Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста - Кагарлицкий Юлий Иосифович - Страница 17

Со своей участью она примирилась лишь год спустя. Герберт достал им с Джозефом надомную канцелярскую работу в своем колледже, и, хотя она плохо оплачивалась, а потом и совсем прекратилась, он всегда готов был им помочь, и в деньгах для своего более чем скромного хозяйства они не нуждались. В начале 1893 года на Холдон-роуд нагрянул брат Фред, которого как раз в это время прогнали с работы. Впрочем, он довольно скоро укатил в Южную Африку. Уэллс был горд, что превращается в опору семьи, но все же материальные заботы продолжали его обременять. А он так бы хотел от них избавиться! Весной 1893 года возникли и более сложные проблемы. В начале 1892/93 учебного года Уэллс, войдя в аудиторию, чтобы познакомиться со студентами нового набора, заметил двух девушек, сидевших за последним столом. Одной из них, с первого взгляда поражавшей своей красотой, а с первых сказанных ею слов и своим умом, предстояло впоследствии сделаться доктором медицины и советником лондонского муниципалитета, хотя и сохранить навсегда свою девичью фамилию. Другая не так выделялась, но именно к ней он сразу же потянулся сердцем. Она была очень худенькая, с тонкими чертами лица, глубокими карими глазами и светлыми волосами. Она носила траур. Как он скоро узнал, эта молоденькая девушка, на шесть лет моложе его, незадолго перед тем потеряла отца, который попал под поезд. В колледж Бриггса она пришла, чтобы добиться степени бакалавра и стать учительницей старших классов, причем ей пришлось для этого преодолеть упорное сопротивление матери. Звали её Эми Кэтрин Робинс. Он начал придумывать свои имена. Сначала она звалась Ефимией, потом Джейн. Это последнее имя за ней и закрепилось. То, что она сидела за столом не одна, было большим везением. В противном случае Уэллс никогда бы не решился подойти к ней больше чем на минуту. Выделять кого-либо из студентов было не в его правилах. Но с двумя подружками, задающими такие умные вопросы, можно было и посидеть подольше. От сравнительной анатомии, составлявшей предмет занятий, они постепенно перешли к теории эволюции, а от неё к богословским и социальным вопросам. Будущая советница лондонского муниципалитета держалась стойко и упорно отстаивала христианскую веру и установленный правопорядок; у Джейн оказался более гибкий и податливый ум, да и начитана она была много шире. Скоро им стало не хватать тех четырех-пяти минут, которые удавалось урвать во время занятий, и они взяли в привычку встречаться перед уроками, а потом продолжать разговоры и после них. «Она подхлестнула мое воображение… – вспоминал потом Уэллс, – и я мог говорить с ней о моих идеях и надеждах свободнее, чем это мне удавалось когда-либо прежде. Я высказывал теперь все, что успело, не находя выхода, накопиться во мне со студенческих дней.

Я изображал перед ней человека с большим будущим и огромной энергией, и чем больше себя таким изображал, тем больше в себя такого верил. Я не могу теперь проследить все фазы, которые мы прошли от простого любопытства к более интимному чувству. Мы давали читать друг другу книги, обменивались записками и раза два решились погулять вместе и зайти в чайную. Мы были друзьями и с безупречной неискренностью убеждали друг друга, что никогда не пойдем дальше. А мы шли все дальше и дальше». И вот однажды ночью он вдруг почувствовал, что уже не может жить по-прежнему. Ему нужен настоящий друг. Здесь, рядом. На всю жизнь. Но как все изменить? Разве нет у него обязательств перед Изабеллой? Нет, надо постараться себя побороть! И он действительно сделал все, что мог. Работал как вол, стараясь забыть все остальное. И, разумеется, безуспешно. Единственным результатом был новый приступ болезни. Вечером 17 мая он шел к метро, когда вдруг почувствовал, что сейчас опять начнет харкать кровью. Наутро вызвали врача, обложили ему грудь мешочками со льдом, и снова речь пошла о том, выживет он или нет. Мисс Робинс сочла возможным по этому поводу навестить его. Наверх она не поднялась, с Изабеллой не увиделась, а просто оставила письмо от своей матери с пожеланием скорейшего выздоровления. Уэллс ответил ей в своей обычной эпистолярной манере. «Главный юморист» продолжает над ним подшучивать, но ему, Уэллсу, эти дурного тона шуточки порядком надоели. Впрочем, жалеть надо не его, а окружающих. При легочных болезнях не ощущается никакой боли, а жена его сбивается с ног. Она, кстати, очень хотела бы познакомиться с мисс Робинс. Если та зайдет на следующей неделе, может быть, он сам будет уже в силах спуститься в гостиную. Ему хотелось бы видеть её – ведь с колледжем, скорее всего, придется расстаться… Письмо кончалось словами: «С наилучшими пожеланиями, всегда верный Вам Герберт Джордж Уэллс». В этих строчках было нечто большее, нежели простая дань вежливости. Джейн становилась ему все ближе. Она начала посещать его дом, познакомилась кое с кем из его старых друзей. Элизабет Хили ещё тридцать лет спустя вспоминала, как она встретила в доме на Холдон-роуд мисс Робинс в белой муслиновой блузке и та показалась ей одной из самых очаровательных девушек, каких она видела в жизни. Хозяин этого дома думал то же самое. Как ни странно, его не тянуло к ней как к женщине. Она виделась ему – и тогда, и потом – просто «прелестной статуэткой дрезденского фарфора». Единственной женщиной для него по-прежнему оставалась Изабелла. Трогательно желанной. Но Джейн была его единомышленницей, товарищем, другом, и он все чаще думал, что это – главное. Он понимал теперь, что Джейн – это чудо. В ходе лет он увидел, что нисколько тогда не ошибался.

Некоторое время они не виделись и только писали друг другу. Герберт и Изабелла уехали на море – иначе бы ему не поправиться. Взяли с собой и тётю Мэри, чьё здоровье начало пошаливать. Все чаще закрадывалась мысль, что из колледжа и в самом деле придется уйти, но о будущем пока не задумывались. В любом случае оно выглядело надежнее, чем несколько лет назад. В этом году случилось событие, которое он запомнил до конца своих дней: впервые не он у кого-нибудь, а у него попросили взаймы! Будущий сэр Ричард Грегори, оставшись без гроша, взял у него десятку и, что совсем примечательно, очень скоро её отдал. Он и был единственным, кто вернул одну из многочисленных десяток и пятерок, которые Уэллс раздавал всю жизнь, всякий раз «до среды» или «до четверга». Конечно, его материальное положение оставалось не блестящим, но кто это знал? Он ведь был теперь не только преподавателем приобретавшего всё большую известность колледжа, но и редактором журнала, более того – автором двух учебников. Первый из них, «Учебник биологии» (1893), возник из пособий для заочников. Будущий автор научно-фантастических романов начинал с учебника биологии! Этот броский факт, неоднократно приводимый авторами статей о великом фантасте, не вызывал, однако, восторга у самого Уэллса. Его смущало, разумеется, не то, что он был автором учебника, а то – каков был этот учебник. Уэллс его стыдился. Дальнейшая судьба этой книги подтвердила дурное мнение автора. До 1913 года вышло в свет шесть её изданий, но уже очень скоро в книге не осталось ничего из написанного Уэллсом. В первом же переиздании 1894 года (переиздан был только первый том) многое пришлось изменить, а таблицы были перерисованы мисс Робинс. В следующем издании, опубликованном под названием «Учебник зоологии» (1898), вся книга была так основательно переписана его университетским товарищем Морли Дэвисом, впоследствии – профессором геологии Имперского колледжа, выросшего из Нормальной школы, что только одна глава сохранила следы своего происхождения. В последнем издании, пересмотренном Грехемом Канинхэмом, она лишилась и этого отличительного признака. Более удачной оказалась другая книга, написанная Уэллсом в момент безденежья совместно с Ричардом Грегори, – «Физиография на степень с отличием» (1893). Будущий великий писатель и будущий редактор журнала «Нейчур» получили за свой труд двадцать фунтов и по-братски их разделили. Этот учебник, по свидетельству профессора Ритчи Колдера, «верно прослужил многим поколениям студентов». Учиться физиографии по нему перестали лишь когда исчезла физиография. Ещё Уэллс собирался написать учебник геологии. Его недоразумения с этой наукой давно кончились, на экзаменах он очень хорошо прошел по этому предмету и о задуманном учебнике договорился очень легко. Но свое обещание не выполнил.