. Я так не ем.

– Что?

– Мне не принесли все приборы.

– Какие еще приборы?

В его бархатном низком голосе скользят нотки раздражения и кажется, я хожу по лезвию ножа. Набрав побольше воздуха отвечаю:

– Я бы попросила… столовый нож. Без него стейк не едят – добавляю дико смущаясь, но я так привыкла. Никаких локтей на столе, ровная спина, колени вместе. Меня так няня научила.

Мужчина пристально смотрит на меня, а после зовет официантку и я получаю что хочу.

– Спасибо.

– Откуда ты свалилась, принцесса?

Скрещивает сильные руки на груди, я вижу как блестят его красивые часы на крепком запястье.

– Ниоткуда.

Как же мне уйти отсюда. Я только дернусь к выходу, этот бандит тут же меня догонит. У него один шаг как три моих моих будет точно.

– Отпустите, дядя. Пожалуйста.

Прошу, поглядывая на его грубоватые руки, потому что на лицо страшно смотреть, но как раз в этот момент кто-то звонит Беркуту и он поднимается из-за стола.

– Ешь я сказал, и это убери.

Отодвигает ко мне мою же мелочь, пока я едва сижу и чувствую, как безумно горят щеки от стыда. У меня всегда так. Ненавижу свое лицо, оно при волнении запросто может разрумяниться и стать похожим на спелый помидор.

Этот мужчина не взял мои копейки и это плохо, хотя по нему, конечно, не скажешь, что в деньгах нуждается. Одет очень дорого: качественные вещи, часы, украшение из платины на руке и цепочка на шее такая же. И пахнет от него приятно, хоть и холодно. Каким-то терпким парфюмом с нотками леса и бергамота.

Не знаю, когда успела это почувствовать, наверное еще тогда, когда он меня в том переулке зажал. У меня обостренное обоняние. Я всегда такой была, все слишком сильно чувствую. Наверное потому я ненормальная.

Когда бандит отходит от меня, я все же беру приборы и начинаю быстро есть. Уплетаю все, что мне подали: салат, стейк, жульен и это оказываются самым вкусным, что я ела в своей жизни, а пробовала я многое.

Дома всегда были деликатесы, папа как приезжал из командировки, полные сумки подарков мне привозил. Икру и конфеты, шоколад, фрукты из далеких стран, всякие вкусные десерты.

Я была единственным ребенком в семье и наверное, выросла бы жутко избалованной и капризной, если бы в один день моя жизнь не переломилась на “до” и “после”. Так вот теперь я уже не перебирала ни едой, ни одеждой, потому что просто выбора мне никто не давал.

В детском доме ты носишь что дают или ходишь голым. Ты или ешь ту треклятую холодную овсянку либо сидишь голодным, так что я не вертела носом, хотя нет, вру.

Первый месяц я сидела голодной там почти все время, пребывая в шоке и тотальном ужасе от той обстановки, в которую попала. Мне тогда помогла Ксюша, которая кормила меня как маленькую и делилась своими вещами. Она осталась в том аду. Ее заперли за то, что Ксюша не захотела стать бабочкой. Ее повезли к какому-то мужику, а она не была с ним.

Лидия Ивановна это узнала и закрыла ее. Когда я уходила, Ксюша простуженная сидела в изоляторе. Она просила меня не сбегать в никуда, боялась за меня, но у меня был план – вернуться домой. В тот дом, в котором меня уже давно никто не ждет.

Теть Надя до смерти родителей общалась с нами, мама часто дарила подарки ее сыну. Я думала, что она заберет меня из детдома и первый год почти на подоконнике жила, так ждала ее, но тетя не пришла. И не позвонила. Ни разу.

Беру салфетку, мну в руке. Складываю приборы, перед этим стучу ножом дважды по тарелке, не то умру.

Опускаю голову, снова эти мысли, порой я устаю от них и мне просто хочется отключиться, чтобы меня выдернули как утюг из розетки, не то я просто перегреюсь. Один раз я пыталась обсудить эти мысли с Лидией Ивановной, она сказала заткнуться, не то отдаст меня в дурдом.

