Старуха 3 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 38

— Тогда ладно…

— Спасибо за милость проявленную! Старуха, когда-нибудь ты меня по-настоящему разозлишь: то ей не то, это ей не это. Ты мне вот что скажи: зачем и почему ты попросила у Тихонова учредить институт химии высоких давлений? Я знаю, что в аммиачных колоннах у тебя много атмосфер и в полиэтиленовых тоже — однако ведь без этого института справились. Или я что-то не понимаю?

— Что-то просто еще не знаете. Я вам один камешек покажу… вот, смотрите, в пузырьке этом.

— Я бы сказал, что это не камень, а песчинка. И что я должен еще здесь увидеть?

— Этот камешек, правда очень маленький, но все же камешек, называется боразон. Чистая, можно сказать, химия — но чтобы получился камешек, то давление в реакторе должно быть уже не в пару тысяч атмосфер, а в пару десятков тысяч.

— А дальше?

— А дальше — с этими камешками алмазный инструмент становится ненужным. Он, конечно, слегка алмаза все же помягче — но температуру держит до тысячи градусов и в железе не растворяется. А кроме алмаза всё — то есть вообще всё — можно этим камешком пилить. Я на лабораторном заводе могу пару таких камешков в неделю сделать, или даже пару в месяц. Остальное время тратя на ремонт разорванного реактора — а вот если создать профильный институт, то и таких камешков у нас будет как песка на пляже, и еще много чего.

— И ты уже знаешь, чего именно?

— Я догадываюсь.

— Значит так, если я тебя увижу в любой другой машине… а на старой пусть твой муж ездит. Он машину-то водить умеет?

— Научу.

— Это да, учить ты умеешь… А Валентин сказал, что тебе для этого института потребуется довольно много германского оборудования…

— Да, хотя мы и сами его в состоянии сделать. Но в пользу немецкого два аргумента: жрать немцы не перестанут, а делая эти станки для нас они не сделают их для себя, зерно же они все равно на дерьмо переработают, так что для нас это опасности не представит.

— Вот умеешь же ты под любую гадость веские логические обоснования подвести!

— Приходится. А второй аргумент поинтереснее: мы у немцев закажем многое, но далеко не все. А они, не зная того, что мы еще использовать будем, начнут гадать зачем нам это нужно — и придут к совершенно неправильным выводам. Будут пытаться изобрести полиэтилен сверхвысокого давления… только им нужно будет намекнуть, что установки для меня нужны… потратят еще кучу средств, времени и сил лучших германских химиков… Кстати, на подобных установках можно и алмазы искусственные делать. Паршивые, конечно, алмазы получатся, мелкие и грязные — но те же камни пилить алмазы будут тоже неплохо…

— С институтом понятно. За счет средств НТК?

— Фигушки, нету у НТК больше средств, у нас война, если кто-то забыл…

— Ну и вредная же ты, Старуха… что, пойдем шампанского выпьем за ваше здоровье? Честно говоря, я очень рад, что ты замуж вышла. Надеюсь, что остепенишься и накал вредности понизишь… да шучу я, на самом деле рад, что у тебя все хорошо!

Праздники закончились и жизнь потекла своим чередом. Виктора буквально через пару недель перевели в «Химавтоматику», где он занялся разработкой станков для изготовления агрегатов сверхвысокого давления. Не конкретно Виктора перевели, а всю группу «станкостроителей», а Вера просто продолжила работу на кафедре. Одновременно товарищ Тихонов (после долгого совещания со «светилами отечественной химии») поручил ей разработать и учебник химии для десятилетних школ. Последнее поручение у Веры отняло хорошо если пару недель работы вечерами, все же, как оказалось, школьный курс «из прошлой жизни» она практически наизусть выучить успела за десять-то лет.

