Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 3

— Упустили! — со злостью хлопнул себя по бедру Святослав.

— Там это, — подступился к нему чумазый сотник Твердяй, напоминавший сейчас беса из преисподней, — мы по детинцу успели пройтись, — шмыгнул Твердяй носом, — нарочитая их чадь своих баб и детишек посекли, чтоб в полон не попали.

— То не наша вина, — огрызнулся Святослав. — Не моя.

Сверху начали срываться крупные капли дождя. То небо сокрушалась о неразумных чадах своих…

[1] Городня — деревянная крепостная стена, наполненная землей.

[2] Прясло — крепостная стена между двумя башнями.

[3] Детинец — внутренняя крепость.

3

На пристани ветер раскачивал огромные ладьи, что игрушечные, Волга гнала большие волны, перехлестывая их через борта. Частый дождь заливал все кругом — из огня да в полымя. Несчастные притихшие пленники жались друг к дружке под кронами прибрежных верб. Русичи спешно натягивали шатры.

«Ежели ветер не стихнет, корабли разобьет, западня захлопнется. Войско большое подойдет, наши дружины помяты, можем и не устоять, — Святослав с беспокойством смотрел на темно-синее грозовое небо, на сверкающие на полуночи тонкие стрелы молний. — Я не виноват, что они порезали своих! Тут или ты их, или они тебя. Так всегда было. Они Устюг что сухую былинку сожгли, так же, не лучше. Война».

— Полонян в шатры загнать и покормить! — гаркнул он, отирая лицо от небесной влаги.

— Княже, там, сказывают, остров есть. Вон там, шуя[1], — подступился сотник Твердяй, указывая сквозь хлеставший поток. — Туда бы перебраться, как у Христа за пазухой будем, тогда и передохнуть можно, а тут-то не надежно, хлопотно.

— Как чуть стихнет, и переберемся, — одобрил Святослав.

Три дня русские полки просидели на уединенном острове. Ветер стих, выглянуло солнце, река разгладилась, можно было плыть восвояси.

Корабли выстроились цепью, паруса распрямились, весла дружно погрузились в темную воду. Пленницы с тоской провожали родной берег, быстро скрывавшийся за окоемом.

Святослав с Еремеем после рокового штурма Ошеля почти не разговаривали, оба наделали ошибок, обоим было в чем упрекнуть друг друга, да и повиниться тоже было в чем. Владимирский воевода плыл на широкой насаде, чуть в отдалении от юрьевских. Волга гнала корабельный поезд к устью Оки.

Скоро к ним присоединится шаривший по Каме Воислав Добрынич, ростовский воевода, в задачу которого входило перетянуть внимание булгар на себя. Жив ли тот тертый сапог? Не сгубил ли вверенное войско?

— Булгары! — разорвало тишину.

Святослав невольно вздрогнул. Вот и ожидаемая столько дней засада. Наконец-то в Биляре проснулись. Большое булгарское войско показалось из-за поворота: конные и пешие ратники сгрудились вдоль выгнутого в сторону реки берега, а быстрокрылые ладьи спешно перекрывали дорогу по воде. Новая сеча была неминуемой.

— Исполчиться!!!

Трубный рев покатился мощными волнами, воины кинулись натягивать броню. Насада Еремея поравнялась с кораблем Святослава. Все же они были из одного теста, по одной мерке скроены, и сговариваться не пришлось. Воевода лишь кивнул лопатой бороды да повел густыми бровями в сторону пленников.

— Полон на борта расставляйте, — сухим голосом произнес Святослав.

«Бой начнется, полону все равно не жить», — успокаивал он совесть.

Жен и детей постарше потащили к краям. Полетела булгарская речь, о чем стенали несчастные, несложно догадаться. Там свои готовились дать последний бой, и у них были все шансы победить. Теперь их больше, чем находников, в разы больше, а корабли русичей тяжелобоки, нагружены добычей и полоном. Но цена победы — жизни тех, кто стоит на корме, обреченных полонянок и их детей.

— Играть громче! — рявкнул князь.

Загремели бубны, загудели дудки, трубы снова завыли, что быки на лугу.

— Весело идем! — подмигнул князю Твердяй.

— Весело, — мрачно отвечал Святослав, и тут его взгляд столкнулся с женским взглядом — карие очи опалили неприкрытой ненавистью. Красивая молодая баба, голова покрыта тонким дорогим убрусом[2] — не из простых, из нарочитых, видно ее муж не решился сгубить такую красоту, просто бросил в горящем граде, а, может, раньше погиб. Брови красавицы нахмурены, нос горделиво вздернут, на губах злая улыбка. Мгновение. И женщина прыгает за борт.

— Куда! — ахнули рядом воины.

Ее подруги испуганно уставились в черноту воды.

— Баб держи, держи баб!!!

Воины стали хватать женщин, чтобы те не повторили шаг отчаянья.

Святослав подбежал к борту, мимо него пронеслось что-то маленькое:

— Анне! — вырвался тонкий писк и комочек кинулся вниз.

— Малец! Малец в воде!

Новый всплеск, это один из воинов прыгнул следом…

Мальчишку достали. Выловил тот самый парнишка-дозорный, молоденький да безусый. Схватил за волосья и выволок, сам чуть не утоп, в броне же сиганул, дурной, сапогами воды загреб, хорошо — за весло успел ухватиться. Воины перегнулись, руки подали, достали обоих. А бабу не смогли, сгинула, и следа на воде не осталось, камнем на дно пошла.

— Вольга, сынка себе достал? — похлопал Твердяй своего воя по плечу.

— Божья душа, — буркнул парень. — Мать его должно была.

— Бедовый, — Твердяй присел на корточки рядом с мокрым мальчонкой. — Лета четыре, не более, внучок мой как раз в такой поре. Эй, тебя как звать, утопленник?

Мальчонка только испуганно водил большими карими глазами.

— Вольга, приглядывай за ним. Ну, чего встали, исполчиться, в сечу готовься!

Корабли стремительно сближались. Дудки трубили все яростней. Сейчас начнется, понесет Волга алые потоки к далекому Хвалынскому морю. Пленницы обреченно сникли, бормоча молитвы…

Булгары не напали, расступились, пожалели пленников, не утратили надежду на выкуп, а, может, оценили чужие силы, предпочитая выпустить русское войско — Ошель уж из пепла не воскресить, а своих губить за зря кому охота.

Вернувшийся целым и невредимым с Камы ростовский воевода Воислав догнал русские корабли в устье Оки, и тоже, проныра, с богатой добычей. Дома ждет почетная встреча, великий князь Юрий будет доволен — дружины сберегли, большой полон с собой прихватили, не взяли Биляр с Булгаром, так и что ж, все равно булгары теперь притихнут, а то и сами приплывут замириться. Того и надобно было.

На привале вкруг костров царило радостное оживление. Святослав, выпив с воеводами и муромскими племянниками, велел гридям тащить за собой бочку с брагой — настало время по старому обычаю лично уважить дружину.

Юрьевский князь переходил от костра к костру. Дружинники торопливо вскакивали, низко кланялись, тянулись за братиной, крестились, желали здравия князю, отхлебывали и довольно крякали, краем рукава отирая усы. Все как обычно, честь по чести.

Последний костерок чуть поодаль, небольшой, дозорный. От него в глухую ночь будут уходить легкие тени, высматривая возможную погоню. Вряд ли булгары кинутся догонять, а все же.

Дозорные заметили князя, с поклоном выступили вперед. Вот и юный Вольга среди них, суровостью лица добавляет себе годков.

— Куда мальчонку дели? — вспомнилось Святославу.

— Да вот он, — Вольга отступил, открывая расстеленный на траве кусок рогожи, на котором, подложив ладони под щеку, спал бедовый малец. А волосы светлые, чуть кудрявые, что у суздальцев, только лицо скуластее, нос прямее, с узкими крыльями.

— Чего ж их бабам его не отдали? — нахмурился Святослав.

— Не признали, говорят — не наш.

— И утопленницу не признали?

Вольга отрицательно покачал головой.

— Чудно́, — буркнул себе под нос Святослав.

— Он этого… — кашлянул в кулак Вольга, — не слышит ничего… глухой.

— С чего ты взял, — вскинул очи князь, — по-нашему просто не понимает?

— Да нет, тоже так думали, все пытались разговорить. Прокоп по-ихнему бормотать умеет, так сказал — глухой, и все тут.