Отец моей подруги - Вильде Арина - Страница 4

– Не говори ерунды, – морщусь я, хватаясь за голову. – Это все вечеринка твоя. Слушай, а тебя нет брата? У меня все словно в тумане, но, кажется, меня брат твой к общаге отвез.

Точно, тачка дорогущая была, и взгляд холодный, пробирающий до самой души. И неодобрительный.

– Ну, ты точно перепила, подруга! – прыскает от смеха Оля. – Какой еще брат? Тебе почудилось.

Встряхиваю головой, отбрасываю в сторону тряпку.

– Черт, мне в туалет нужно, – подрываюсь с пола и несусь в ванную комнату на первом этаже. К счастью, я запомнила, где она находится.

Падаю на колени рядом с унитазом.

Боже, как плохо!

– Эй, ты там как? – стучит в дверь Оля спустя минут десять.

– Сейчас выйду, – открываю кран, умываю лицо. Стало немного легче, но недостаточно для того, чтобы что-то делать.

– Выглядишь безумно бледной, может, нашему семейному врачу позвонить? – встревоженно смотрит на меня Оля, когда выхожу из ванной комнаты.

– Нет, спасибо. Я, наверное, такси вызову и в общагу поеду. Полежу немного. Как-то мне совсем нехорошо. Я же обычно не пью, а тут такое. На интоксикацию похоже.

– Давай тогда что-то у нас в аптечке поищу. А ты пока такси вызови. На диван присядь, – ведет меня за руку, словно боится, что я в обморок упасть могу.

Я откидываюсь на спинку дивана. Мягко так, удобно. Прикрываю веки, голова кругом идет. Кажется, когда я проснулась, мне не так плохо было.

– Блин, Маш, только уголь есть, – последнее, что слышу, перед тем как погрузиться во тьму.

Я едва выныриваю из глубокого сна. Первое, что вижу – белый потолок. И это совершенно точно не потолок нашей общаги. Потому что у нас двухъярусная кровать, я сплю на первом и, проснувшись, пялюсь в матрас своей соседки по комнате.

Поднимаю руку, чтобы убрать с лица волосы, и замечаю катетер для капельницы. Верчу головой по сторонам, внезапно осознаю, что нахожусь в больнице.

Что произошло?

Я ничего не помню.

Как вообще здесь оказалась? Я же у Оли была…

Моё тело не слушается, словно оно не моё, а чье-то другое, чужое. Голова кажется необычайно тяжелой.

Пытаюсь приподняться, стону, тянусь к телефону, который лежит на тумбочке.

Сел.

Черт.

Судя по обстановке в палате, это частная клиника. Мне становится еще хуже, когда понимаю, сколько мне будет стоить даже неполный день пребывания здесь. Похоже, мне придется взять дополнительные смены на работе.

Господи, да почему я такая невезучая? Почему моя жизнь не может быть нормальной? Я же избегаю опасных ситуаций, по вечерам стараюсь даже в супермаркет не выходить, учусь прилежно, но постоянно влипаю в какие-то глупые истории.

– О, очнулись! – в мою палату заглядывает медсестра. – Как самочувствие? – спрашивает, склоняется ко мне, светит фонариком в глаза.

– Вроде уже лучше. Что со мной случилось? – моргаю несколько раз, яркий свет режет глаза.

– Вам должно быть лучше известно, что с вами случилось, – неодобрительно косится на меня медсестра. Подносит ко лбу градусник. Слышится писк, она хмурится, когда проверяет температуру. – Я вам не мать, конечно, не мне читать вам нотации, но вы еще так молоды, не стоит увлекаться наркотиками. Пусть даже легкими. Это всегда кажется – разочек, и все, а потом таких молодых девочек, как вы, к нам с передозом привозят.

– Какие наркотики? Вы о чем? – спрашиваю испуганно. Тело пробирает дрожь. – Вы, наверное, меня с другим пациентов спутали. У меня, кажется, отравление просто было.

Женщина качает головой.

– Вам виднее, – не верит мне. – Мы сделали вам промывание желудка и капельницу поставили. Вечером еще одну нужно сделать. Утром вас уже выпишут.

Она уходит, оставляя меня в полном ступоре.

Кажется, я помню что-то такое. Звук скорой, голоса врачей. Но все словно в тумане.

