Дело петрушечника - Персиков Георгий - Страница 30

— А Каргалаки? — Муромцев нервно расхаживал по приемной, забыв про усталость и головную боль, азарт сыщика целиком захватил его. — Он до сих пор живет у своего приемного отца?

— Как только Иоаннис Каргалаки достиг совершеннолетия и смог освободиться от опеки, он немедленно покинул поместье Жумайло и дальнейшая его судьба неизвестна. Также поступили и все его э-э-э… сводные братья, назовем их так. Это все, что нам удалось узнать из документов. — Полицмейстер пожал плечами. — Начаты сыскные мероприятия, но времени прошло слишком мало, чтобы получить какой-либо результат. Проявите терпение, коллега.

— Так. — Муромцев внезапно остановился посреди комнаты и наградил полицмейстера весьма суровым взглядом. — Если вы еще не поняли, все, кто присутствовал на этом злополучном сиротском суде, находятся в смертельной опасности. Необходимо немедленно, слышите, безотлагательно разыскать их всех. Жумайло и всех сирот, находившихся у него на попечении, тоже. Каргалаки — в первую очередь. И самое главное — найти этого Льва Душненко.

Полицмейстер глядел в ответ на сыщика скорее с интересом, чем с недовольством. Действительно, теперь Душненко выглядел главным подозреваемым. Всем запомнились нахмуренные брови, поджатые губы и не по-детски яростный взгляд, запечатленные на судебном наброске.

— Судьба действительно жестоко обошлась с этим парнем, — продолжал Муромцев, словно угадав мысли Цеховского. — Станешь тут зол на весь мир, если твой товарищ по несчастью, такой же сирота, отправляется в уютный особняк играть с куклами, а ты сам оказываешься в сиротском приюте, который там, на отшибе, не многим лучше тюрьмы. А потом он вышел на волю, обездоленный и ожесточенный, возможно, решил узнать о судьбе своего бывшего друга… Да, и еще, этот бывший городской глава, Непришейко… Мне сказали, что он скончался от удара пару лет назад. Нужно выяснить, как это случилось, возможно, мы обнаружим нечто подозрительное. Необходимо приступить ко всему этому немедленно!

Полицмейстер, несмотря на все вольности, которые сейчас позволял себе столичный сыщик, лишь согласно кивал в ответ и слегка ухмылялся сквозь пышные усы. Если бы Вячеслав Иванович Цеховский был чрезмерно обидчив или склонен к горячности, он вряд ли долго усидел бы в своем кресле. Опытный интриган прекрасно понимал, что сейчас, когда развязка близка, лучше всего будет просто подчиняться приказам и передать всю ответственность не в меру азартному коллеге, а вместе с ответственностью в придачу еще и вероятное наказание за возможный провал. Ну, а уж если впереди светит успех и ждет награда — то она точно не уйдет из его цепких рук.

Забрызганная грязью полицейская повозка, скрипя на все лады, пробиралась по проселочной дороге, застревая иногда в вязкой глине луж после недавнего дождя. В повозке, которую в срочном порядке снарядил полицмейстер, ехали Муромцев, Барабанов и начальник уездной полиции, исправник со смешной фамилией Кибитка. Троица направлялась в город Г., в усадьбу филантропа и любителя кукольных театров Яна Жумайло.

Исправник, которого звали Федот, понравился Роману с Нестором — его молодцеватая манера держаться, несмотря на зрелый возраст, и грамотная речь располагали к себе.

— В общем, господа, мы выяснили все подробности про этого Жумайло, — докладывал Федот, подправляя маленькой пилкой длинный ноготь на мизинце, — ну, то есть, все, что смогли. Но кажется, этого вполне достаточно.

— Достаточно для чего? — спросил Барабанов, не отрывая глаз от Федотова ногтя.

— А это вам решать, для чего, — улыбнулся исправник, убирая пилку в карман.

Нестор ничего не ответил и уставился в мутное окно, отодвинув грязную шторку.

— Мы вас внимательно слушаем, господин Кибитка, — сказал Роман.

— Просто Федот, — снова улыбнулся полицейский. — Так вот, Ян Жумайло. Согласно полученным данным, был он человеком мягким и добрым. Рано стал сиротой, женился поздно, можно сказать, классический старосветский помещик. Детей у них с женой завести не получилось, а потом он и вовсе овдовел. Тосковал сильно, кидался из одной крайности в другую.