А страна каждый день узнавала о новых достижениях советских тружеников. Сначала — о достижениях тружеников села: посевная в тридцать шестом году прошла на удивление хорошо и теперь все с нетерпением ждали очередного «небывалого урожая». Затем страна узнала о достижениях советских гидростроителей, которые — закончив постройку Новосибирской и Казачинской станций замахнулись уже на постройку первой станции на Ангаре. И сразу двух станций на Иртыше. Правда, о строительстве и запуске новых химических предприятий советская пресса в основном помалкивала…

Еще пресса помалкивала про войну в Монголии. То есть проскакивали небольшие заметки «о происках империализма», о героической борьбе братского монгольского народа против японских оккупантов — но об этом упоминалось как бы между делом. Ну, идет где-то там война, братский народ естественно, побеждает потихоньку…

Братский народ и в самом деле побеждал, но не очень-то и потихоньку на самом деле. К концу месяца, когда в Монголию был переброшен второй истребительный полк КГБ, в воздухе им воевать стало уже не с кем: первый за пять дней уничтожил вообще всю японскую авиацию в этом районе. Но это вовсе не значило, что летчикам стало нечего делать: истребители вылетали на задания по три-четыре раза в день — но только они не с самолетами боролись, а с японскими войсками на земле — расстреливая их с воздуха в основном ракетами, которые цеплялись к самолетам по четыре штуки. А фугасный заряд ракеты калибром в пятнадцать сантиметров действительно по мощности превосходил снаряд корабельного главного калибра. После штурмовки с воздуха на земле шли уже пехотные части (мотопехотные) и подчищали территорию — и у японцев вообще не было ни малейших шансов хотя бы сохранить в этой войне статус-кво. А Вера, которой за ужином Лаврентий Павлович вкратце пересказывал основные сводки с фронтов, наконец поняла, почему Чойбалсан так сурово относился к бурятам. Поскольку все работали с раннего утра и до позднего вечера, а Виктор еще не освоился с автомобилем и домой приходил довольно поздно (метро до «Химавтоматики» еще не прокопали, а трамваи — транспорт слишком уж медленный), как-то так само собой получилось, что на ужин все собирались у Нины Теймуразовны, а иногда и Лаврентий Павлович к ужину с работы успевал вернуться. И вот он рассказал, что, оказывается, бурят буряту — рознь. На сопредельной территории в Маньчжоу-го имелись очень специфические буряты под названием «баргуты», которые очень даже японцев поддерживали и даже охотно на стороне японцев воевали. То есть «за японцев» были очень даже не все баргуты, а только те, которых какие-то ветры занесли с западного берега Селенги аж в Маньчжурию — но когда в тебя стреляют, то разбираться-то в сортах врагов как-то недосуг…

Но «плохие баргуты» — которых в японской армии и было-то человек триста — как-то очень быстро закончились, а потом ускоренными темпами стали заканчиваться и японские солдаты. Причем настолько быстро стали заканчиваться, что уже в середине июня командующий квантунской армией генерал Уэда был отозвал в Японию (где, после беседы с императором, сделал харакири), а присланный вместо него генерал Мититаро подписал акт о капитуляции, в соответствии с которым всю территорию Внутренней Монголии Япония теперь признавала частью Республики Монголия.

Против такого признания резко выступил Чан Кайши, и в качестве демонстрации своего несогласия с отчуждением Внутренней Монголии он официально разорвал союз с китайскими коммунистами. Демонстративно разорвал, после того как два года вел с ними настоящую войну — так что на мнение лидера Гоминьдана начхал и Советский Союз, и эти самые китайские коммунисты. В особенности, что Иосифу Виссарионовичу понравилось, начхал товарищ Мао, которому была обещана довольно серьезная поддержка вооружением и теми же продуктами (что для Китая было исключительно важно: населению было начхать на «измы», но поддержать того, кто даст народу еду, были готовы буквально все)…

Советский народ тоже порадовался победе братского монгольского народа, отдельные товарищи даже за это водки выпили — но в СССР это в целом было воспринято более чем спокойно. В целом — а в частности по результатам японо-монгольской войны было созвано специальное совещание, в котором приняли участие и руководители Красной Армии. Петр Баранов на совещании выступил с речью, в которой сообщил собравшимся, что «война показала, что самолет за шестьсот тысяч оказывается много эффективнее даже дюжины самолетов по сто пятьдесят». Товарищ Ворошилов заметил в своем выступлении, что «хорошо экипированные и правильно обученные подразделения демонстрируют полное превосходство над обученными плохо и ничем не обеспеченными» — то есть все сделали «правильные выводы». А когда совещание закончилось, трое оставшихся товарищей подбили основные итоги, причем итоги совсем неутешительные: