Гимн Непокорности (СИ) - Злобин Михаил - Страница 4

Моя пленительница принялась с поразительным проворством жонглировать ножами. И когда я говорю «с поразительным», то это значит, что даже у меня челюсть отвисла. Стыдно признавать, но я бы такого не сумел повторить ни в теле Александра Горюнова, ни Ризанта нор Адамастро.

— А ты могла бы меня научить такому? — произнес я, глядя словно завороженный за тем, как короткие клинки мелькают среди длинных бледных пальцев.

— Чему научить, моя крас-с-сота?

— Вот так обращаться с ножами.

— А-а-а… нет, ты не смоч-чь, — отмахнулась от моей просьбы кьерр.

— Вообще-то, я тоже кое-что умею, — уязвлено возразил я.

— Я так не думать, — покачала по-нечеловечески кукольным личиком альбиноска. — Твоя рас-са с-сильно другой. Вы ус-строен иначе. Ты никогда не повторить того, ч-что могу я.

— Да ладно? — хмыкнул я. — Позволь тебе тоже кое-что продемонстрировать.

Мне казалось, что красноглазая не рискнет вложить в мою руку оружия. Но всё равно протянул раскрытую ладонь. Каково же было моё удивление, когда она безропотно отдала один из своих ножей. Похоже, она совсем не ждала от меня никакого подвоха. Ну или попросту не видела во мне хоть сколь-нибудь опасного противника.

Насмешливо глянув на Насшафу, я приподнялся на локте и начал представление. Сперва неспешно, а потом все быстрее и быстрее я раскручивал клинок в пальцах, рисуя сероватым лезвием в воздухе замысловатые узоры. Несколько мгновений альбиноска смотрела на мои приемчики с нескрываемым снисхождением. Так обычно взрослый взирает на «невероятные» трюки четырехлетнего ребенка. Но её скепсис очень быстро испарился, уступив место удивлению, а потом и изумлению. Под конец своей импровизации, я несколько раз провернул нож через тыльную сторону ладони, а затем технично перехватил и протянул белокожей спутнице рукояткой вперед.

— Ты прос-сто удивителен, моя крас-с-сота! — восхитилась кьерр и захлопала в ладоши, как деревенская девочка на выступлении уличных фокусников.

Не скажу, что мне удалось превзойти дочь Абиссалии в искусности. Нет, слишком уж разные были наши стили владения клинками. Я признаю, что её умение лежало в совсем другой плоскости. Эту сосредоточенную и практичную манеру мне никак не повторить без долгой подготовки. Но у меня за счет зрелищности и почти цирковой показушности вышло тоже неплохо.

— Ну так что, Насшафа, научишь меня своим хитростям? — подмигнул я существу.

— Нет, Риз-з, это с-священное мас-стерство. Оно передаваться только от матери к доч-чери, — отбрила она меня.

— Чего тебе стоит? Хотя бы покажи помедленней, — состроил я просительную мину.

И это стало моей первой ошибкой в общении с кьеррами. Всё-таки, как ни крути, они нелюди. Создания иной культуры и чуждой морали. И реакция их на вполне привычные для людей действия может быть непредсказуемой.

Я сперва не понял, что произошло. Просто вдруг ощутил давление на челюсть. Это Насшафа схватила моё лицо своей поразительно сильной рукой и вперилась в меня взглядом огненно-алых глаз.

— Ты не понимать с-с-слова «нет», Риз-з? — угрожающе прошипела она. — Это плох-хо для тебя, моя крас-сота. На первый раз-з я прощ-щу. Но з-запомни, что я не любить повторять. Ес-с-сли я сказ-зать, з-значит так и будет.

Когда альбиноска выпустила меня, я поморщился, разминая челюсть. Да уж, гром-девка показала истинное лицо. С такой не забалуешь. И это только предупреждение. Что ж она сделает за провинность?

На этом диалог и угас. У меня пропало всяческое желание строить глазки белокожей бестии. Иначе существовал риск, что мои истинные чувства прорвутся наружу. Поэтому я просто прикрыл веки и прикинулся дремлющим. Ладно-ладно, наслаждайся своей властью, нелюдь. Дай только встать на ноги, а там уж я с тобой за всё поквитаюсь.