— Это как? — подал голос Нестор, закуривая папиросу.

— Да как — в искусстве себя все искал, то стихи писал, то пьесы. И даже пробовал открыть театр по типу италианской комедии масок! Слышали про такую?

— Комедия дель арте, — кивнул Муромцев. — Панталоне и сотоварищи.

— Точно! Но все эти прожекты привели его лишь к полному разорению. И он нашел способ поправить дела — решил взять под опеку ребенка, сиротку. И ему, разумеется, отказали.

— Почему? — снова спросил Барабанов.

— Уж слишком его реноме оказалось подпорчено с этими театрами, — ответил исправник, — но потом он, видно, занес кому надо и опекунство одобрили. Злые языки говорили, мол, дело-то выгодное — ведь за опекаемого ребенка дотации положены денежные. Причем как от попечительского совета губернии, так и от Государственного опекунского совета. И эти дотации позволяли ему худо-бедно держаться на плаву. Немного позже он взял еще нескольких ребят на воспитание, что, помимо христианского подвига, преумножило его скромные доходы.

Роман покачал головой:

— Знаете, Федот, считать чужие деньги не самое почетное занятие. Сирот ведь только он взял? А раз занимался с ними, то и выходит, что средства потратил на дело.

— А может, не занимался? — спросил вдруг Нестор, приподняв бровь. — Держал их в хлеву со свиньями, а полученные деньги спускал на свой маразматический театр!

Федот хрустнул суставами пальцев и ответил:

— Ну, это ты, Нестор, уже фантазируешь. Дети в храм с ним ходили исправно, к причастию он тоже их водил. Помыты, обуты, одеты всегда были аккуратно — ну чисто херувимчики! Вот только в гимназию они не ходили, Жумайло сам с ними занимался. От соседей жалоб не поступало. Да и не с чего — человек он был нелюдимый, необщительный. Сам ни с кем дружбу не водил и детям не дозволял. Так и жили своим укладом.

— Хорошо, — сказал Роман. — А дальше что было?

— А что дальше? Дети вырастали и по достижении совершеннолетия покидали дом своего опекуна. И назад из них никто не вернулся. Но опять же, многие ли из нас бежали к отчему дому?

Тем временем повозка дернулась и остановилась. Все трое вылезли наружу и стали осматриваться. Они оказались возле ржавых ворот, за которыми виднелся заросший травой двор, а в глубине серел силуэт дома. Федот и Роман, не сговариваясь, достали револьверы. Нестор покосился на оружие и пропустил их вперед.

— И вот, — продолжил исправник, подходя к воротам, — Жумайло стал просить новых детей в опекунство. А поскольку дела с его имением шли совсем плохо, к тому же неурожай был и он приезжал в опекунский совет в совсем непотребном виде, словно босяк, то ему отказали в новой опеке. — Он уперся плечом в створку ворот и сказал: — Так что, после того как все дети покинули его дом, он сам тоже куда-то, по слухам, уехал. По крайней мере, так говорили, и не без оснований — его с тех пор никто не видел. Было это лет пять назад. Поначалу за домом приглядывали старые слуги, но со временем кто-то из них умер, кого-то забрали родные. С тех пор дом так и пустует, словно призрак в лесу. Его должны продать с молотка, ведь наследников Жумайло не оставил, а сам он, очевидно, не скоро вернется.

Роман с Нестором тоже навалились на воротину, и она с ужасным скрежетом подалась, ломая выросшие вблизи нее кусты. Они медленно двинулись в сторону заброшенного дома. Усадьба не издавала никаких звуков, присущих хозяйству, — не было слышно ни мычания, ни блеяния, ни лая собак, ни других звуков. Лишь шум ветра в кронах старых каштанов и переливчатые трели невидимых птиц нарушали тишину заброшенной усадьбы. У входа в дом стояла развалившаяся и полусгнившая телега без колес. Обойдя ее, Роман подошел к двери. Она была вся черная от грибка, а вдоль стен лежала обсыпавшаяся от времени штукатурка.

Федот взвел курок и неожиданно с силой пнул дверь. Та издала пронзительный стон и рухнула на пол, слетев с петель и подняв облако пыли. Исправник вошел внутрь, затем чихнул и сказал: