Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 35

— В наше время всё решают связи, — скромно заметил я. — Звонок нужному человеку — и вуаля! Ты уже подумала над своим вечерним платьем?

— А чего тут думать, оно у меня одно. Как три года назад купила, так и надевала всего пару раз, особо-то некуда. А ты в чём пойдёшь?

— У меня та же история, один костюм на все случаи жизни.

Конечно, я мог бы на гонорары от ещё ненаписанных Матвиенко, но уже сочинённых мною песен прикупить ещё парочку костюмов для разнообразия, но зачем? Они мне и в самом деле не особо-то и нужны. Как ни крути, а торжественный приём в Кремле не корячится, как говорил один мой знакомый в той жизни. Во всяком случае, в ближайшее время.

Да-а, давненько я не был в старом театре. Том, что сгорел 2 января 2008-го года, и где на месте сгоревшего через пару лет отгрохали настоящий дворец. Ну или станцию метро, с которой многие сравнивали новодел.

Это же здание хоть и было куда скромнее, однако в нём, как говорили спустя годы ветераны сцены, сохранялся дух того театра, который помнил народных артистов СССР и РСФСР Петра Кирсанова, Нину Масальскую, Михаила Каплана, Людмилу Лозицкую, Марию Тамбулатову… Последняя, кстати, в сегодняшнем спектакле, если верить афише у входа и программкам, которые мы получили уже внутри театра, играла главную женскую роль. Причём свою тёзку, тоже Марию. Может, по этой причине режиссёр постановки дал ей эту роль? Каплан тоже был указан в программке как «один из заседающих». Ну что ж, молодо ещё, не дорос до больших ролей, хотя и шёл ему уже пятый десяток. Но я-то знал, что у него всё ещё впереди, а звездной его ролью станет Тевье-молочник. Кстати, Каплан был дедушкой Антона Макарского по материнской линии, сейчас Антошке всего год, максимум два, учитывая, что он появился на свет в 1975-м, точного дня его рождения я не помнил.

— В буфет заглянем? — отвлёк меня от воспоминаний голос мамы.

С Клавдией Петровной они были знакомы, поскольку их дети учились в одном классе, вместе посещали родительские собрания, но дружбой это назвать было сложно. А сейчас вот приглядывались друг к другу. О свадьбе, если она всё же случится, мы с Таней договорились своих родительниц в известность пока не ставить. Пока всё это разговоры, до сентября ещё много чего может случиться. Увы, такова жизнь, и мне ли с высоты прожитых лет об этом не знать.

В буфет мы заглянули, но там было уже реально не протолкнуться, и решили в длиннющую очередь не вставать. Тем более что перед выходом все немного подкрепились. Отправились бродить по фойе. В моём будущем в театре почти все представительницы прекрасной половины человечества фотографировались на память, и друг друга, и просто селфи делали, если сфотографировать тебя было некому. Сейчас никто в театр фотоаппарат не потащит, люди приходят насладиться искусством, а не с мыслью пополнить своё портфолио в «Одноклассниках» или в ВК, получив за это кучку лайков. Да и соцсетей ещё нет, и интернета как такового, хотя в Штатах уже вроде бы существует «ARPANET»[1].

Мои женщины (а я всех троих в данном момент мог так называть) показали себя обществу, продемонстрировав лучшее, что нашлось в их гардеробе, после чего мы отправились в зрительный зал. Заняли места в 4-м, «блатном» ряду, и я невольно бросил взгляд на директорскую ложу. Там пока ещё было пусто. А вот за 5 минут до начала действа в ложе стали появляться люди. И среди них я разглядел не только Гришина, но и Мясникова. Помнил, что Октябрь Васильевич не был любимцем второго секретаря обкома партии, однако сейчас они довольно мило что-то обсуждали. По-любому что-то, связанное с искусством. В нашу сторону они так и не поглядели, ну и ладно, я не сильно расстроился.

Не сказать, что в той жизни был заядлым театралом, однако спектакль понравился. Актёров завалили цветами, Таня тоже вручила Ледогорову букет, который я, подсуетившись, купил ещё днём на Центральном рынке и отдал Тане. Мол, хочешь — себе оставь, а хочешь — вручишь вечером своему любимому Ледогорову. Она выбрала второй вариант, а я пообещал на следующее свидание подарить ей букет не хуже этого. Всё это происходило у входа в театр, где мы встретились вчетвером, на глазах наших мам, которые чуть ли не слезу пускали от умиления, глядя на нас.

