Даром (СИ) - Каляева Яна - Страница 32

Олю и сотрудников я предупредил, что два-три дня меня не будет. Машину брать не стал — до «Неба» каких-то пять остановок на автобусе. Заплеванный жизненный тупик оказался ближе, чем я полагал.

Год назад яркой рекламой «Неба» был увешан весь город. «Искусство жизни. На высоте», «Совершенство в каждой детали. Ваша идеальная жизнь», «Дом, где время останавливается. Только для вас» и прочие порождения воспаленного воображения маркетологов. Что же, реальность внесла коррективы. Впрочем, последний постер еще висит на окружающем стройку заборе: красотка с роскошными формами обнимает за плечи пару остервенело улыбающихся детишек. Чья-то недрогнувшая рука выколола всей троице нарисованные глаза.

На первый взгляд забор выглядит целым и непроницаемым. Интернет тоже не знает, как проникнуть внутрь. Иду вдоль забора, надеясь встретить аборигена — и натыкаюсь на девчонку с огромной спортивной сумкой. Вид у нее растерянный:

— Здрасти! Извините, а вы не знаете, как попасть внутрь?

— Сам ищу. Давай искать вместе?

— Ой, а давайте!

Девчонке, должно быть, лет шестнадцать, не старше моей племяшки Юльки. Крашенные в цвет майонеза волосы собраны в хвостик, глазищи широко распахнуты. Одета в застиранный спортивный костюм, но сама чистенькая, и пахнет от нее только молодым здоровым потом. Хорошенькая — в ее возрасте все хорошенькие. И что эта девчуля забыла в бомжатнике?..

— Что у тебя случилось? Ночевать негде? Дома неладно?

— Да я лучше подохну под забором, чем домой вернусь! Мать решила, что для скакалки я уже слишком взрослая…

— Мама скакалку отняла? Это что, причина уходить из дома?

— Да какое там «отняла»… Раньше-то она меня скакалкой лупила, а теперь на ремень с пряжкой перешла. Не, домой не вернусь. Да ничо, говорят, нормально можно на сквоте жить…

— Не то слово — нормально! — раздается веселый мужской голос из-за забора, и один из щитов, выглядящий плотно пригнанным, отодвигается в сторону. — Чиназес! Давай сюда, чикуля!

Девушка без лишних размышлений протискивается в образовавшуюся щель. Пробираюсь следом за ней. Впустивший нас — высокий худощавый парень с длинными сальными волосами. На меня он косится с подозрением, но тут же широко улыбается и перебрасывает через петли в заборе балку, фиксируя щит, через который впустил нас. Ага, значит, попасть в «Небо» можно или зная проход, или вот так, по приглашению.

— Вы к кому-то или в первый раз? — спрашивает парень.

— В п-первый… — блеет девчонка.

Так, моя роль — потерянный человек, отброшенный на обочину жизни. Стараюсь придать голосу просящие интонации:

— Да вот… я бы… мне бы… только где-нибудь бы переночевать… пожалуйста. Я проблем не создам, честное слово. Вы ведь знающий человек, пожалуйста, помогите найти местечко.

Парень довольно усмехается — я позволил ему ощутить превосходство.

— Ну-у, допустим, есть один флэт, — тянет он. — Но всякому джанку там не рады. Это не просто сквот, это, едрить его, арт-пространство. За бухло или вещества вас сразу кикнут, то есть выкинут на мороз. Хавчик весь в общак. Гадим в отведенных местах. Внутри — мир, дружба, жвачка, общаемся конструктивненько, не токсичим. Если вы пиплу не понравитесь — попросим на выход, без обид. Согласны?

Мы с девицей хором киваем.

— Меня Джон зовут, — представляется парень.

Ванька, значит. Ну ладно, я так тоже могу:

— Очень приятно. Алекс.

— А я Зойка, — девушка отчего-то смущается и чуть краснеет.

— Будешь, значит, Зоуи, — снисходительно говорит Джон. — У нас тут не колхоз.

— Зо-оуи, — обрадованно тянет девчонка. Иностранное имя кажется ей чем-то ужасно крутым.

Джон решительно устремляется в глубину развалин. Следуем за ним. Приходится внимательно смотреть под ноги, чтобы не угодить в выбоину в растрескавшемся бетоне или не напороться на арматурину, но дорогу я запоминаю.

