Казя теперь труп - эН Ая - Страница 4

– Давайте праздновать! Смотрите, что у меня есть!

И он извлек из-под полы серого своего пиджака бутылку красного вина. Неоткрытую.

– Вау! – обрадовался Маня. – Откуда?

– И молчал же! – всплеснула руками тетя Таня. – Я за штопором. А Казечке соку налейте пока, она несовершеннолетняя. Я все понимаю, правила мы и так постоянно нарушаем, но тут давайте уж не идти на открытый конфликт с Фёдром. А то напишет в Небесную Канцелярию.

И она нырнула, но не вниз, а сквозь стену склепа.

– Мне уже есть восемнадцать, честно! – возразила Казя. – Клянусь. Мне в декабре двадцать должно было стукнуть. Это на табличке напутали почему-то. На два года ошиблись.

Все замолчали.

– Тогда совсем странно… – пробормотал Лекс.

– Что странно?

– Нет ничего странного! – отрезал Склеп. – Давайте праздновать. У всех нÓлито?

Казе в изящную чайную чашку налили соку, в который Лекс, немного поколебавшись, добавил грамм двадцать водки. Чашка была – само совершенство, императорский фарфор. С какой могилы могли такое сдублить – неведомо.

– С прибытием на Потустороньку, дорогая Кассимира Павловна Володарь! – торжественно произнес Склеп Иванович.

– Пусть земля будет вам пухом! – добавил Маня и хихикнул.

– Ой, а пух-то, пух забыли! – всполошилась тетя Таня.

– Не забыли, у меня он, вот, – откликнулся Игнат Матвеевич, демонстрируя всем невзрачный туристический рюкзак с веревками вместо лямок.

– Ну, с прибытием! – Лекс поднял свой бокал – хрустальную чашу на ножке – и уточнил: – До дна и не чокаясь.

Выпили не чокаясь.

Казя осушила чашку, поставила ее на блюдечко (надо же, и блюдечко из того же сервиза!) и поискала, чем закусить. Стол отличался изобилием. Соленые огурчики, свежие помидоры, колбаска, чипсы…

– Оливье?!

– Свежайший! Тамаре Палне принесли, у нее не могила – кафе! – объяснила тетя Таня. – Мы к ней постоянно наведываемся. Я тебе потом покажу где.

Казе положили оливье, подлили соку.

– Ой, мне столько не съесть! – замахала руками Казя, увидев гору салата на своей тарелке.

Мертвяки рассмеялись. Оказалось, на том свете можно есть сколько угодно, без всякой меры. Кишок-то ни у кого нет.

– Как это нет?

– Так в морге при вскрытии первым делом все это удаляют!

Казе вдруг стало как-то… Мутно. Да, умерла. Но – фу-фу-фу, можно хотя бы за столом без всех этих противных подробностей? К счастью, разговор повернул в другое русло, и тема анатомических особенностей покойников осталась нераскрытой.

Пир продолжался, тосты шли один за другим, впрочем, никто не пьянел.

И бенгальские огни зажгли.

И воздушный шарик надули и лопнули.

И музыку с танцами в программу включили. Танцевать особо не танцевали, так, пару дергалок, кто во что горазд, и один медляк – Маня немедленно пригласил тетю Таню, а Лекс, конечно же, Казю. Казя никак не могла понять, Лекс – теплый или могильно-холодный? А сама она – теплая или уже нет? А вообще ночь – она какая, ветерок – какой?

Пока танцевали, Склеп и Игнат обновили стол, убрали грязную посуду, притащили сладости. В основном конфеты.

– Жаль, тортика нет, – посетовала тетя Таня.

– Как же нет, вон стоит! – Склеп мотнул головой в сторону дальней стены склепа. – Неси.

Тетя Таня вдруг взбунтовалась:

– Почему это я должна нести? Чего ты вообще командуешь? Не пойду. Пусть Маня идет.

– Ага, Маня то, Маня сё, а почему я? – проворчал Маня.

– А почему нет?

Казя присмотрелась: торт стоял на столике в двух шагах. Обычный такой торт, белый, кремовый. Кажется, «Киевский».

– Давайте я принесу! – вызвалась Казя.

– Ну принеси…

– Погоди, я тебе помогу, тяжелый же! – сказал Лекс.

Казя поднялась со скамьи и направилась к склепу, Лекс за ней. Свечи мерцали, сзади Склеп Иваныч командовал остальными: «Так, наливаем, под сладкое, ну же, дружно! Игнат, куда ты опять водку, давай наливку…»

– Осторожно, ступенька, – предупредил Лекс, подхватывая Казю под локоть. – И еще одна. Ты какой торт любишь, кстати? Я «Прагу», а ты?

– Я тоже «Прагу», но больше – «Три шоколада».

– О, да, я тоже! Как я про него забыл? Не поскользнись, тут лепестки роз…

– Ага, вижу!

– А ты пробовала настоящий австрийский этот… Как он называется…

– «Захер», что ли?

– Точно! Пробовала? В Австрии?

– Я в Австрии не бывала, но…

Казя и не заметила, как они спустились по каменным ступеням, щедро усыпанным розовыми лепестками, под землю.

– Где мы?!

Они стояли у торта. Торт возвышался на круглом высоком столике в центре огромного овального зала с колоннами по периметру. Тут было не очень светло и очень красиво. Как на старинных винтажных открытках.

Лекс по-прежнему придерживал ее под локоток. Все остальные неведомым образом нарисовались вокруг.

И здорож Фёдр с ними.

– Добро пожаловать на Потустороньку! – сказал Фёдр.

А маньяк Маня добавил:

– Пусть земля будет тебе пухом!

Игнат одним движением раскрыл рюкзак и из него полетел пух – белоснежный, невесомый. Летел и летел.

– Оу! – произнесла Казя и… расплакалась.

– Она реально плачет! – поразилась тетя Таня.

Остальные:

– Ага.

– Какое там плачет – рыдает!

– Настоящими слезами!

– Настоящими???

Лекс пальцем снял со щеки Кази слезинку и лизнул:

– Соленая!

– Да это у тебя палец соленый.

– Тогда так… – Вторую слезинку Лекс слизнул прямо у Кази со щеки. И вынес окончательный вердикт: – Соленая!

Если раньше Казю кто и облизывал, то это были собака и кошка. Собака по кличке Пушкин, маленький вертлявый болонко-шпиц, жила у бабушки, радовалась всем-всем и каждого норовила лизнуть в нос или во что удастся. Кошка Мидия сперва тоже была бабушкина, а затем переселилась к Казиной опекунше, Инне Степановне. Мидия обладала независимым характером и от представителей человеческого рода старалась держаться подальше, ее даже в шутку величали Мидией Мизантроповной. Казя редко оставалась ночевать у своей двоюродной тетки Инны, ведь опекуншей та была формальной: до Казиного совершеннолетия оставалось менее года, когда бабушка умерла. К этому моменту Кассимира уже стала студенткой, жила в общаге в Москве и в Пущино приезжала редко. Но в один из приездов, оставшись на ночь у Инны, вдруг проснулась среди ночи от навалившейся на грудь тяжести. Оказалось, это Мидия Мизантроповна, наглая морда, устроилась на ночлег прямо на гостье. Едва Казя открыла глаза, как Мидия по-деловому придавила ее голову лапами к подушке и принялась вылизывать, как котенка.

Ладно, кошка, ладно, собака. Но Лекс был не псом, и не котом, и даже не человеком: Казю только что лизнул… Мертвец! Мысль «меня лизнул мертвец» внезапно оказалась свежа и остра, поскольку вот только сейчас, в этот момент Казя словно очнулась от вялого полусонного состояния, в котором пребывала с момента своей кончины, и осознала бредовый ужас происходящего. Бессловесно оценив свое текущее положение, Казя произнесла полушепотом, безысходно, отчаянно:

– Я же… Нав. Сег. Да. Умерла…

И возрыдала с новой силой, осев на каменный пол, покрытый пухом и перьями. То есть нет: пухом и лепестками.

– Штош… – вздохнул Игнат Матвеич. – Это называется «позднее зажигание».

При жизни Игнат работал автослесарем.

Истеричку Казю решили не трогать. Пока она оплакивала саму себя, Таня сожрала кусок торта, а Маня – аж целых два. Нацелился и на третий, но Склеп его осадил:

– Совесть имей.

– Какая у меня совесть, я маньяк! – с гордостью возразил Маня, но от торта отошел.

В конце концов Кассимира Павловна Володарь, перешедшая в мир иной пятого сентября две тысячи двадцать первого года, утихла.

Тортика она не хотела. А хотела она получить ответы на свои вопросы, коих накопилось не менее сотни.

– На что смогём, ответим! – пообещал Фёдр.