Старуха 3 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 45

— Договорились! И — еще раз поздравляю, ты у нас все же молодец из молодцов. И студенткам в пример тебя теперь будем ставить…

— А учиться кто будет?

— А ты как раз пример правильный: сначала отучилась… Ты, главное, теперь всякую дрянь старайся не есть. И гулять больше — а я здесь, в университете, за этим особенно прослежу. И в лабораториях… наука — это замечательно, но она — лишь довесок к настоящей счастливой жизни. Так что про лаборатории забудь, я тебе двоих аспирантов для этого направлю. Договорились?

Перед самым Новым годом, после того, как на заседании Президиума ВСНХ были подведены итоги года уходящего, Лаврентий Павлович как-то вскользь заметил, обсуждая со Сталиным некоторые планы на год грядущий:

— По крайней мере в следующем году у нас ничего непредвиденного не произойдет.

— Что ты имеешь в виду конкретно?

— Всё я имею в виду. На Старуху с ее закидонами мы можем точно не рассчитывать, а кроме нее никто у нас гениальными изобретениями срочно и внезапно планы ломать не будет. А еще, надеюсь, она не будет и Комитет загружать задачками в стиле «пойди туда — не знаю куда».

— Что за задачки такие?

— Да осенью еще, в сентябре, она попросила найти какую-то музыкантшу.

— А что, ей тех, что в консерватории, не хватает?

— Она попросила найти музыкантшу по имени Ольга Таранова, причем кроме имени… она еще сказала, что искать нужно женщину… особу женского пола в возрасте от двенадцати лет и старше. Кроме имени и того, что особа музыкой занимается, она ничего не сообщила… разве что сказала, что эта музыкантша единственная сможет правильно оркестровать и даже исполнить, причем уже как дирижер исполнить, придуманную ей мелодию… то есть Старухой придуманную.

— Нашли?

— Нет, а Старуха сказала, что раз не нашли, то и не надо. Ей, видите ли, во сне приснилось, что только Ольга эта музыку правильно исполнить сможет!

— И она до сих пор жива и на свободе? Что-то ты начинаешь слабину проявлять, — ухмыльнулся Иосиф Виссарионович.

— Конечно жива, что с ней сделается? Я к этому разговору уже знал, что она беременная — а у беременных… у этой вот такой заскок случился, так что же, расстреливать ее за это?

— Беременная, говоришь… тогда понятно, с чего она так яростно всякий бред несет. Правда, все же несет его она лишь нам, а мы ей это простим…

— И какой бред, если не секрет? Я к тому спрашиваю, что если она с ним ко мне придет…

— Да так… как-то в разговоре она по марксистской науке прошлась… неуважительно. Я, честно говоря, с трудом сдержался тогда, а спустя неделю решил все же с ней спокойно поговорить — и поговорил. Сначала думал, что ее вообще на месте убью… она мне, видите ли, начала рассказывать, чем марксизм отличается от той идеологии, которую я якобы в массы продвигаю, и на примерах мне же поясняла, чем сталинизм — это так она меня… чем этот сталинизм от марксизма отличается и в чем его преимущества! Причем мне такие идеи приписывала… однако обоснования у нее звучали довольно веско, а некоторые выдуманные ею якобы мои идеи… их действительно стоит отдельно проработать. Но и недостатки в моей идеологии нашла, как же Старуха — и на недостатки не укажет! И вот ты знаешь… я ей даже толком ответить не смог. А теперь… бред-то она несет, но, получается, что в этом бреду и рациональные зерна имеются. А раз она сейчас… это, выходит, она за своего будущего ребенка со мной сражалась?

— И больно била?

— На идеологическом фронте сражалась… но да, местами больно.

— И кто победил?