Боги, как же это невыносимо зависеть от того, кого ненавидишь. Однако еще более сложно обладать силой, чтобы испепелить абиссальийскую тварь, но сдерживать себя. Ведь смерть кружит рядом со мной. Она только и ждет, что я совершу ошибку…

В последующие ночи Насшафа перестала давать мне чудодейственное кьеррское снадобье. То ли она таким образом наказывала меня за молчание и нежелание разговаривать с ней, то ли его нельзя было принимать так долго и часто. И от этого страдала не только моя плоть, но еще и разум.

Навеянная лекарством флегматичность окончательно схлынула через полтора дня с момента последнего приема. И до меня постепенно стал доходить весь ужас произошедшего. Сарьенский полк угодил в жуткую мясорубку, в которой выжил только я один. Все те, кого я считал своими соратниками и командирами сгинули. От них остались лишь выпотрошенные оболочки, которые эта чёртова красноглазая стерва везла в свой улей, будто покупки с мясного рынка.

И конечно же меня нередко посещала мысль, что это я подвёл своих сослуживцев. Выложись я посильнее, изучи чуточку больше, подготовься более ответственно, и мы могли прорваться. Но нет. Я отнесся к новой жизни слишком легкомысленно. Как к какой-то игре, где можно сбросить дрянную раздачу и попытать счастья в следующий кон. И вот теперь расплачивался сполна за свою беспечность.

Во снах ко мне приходили люди, с которыми я познакомился под знамёнами Патриархии. И мы с ними сидели у одного костра, как в те дни, когда полк был на марше. Салсин требовал раскрыть секрет напёрстков. Айен над ним потешался. А Лэдор нор Фэврейн, баюкал покалеченную моим ударом руку, но смотрел без злобы или обиды. Где-то в темноте Полун распекал полукровок за какую-то их очередную опасную придумку. Магистр Элдрик что-то занудно бубнил о мерах предосторожности при обучении волшбе. Даже наш покойный ильгельд навещал меня в видениях, неизменно появляясь с кубком вина.

Всё выглядело крайне реалистично и живо, отчего после пробуждения я не мог поверить, что мне это почудилось. Видения погибших соратников неизменно наполняли душу едкой горечью. И я подолгу всматривался в ковыляющих позади иштассов, несущих на себе груды мертвых тел. Словно бы искал подтверждение тому, что сон не воплотится в реальность.

Мне было трудно сказать, сколько дней и ночей продолжался сей поход в кьеррские земли. Но я замечал, что окружающий пейзаж становится все более безрадостным. Исчезли рощи, сменившись редкими лишайными деревцами болезненного вида. Сочная и зеленая трава уступила место чахлым всходам. Кустарники выглядели так, словно пережили месяц засухи. И всё это сопровождалось оглушительным безмолвием. Ни тебе шороха мышки, ни птичьего чириканья, ни шевеления веточки под тушкой бурундучка. Только лишь протяжные вздохи исковерканных иштассов и шарканье их ассиметричных мозолистых ног.

Через некоторое время мозг научился отфильтровывать и эти звуки монотонные. Так что мне начинало казаться, будто я оглох. И настолько тягостной была эта гробовая тишина, что мне иной раз аж хотелось позвать свою пленительницу. Даже белокожая тварь сошла бы в качестве собеседницы, лишь бы только не томиться в том безжизненном молчании.

А потом наступал день. Караван укрывался от солнечного света в многочисленных норах, трещинах и разломах на каменистой пустоши. И вновь возвращались мертвецы. Павшие собратья из Сарьенского полка словно бы терпеливо дожидались, когда же я присоединюсь к ним. Не уходили. Звали меня за собой. Но мне разделять их участь совсем не хотелось…

Когда я в очередной раз вынырнул из объятий болезненного беспамятства, то обнаружил, что иштассы бредут будто под уклон. Темнота заметно сгустилась, и я практически ничего не видел. Но вскоре рядом со мной возникла пара светящихся во мраке красных глаз. И голос Насшафы прошипел:

— Вот мы прибыть домой, моя крас-с-сота. Улей совс-с-сем рядом. Отыне ты ж-ж-жить здес-сь…

Слухи о богатой добыче, которую удалось собрать Насшафе, быстро дошли до самого верховного отца. Поэтому он лично вышел встречать своего удачливого родича, покинув срединный вертеп. Его сопровождало более десятка преображенных особей асшатари, которые исполняли в улье роль солдат и воинов.