Жилой комплекс — восемь уходящих в небо башен, четыре из них почти завершены, даже в окнах зияют осколки стекол. Мы пробираемся мимо множества строений — наверное, по проекту в них должны были располагаться детский сад, магазины, кафе. Остовы зданий громоздятся, как скелеты выброшенных на берег китов. Всюду грубо нарисованные теги и похабные картинки. Ветер свистит в пустых оконных проёмах. Под ногами хрустят обломки строительных лесов, словно кости, поросшие травой и подернутые плесенью.

То тут, то там скользят фигуры людей, одиночные или парами. Но где же те тысячи, о которых говорил Леха? Прячутся по темным сырым углам, как вампиры?

Джон останавливается перед гладкой бетонной стеной:

— Нам сюда.

У него что, Дар к левитации? Ну а нам-то с Зоей как быть? Но Джон ставит ногу в неразличимую с первого взгляда выбоину, хватается за чуть выступающий бетонный блок, подтягивается, залезает на второй этаж, и громко шепчет:

— Давайте мне шмот и поднимайтесь сами.

Следуем за ним. Если знать, что подъем здесь, взобраться по стене не так уж сложно. Идем по сырому коридору, затем снова лезем на этаж выше, пробираемся через ржавую трубу, потом поднимаемся по лестнице без перил. Здесь есть остекление, но окна разбиты, изрисованы и облиты краской. Между оконных рам — пустые бутылки, фантики, бычки, шелуха от семечек.

Наконец пространство меняется: на стенах уже не схематично намалеванные половые органы и матерные надписи, а граффити с некоторой даже претензией на художественность. Взгляд цепляется за лозунги: «Москва — оплот русского капитализма. Она никогда не восстанет». «Не верь людям на улице». «Твоя задача — оспорить культурную гегемонию буржуазии». Однако. Здесь отметились идейные деятели. Даже полы относительно чистые — по крайней мере кто-то убрал строительный мусор.

Сквот оказывается лежбищем, занимающим несколько комнат. На полу хаотично валяются коврики, одеяла, спальники, люди… Здесь тепло, работают обогреватели — хиппи удалось подрубиться к городской проводке.

— Пиплы, у нас новая кровь, — объявляет Джон.

Кто-то вяло машет рукой, и на этом наше включение в сквот заканчивается.

Глава 8

Ловцы снов. Часть 3

Жизнь хиппи в основном состоит из безделья. Кто-то читает бумажную книгу, кто-то плетет браслеты из цветных нитей и бисера — их называют фенечками — кто-то бренчит на расстроенной гитаре. Я тихонько приземляюсь в уголке и наблюдаю. Здесь около полусотни человек, точнее сказать сложно — люди постоянно приходят и уходят.

Подмечаю, однако, что анархия здесь кажущаяся: всем тихонько заправляют несколько теток. Одна из них выгнала пьяного, другая неназойливо распределяла задания на завтра. Я подписался починить водопроводную трубу. Предлагали еще отправиться собирать еду по помойкам, но я быстро отказался — не хватало только встретить кого-то из знакомых, всю жизнь будут подкалывать, и замучаешься объяснять, что был агентом под прикрытием.

Кто-то постоянно выносит мусор и наводит некое подобие чистоты. В отсеке, отведенном под туалет, красуется надпись «Не один живешь, для кого-то еще это — последний дом». То есть тут элита, так сказать, бомжацкого мира.

Подлавливаю в коридорах сперва одну, потом другую тетку из заправил и спрашиваю обеих: «Скажи как есть, что ты помнишь о девушке по прозвищу Элли, вот фотография». Ничего нового — пришла, пожила пару дней, ушла. Общалась с… здесь перечисляют пару-тройку десятков имен, больше похожих на собачьи клички. Со всеми, в общем. Чтобы допросить через «скажи как есть» каждого, мне придется задержаться в бомжатнике на пару недель, и не факт, что нужный человек все еще здесь.

Краем глаза присматриваю за глупышкой Зоей. Нет, не то чтобы я чувствовал за нее ответственность из-за того, что мы вместе пришли — она попала бы сюда и без меня. Но ведь Зоя, как и Алина, наивная девушка без жизненного опыта. Если Алину и правда похитили с какой-то целью — есть ненулевая вероятность, что с Зоей попытаются проделать то же самое.