— Ты, гляжу, у нее нахватался… ехидства непомерного. А победила, как она любит говорить, дружба. То есть стороны разошлись без серьезных травм, каждый со своим единственно верным мнением… Ну вот, и я тоже… Черт с ней, а что там поделывает наш товарищ Шумяцкий? Что-то давненько он об успехах ничего не сообщает…

Бориса Захаровича от кинопроизводства отстранили, но отнюдь не репрессировали и даже не расстреляли, а направили на работу туда, где он мог принести реальную пользу. Этого «бурятского еврея», культурный бэкграунд которого базировался на «культуре» очень маленькой и замкнутой еврейской общины Верхнеудинска, действительно к «большой культуре» допускать было несколько недальновидно — но вот в качестве неплохого организатора, к тому же владеющего бурятским языком, знающего обычаи тамошнего народа и относительно свободно общающегося с монголами, он мог сделать немало. Поэтому было решено направить именно в Монголию, где он должен был руководить строительством металлургического завода. Завода, который Вера пообещала выстроить товарищу Чойбалсану.

Завод строился поблизости от Улан-Батора: там и угольные копи уже имелись, и руда железная, причем очень неплохая, поблизости давно была найдена. А так как строился вовсе не гигант индустрии, то предполагалось, что и стройка много времени не займет. Несколько хуже выглядели перспективы обеспечения завода местной же рабочей силой — но тут как раз СССР мог помочь более чем серьезно: во-первых, на том же Петровском заводе было немало рабочих из бурят, и их предполагалось на новый завод отправить мастерами и учителями. Временно, конечно, пока все же «местные кадры» не появятся. А во-вторых, рядом с Монголией было уже два довольно крупных завода со своими училищами — а на волне «революционного энтузиазма» монгольское руководство изыскало очень много молодых парней, которые учиться были готовы. Был еще и третий фактор, о котором в Москве предпочитали вслух не говорить — но фактор довольно весомый. Все же в Монголии оставалось немало бывших беляков, которые, откровенно говоря, там все еще «выживали» — и которые были готовы заняться работой на нормальном заводе. Главным образом потому, что условия работы там предлагались примерно такие же, как и на заводах НТК в СССР, то есть и зарплаты были достаточными для прокорма семьи, и жилье предоставлялось как минимум «городское», причем куда как более хорошее, чем было в русских городах до революции.

Подавляющее большинство из этих «бывших беляков» ни при каких условиях не согласились бы вернуться в Советский Союз (все, у кого «ностальгия» перевесила «идеологию», уже вернулись), но формально-то Монголия была «другой страной», и уже в чем-то даже «их страной», так что здесь работа на новом заводе оказывалась вполне приемлемым вариантом. А то, что в новом городке и культура развивалась «российская», служило дополнительным (и очень сильным) стимулом. Настолько сильным, что в Монголию потихоньку потянулись и «бывшие русские» из Китая. Потихоньку — но Борис Захарович («наступив на горло собственной песне» и задавив кипящую внутри него «классовую ненависть») сумел в новом городке организовать и не самую плохую медицинскую службу, и школу «кадрами» обеспечить. Правда, все это он проделал «скрипя сердцем» — он так и не освоил большинство традиционных русских идиоматических оборотов, однако исключительно жесткие инструкции, переданные ему в ЦК при получении этого назначения, он нарушать не стал. И снова подумал, что «товарищи в ЦК все же не ошибаются»: притягательность городка у русской эмиграции росла буквально день ото дня.

С «притягательностью» в монгольской среде было все гораздо хуже — но тут уже Чойбалсан проблему решил «своими средствами». И «административными» — направляя на стройку солдат, и «репрессивными» — в местный «уголовный кодекс» были внесены положения о том, что за мелкие (и даже средние) правонарушения осужденный имел право выбрать вместо положенного по закону наказания «добровольную работу на государственных стройках». «Мелких преступников» было много — в особенности на «новых территориях»: законы в Монголии были довольно строгие. Но в основном люди «искупали вину на стройках» по месту жительства и занимались главным образом дорожным строительством — но и в Улан-Баторе «преступников» хватало. И товарищ Чойбалсан даже не сразу сообразил, что число таких «преступников» растет в том числе и потому, что на стройках людей кормили неплохо, да еще и денежку небольшую платили…