В общем, поход в театр удался, а уже на следующий день мне позвонил Гришин.

— Арсений, ну как вам спектакль?

— Неплохо, особенно учитывая наличие приглашённой звезды.

— Это вы о Ледогорове? Согласен, сыграл он здорово. Я вас видел, кстати, но не стал привлекать внимание.

— И я вас, вы о чём-то с Мясниковым беседовали.

— Да-да, было дело… Обсуждали предстоящие гастроли нашего хора в Венгрию. После спектакля собрались в кабинете директора: я, Мясников, сам Визе и Рейнгольд. Посидели, отметили удачную премьеру, Визе выставил настоящий армянский коньяк… Между делом говорили каждый про свои возрастные болячки. И тут Мясников вдруг спрашивает меня, мол, в последнее время вы, Октябрь Васильевич, стали лучше выглядеть. Небось какие-то импортные таблетки пьёте? Ну я возьми и выскажись в том смысле, что не нужны нам таблетки, когда в обычной глубинке живут и работают настоящие целители.

— А он что? — спросил я, уже догадываясь, к чему идёт дело.

— Если б не выпил с ними, наверное, язык бы не развязался, — вздохнул Гришин. — В общем, стал он допытываться, что это за целитель такой, а мне уж вроде как отступать было поздно. Рассказал и про куракинскую амбулаторию, где вы были в то время в командировке, и про Сердобскую районную больницу, куда вернулись по осени, и как Семибратова от ишиаса спасли… И про ваши песни зачем-то упомянул. А тут он спрашивает, не Арсением ли звать этого чудо-целителя? Пришла моя очередь удивляться. А оказалось, он с вами не так давно встречался на хоккейном матче, вы там от смерти вратаря какого-то спасли.

— Было дело, — подтвердил я.

— И вот он захотел с вами снова встретиться. Выпросил у меня ваш домашний телефон, — вздохнул Гришин. — Вы на меня не очень сердиты?

— Да что вы, Октябрь Васильевич, я вас умоляю! Ну сказали и сказали, может, у него со здоровьем проблемы, так я сделаю всё, что смогу. От меня, как говорится, не убудет.

— Да? — явно обрадовался собеседник. — Может быть, и правда у Георга Васильевича проблемы со здоровьем, и он надеется на вашу помощь.

Но, как выяснилось, проблемы со здоровьем были не у Мясникова. Вернее, ему бы тоже не помешало кое-что подправить, но в данном случае второй секретарь обкома беспокоился о 83-летней жительнице села Коповка Вадинского района, некоей Ульяне Фёдоровне Крыловой.

— Понимаете, Арсений, — говорил он мне в трубку тем же вечером, — Ульяна Фёдоровна была лучшей маминой подругой. Даже когда мы переехали в Орехово-Зуевский район, они продолжали поддерживать отношения, каждый месяц обменивались письмами. Как мама умерла, переписку с Ульяной Фёдоровной я взял на себя, а иногда и заезжаю к ней в гости. Несмотря на возраст, старушка живёт полноценной жизнью, даже скотину держит и птицу, хоть и одна проживает в своём доме, дети и внуки разъехались по Союзу. Одно её беспокоит — спина. Бывает, наклонится — а разогнуться не может. Вот вы со своим чудодейственным массажем не могли бы попробовать ей помочь?

— Можно глянуть, но гарантировать ничего не могу, — уклончиво ответил я.

— Я понимаю, и в любом случае вас отблагодарю.

— Если вы о деньгах, то нет, сразу предупреждаю. Я за услуги такого рода денег не беру.

— Вы что же, бессребреник? — удивился собеседник.

— Ну отчего же, я на работе получаю зарплату, а кроме того, ежемесячно мне перечисляют гонорары за песни, которые исполняют по всей стране.

— Да-да, Октябрь Васильевич рассказывал, как Брежнев вашим песням аплодировал. Тогда, на хоккее, я и представить не мог, что вы и есть тот самый автор-песенник… Ладно, это всё лирика. Я ведь всё-таки должен вас как-то отблагодарить, даже если с Ульяной Фёдоровной ничего не получится.

— Ваше расположение будет лучшей для меня наградой, — улыбнулся я, понимая, что Мясников этого не видит, но, наверное, как-то чувствует. — Кстати, к врачам она вообще обращалась?