Сердце в груди начинает бешено биться. Меня обвинили в том, что я наркотики принимаю. Разве о таких случаях они не должны сообщать в полицию? Или это распространяется только на ножевые и пулевые ранения?

Мне так страшно становится, что я начинаю задыхаться. Мой пульс подскакивает. Как доказать, что я ничего такого не делала?

На краю тумбочки стоит графин с водой. Я тянусь к нему. Руки дрожат, когда я наливаю воду в стакан, немного попадает на поверхность тумбочки и на сложенный вдвое белый лист бумаги, на котором проступают расплывшиеся чернила.

Делаю несколько жадных глотков, потом осторожно разворачиваю лист.

Размашистым почерком Оля пишет:

«Машка, это трындец! По ходу, тебе реально что-то подсыпали в стакан. Я обзвонила всех, кого знаю, никому больше плохо не было. Невезучая лишь ты одна.

Прости, что пришлось уехать и оставить тебя там, но внезапно прикатила моя мама из-за границы, папа сказал пулей домой мчать.

Твои счета оплачены, за это не волнуйся. Поправляйся. Чувствую себя виноватой, ведь это на моей вечеринке все случилось.

Твой телефон сел, зарядки нет. У персонала тоже не нашлось. Поэтому, как в старые времена, пишу тебе письмо. Романтично, правда?

Тебе стоит сменить телефон, это допотопная модель, ею уже никто не пользуется. Попрошу у папы для тебя новенький, у него на фирме все равно целый ящик валяется для всяких нужд.

Целую, твоя лучшая неповторимая подруга».

Грустно улыбаюсь, откладываю в сторону письмо. У Алмазовой всегда так просто все. Хотелось бы и мне такого отца иметь. Чтобы все для меня делал и так же сильно любил. Чтобы любая проблема мелочью казалась.

Меня выписывают на следующий день. Мне уже намного легче. Даже голова не болит. Не знаю, что за чудо-средство в меня влили, но помогло быстро.

Стою на автобусной остановке и сжимаю в руке заряженный мобильный телефон. К счастью, к третьей паре я успею. Забегу в общагу, переоденусь и сразу в универ. Если хоть одну лекцию пропущу, то не видать мне дополнительных баллов.

В общагу практически влетаю. Снимаю с себя спортивный костюм, привожу в нормальный вид волосы, быстро переодеваюсь. В сумку летят конспекты и пауэрбанк для телефона.

Хорошо, что университет находится всего в одном квартале от общежития, прихожу даже раньше времени.

Войдя в университет, я почувствовала, что что-то не так. Взгляды студентов, смешки, шепот… Все это было обращено ко мне. Странно. Некоторые даже показывали друг другу что-то на телефонах, а затем поглядывали на меня и смеялись. Волнение и недоумение начали охватывать меня. Что происходит? Почему все так смотрят?

Я чувствую, как мои щеки горят. Сердце стучит громче, когда я иду по коридору. Чувствую себя так, словно я нахожусь на подиуме под прицелом десятков глаз.

Толкаю дверь в аудиторию, и внутри мгновенно затихают голоса. Все поворачивают головы в мою сторону.

Я моргаю несколько раз.

Неужели все знают, что в моей крови нашли наркотики? Но как? Кто мог рассказать?

– О-па, пришла наша звезда! – выкрикнул кто-то из парней, вызывая общий смех.

– Как там твой сладкий папочка, ещё не подарил яхту? Или пока не заслужила?

Я стою у двери, не понимая, о чем идет речь. Роман с богатым мужчиной? О чем они?

Что произошло за выходные? Кто-то распустил обо мне слухи?

– О чем вообще речь? Какой еще сладкий папочка? – спрашиваю, наконец-то отмирая.

Иду к своей парте, бросаю сумку на соседнее место. Олька сегодня не пришла. Наверное, проводит время с мамой.

– Да ладно тебе, – смеется Артур с задней парты. – Ты только со взрослыми и богатыми дядями у нас встречаешься? Поэтому морозила Дениса нашего? Он, кажется, так расстроился, что сегодня даже в универ не пришел.

Смотрю на парней с недоумением. Девочки перешептываются и смеются.

Я поворачиваюсь к Соловьевой.

– Что происходит? – спрашиваю, а у самой сердце до предела разгоняется в предчувствии чего-то плохого.

Соловьева тяжело вздыхает.