Здесь есть сцена. Играет джаз в записи. Улыбаюсь, музыка некачественная. Правая колонка немного шипит, а левая не передает все ноты, некоторые глотает. Я это слышу даже из своего дальнего столика, потому что у меня абсолютный музыкальный слух. Я когда-то тоже пела арии. Это было давно и кажется, было неправдой.

– Ален, принеси Беркуту расчет!

– Да Тох, сейчас, подожди минуту.

Мимо меня проходит мужчина, он за руку здоровается с Беркутом и я с ужасом понимаю, что бандит не отходил далеко от меня. Он все время стоял за моей спиной.

Боже, какой позор. Он видел мои попытки успокоиться и кажется, уже понял, что я сильно с приветом.

Наивно было думать, что я сбегу, доев свой салат. Меня никто не отпускал и не отпустит.

Собираю свою жалкую мелочь, кладу в карман. Не знаю я, как буду расплачиваться за еду. Нечем мне. Крестик не отдам.

– Поела?

– Да.

– Вставай.

– Куда?

– Куда я скажу.

Смотрю на этого мужчину. Он достает кошелек и вынув оттуда несколько крупных купюр кладет на стол. Какие у него руки большие и сильные. Такие как сожмет у меня на шее, так она сломается. Боже.

– Как вас зовут?

Уже на улице не выдерживаю. Хоть что-то мне надо о нем знать. Он достает сигарету, зажимает строгими губами, закуривает.

Глубоко затянувшись, выдыхает дым через нос и выдает коротко:

– Стас.

Стас… Станислав, Стас. Имя перекатывается на языке, слегка его покалывая.

– Дядя Стас, отпустите.

– Дядя у тебя по соседству. Усекла?

Нет, я не усекла, но коротко кивнула.

– Имя.

– Тася.

– Иди вперед, Тася.

Кивает на машину и я медленно залезаю в салон. Нет, он не ведет меня под дулом автомата, но я прекрасно понимаю, что стоит мне только дернуться, этот Стас меня просто прихлопнет.

Я знаю, что будет дальше, об этом рассказывали девочки из детдома. У одних это начиналось с массажа, у вторых с танцев, а у меня… я не знаю, как это будет, надеюсь только, что не умру от боли в первую же минуту. Я боюсь боли. Кажется, я всего в этой жизни боюсь.

Нет, я не какая-то фантазерка, я просто слышала истории более старших девочек и чего уж греха таить, моих одногодок. Не все бабочками насильно становились. Некоторые по собственной воле ходили на такие “экскурсии” по договоренности с Лидией Ивановной.

У таких девочек тогда вскоре появлялась новая одежда и обувь, коробки конфет, какие-то заколки, безделушки, дорогие духи и косметика. Очень редко, но мальчиков тоже возили на подобные встречи, но ни один из них не рассказывал, что там было, а мы и не спрашивали.

В нашей группе училась Влада. Она была лучшей по успеваемости, а потом однажды ее забрали на свидание и привезли только через трое суток. Она не могла вставать и все время плакала.

Через несколько дней мы нашил Владу в туалете с порезанными венами. Воспитатели сказали, что у нее была депрессия, хоть мы все знали, что никакой депрессии у Влады не было.

Была еще одна девочка Оля, и она выжила, в отличие от Влады. Ее насильно забирали пару раз. Она ни слова не говорила о том, что там с ней делали, но по израненной спине и обилию синяков по всему телу мы поняли, что там с ней обращались как со скотом. Заключение педиатра и по совместительству кумы Риммы – Оля упала с велосипеда. В январе.

Хоть мы и были детьми, слышать это было дико. С того дня Оля шарахалась мужчин и мальчиков любого возраста, словно они были каким-то злом, а я до ужаса начала бояться, что стану следующий бабочкой с обрезанными крыльями под корень.

Мы едем быстро, от страха дрожат пальцы, но сытый за столько дней желудок и усталость накатывают волной.

Кажется, этот бандит Стас включил печку и мне становится жарко.

Я откидываюсь на сиденье и сама не замечаю как проваливаюсь в темноту.

Открываю глаза и не вижу перед собой ровным счетом ничего. Вскрикиваю и падаю на что-то твердое. Вокруг тихо, я не понимаю, где я и что со мной такое. Последнее, что помню – его приятный лесной запах и мягкое колыхание в машине.