Рысюхин, налейте для храбрости! (СИ) - "Котус" - Страница 33

Тем не менее, пришлось бросать всё и лететь в Минск. Не в том смысле, что по воздуху, регулярного дирижабельного сообщения между Могилёвом и Минском не было, тем более речь не шла про аэроплан, что и вовсе несуразно дорогое удовольствие. Лететь в переносном смысле, то есть — быстро ехать, невзирая на преграды. Но в любом случае, поскольку после звонка нам нужно было ещё добраться от Могилёва до Минска, то в канцелярию мы смогли попасть только назавтра.

Встретивший нас заведующий отделом в ранге коллежского секретаря, что соответствовало армейскому поручику (чин десятого класса) важностью мог дать фору не то, что полковнику, но и иному генералу. И сразу начал выдвигать какие-то странные претензии, мол, всё давно готово, а я где-то шляюсь (не так грубо по форме, но по смыслу — вполне), и вообще, это уже на грани небрежения дворянским долгом и неуважения к Великому князю. Послушать его — так я с момента подачи документов должен был жить в приёмной, ночуя в палатке у входа, чтобы не пропустить момент нисхождения благодати.

— Секундочку! — Мне надоело выслушивать этот поток сознания, и я прервал его. — Говорите, больше двух недель, да?

— Вы ещё и не воспитаны — перебивать старших! — Он пробурчал себе под нос что-то неразборчивое, в чём мне послышалось «кому только титулы не раздают», но подтвердить это под присягой я бы не смог, и по шуршал бумагами, имитируя поиски нужной. — Да, вот документы, извольте видеть!

— Извольте видеть и вы! — Я извлёк из портфеля последнюю отписку, полученную перед отъездом в Могилёв. — От вашего отдела, за двумя подписями, включая, как я понимаю, и вашу и с печатью организации. Русским по белому, «не мешайте работать, ваша очередь ещё нескоро». Это вот как прикажете понимать?

Чиновник, увидев бумагу, приобрёл кислый вид. Правы были Сребренников и дед, заставляя требовать и собирать бесполезные, казалось бы, бумажки! От сказанного по телефону он бы отбрехался с лёгкостью: или меня не так поняли, или я не так понял, или вообще не тому человеку звонил, а так — вот он документ. Кстати, перстень-то у него на пальце не дворянский, а слуги рода! И чин до «дворянства по пожалованию» не дотягивает, в армии для этого до капитана дослужиться надо.

— Так что, милейший, — от обращения как к официанту его передёрнуло, но возмутиться не успел или не рискнул, поскольку я продолжил: — Прежде чем хамить дворянину, главе рода, и, как вы сами утверждаете — уже давно барону, наведите порядок в СВОЁМ заведовании.

— Я разберусь, и виновные в недоразумении будут наказаны!

Слегка умеривший пыл оппонент собрался было спрятать мою справку в развалы на своём столе, но я перехватил её, заодно решив додавить:

— Ваша милость.

— Простите?

— Может быть, и прощу. Вы забыли добавить: «виновные будут наказаны, ваша милость» — раз уж у нас тут речь зашла об устоях и уважении к вышестоящим.

Заведующий отделом (который, кстати, ни имени, ни фамилии своих так и не назвал) скривился, будто его живую жабу съесть заставили, но повторил фразу, как должно.

— Да, конечно. Вы их поругаете! И оставите на неделю без сладкого — а, может быть, даже и без полусладкого!

Сарказм у меня в голосе можно было резать ножом и на хлеб намазывать, но чиновник на сей раз промолчал. Я не понимал смысла происходящего, однако было очевидным, что тут дело вовсе не в ошибке подчинённого. Хотя бы от того, что принимал нас чиновник наедине и даже не попытался призвать сюда предполагаемого виновника, чья подпись стояла на бумажке. Дед тоже был в недоумении.

«Явно решили придержать бумаги. Зачем, почему — неведомо. Может, рассчитывали на взятку, а мы с тобой никаких „обычаев“ не знаем, и спросить не у кого. А может — по каким-то своим соображениям. Логика чиновников часто не совпадает с человеческой вообще, её в принципе невозможно понять существу, у которого в крови меньше трети чернил».

«А почему тогда решили всё же отдать бумаги, да ещё так срочно?»

«Ну, тут всё просто. Или по шапке получили за задержку, или угроза такого получения стала более чем реальной. Например, все сроки вышли, а тут ревизия на носу».

«Не похоже, чтоб они чего-то боялись, во всяком случае — в начале разговора».

«Значит, решили, что клиент созрел и пора трясти. Запугать, задурить голову, нагнать чувства вины и неуверенности — а потом что-нибудь стребовать за, якобы, улаживание проблем, которых никогда не существовало, и без них бы не возникло».

Дальнейшее только подтвердило дедовы предположения. Ну, а как ещё расценивать то, что даже баронские регалии оказались изготовлены, не требовалось идти к ювелиру-артефатору и заказывать их, а только платить в кассу стоимость! Такой заказ делают около десяти дней, я узнавал. То есть, всё, вообще всё, уже давно было готово. По версии деда, после запугивания «пропущенными сроками» мне могли предложить «организовать» их «срочное изготовление» — за двойной ценник как минимум.

Более того — документы с разрешением на открытие двух карьеров под Викентьевкой — песчаного и торфяного в западной, мелкой части бывшего озера, также были оформлены и лежали почему-то здесь, а не в Земельной управе Могилёва! Причём выписаны они оказались две недели назад на имя «его милости барона Рысюхина». Ах вы ж, писькины уши! Это уже не просто интриги или мелкое вымогательство, это прямой финансовый ущерб — как минимум в размере стоимости песка, купленного мною за это время! И оставшийся анонимным чинуша это явно прекрасно понимал, потому как-то незаметно смылся в неизвестном направлении, когда я только начинал изучать толстую картонную укладку с документами, которую он мне передал в довесок к баронской грамоте, выписанной на пергаменте и вложенной в сафьяновый футляр. Вместо себя оставил какого-то парнишку, по принципу «кого не жалко», и от которого никакого толку. Даже ругаться на него бессмысленно, явно какой-то помощник писаря, если вовсе не курьер, скорее всего, и заведомо не обладающий никаким чином, ни классным, ни должностным.

Кстати, о чинах и регалиях. Баронская цепь — это, конечно, вещь впечатляющая. Тяжёлые плоские звенья, герб Великого княжества на замковом звене — мол, чтобы не забывал корни, и мой родовой герб на подвеске. Как владетельный барон я выходил из числа дворян Минской губернии, переходя в дворянство Имперское, потому гербы Минска на звеньях не наносились, но и для имперского Кречета чином не вышел — это надо быть или как минимум графом, или получить право ношения гербов в качестве награды. Но поскольку цепь изначально придумывалась как знак различия для поля боя — она проектировалась так, чтобы хорошо ложиться на латный доспех, на повседневной одежде носить такую, мягко говоря — чрезвычайно неудобно. Потому для повседневной демонстрации статуса использовался перстень особого вида, с особым же зачарованием, которое позволяло отличить подлинник от подделки (за ношение каковой была положена смертная казнь без смягчающих обстоятельств). Также можно было носить упрощённую и облегчённую версию цепи, но это уже чистой воды украшение и выпендрёж, не прописанное в Статуте и не несущее чар подлинности, однако и за такую цепочку, если нацепить её, не имея на то прав, на каторгу загреметь было не просто, а очень просто.

И ещё о чиновниках и уважении — на мою жену ни документы, ни регалии они не подготовили, а её полагались тоже перстень и гербовая подвеска — придётся идти к ювелиру, зато она сможет сама выбрать внешний вид — в пределах, ограниченных традициями и Уложениями, разумеется.

Кроме ювелира требовалось посетить ещё Геральдическую палату и Дворянское собрание — пусть я, повторюсь, формально и выбывал из их юрисдикции, но сообщить об изменении статуса лучше было лично, чтобы общественность не сочла себя оскорблённой. По этой же причине требовалось организовать банкет, и тут уже вручением пары сотен рублей распорядителю не обойдёшься. И дороже встанет — когда в наследство вступал, то смотрел ценник, будь я тогда бароном, с меня бы взяли, если память не подводит, полторы тысячи, казавшиеся тогда вообще чудовищной суммой. А сейчас думаю, смогу ли уложиться с две с половиной или три тысячи — это сильно зависит от количества обязательно подлежащих приглашению гостей. А ещё нужно будет, опять же — чтобы общественность не сочла себя оскорблённой, устроить приём в Смолевичах, вроде того, что делал для Белякова, но дороже, пафоснее, и на официальном уровне, с обязательным приглашением как предводителя дворянства, так и мэра. А ещё Маша захочет отметить и похвастаться новым статусом в Могилёве. И в своих владениях народные гуляния устроить я просто обязан, иначе, опять-таки — не поймут, категорически, причём вообще все, от последнего подсобника в Викентьевке до графа Сосновского включительно. И мне на этих гуляниях обязательно нужно показаться, пусть ненадолго, но везде — и при этом не порваться на сотню маленьких рысят.