14-я колония (ЛП) - Берри Стив - Страница 29

Он вдохнул жареный воздух, вырывающийся из автомобильного обогревателя.

Бледный ятаган луны выглядывал сквозь облака. Во рту пересохло от напряжения, старые инстинкты укололи его знакомым образом. Для него больше не будет упущенных шансов. И хотя он мог быть лишь тенью своего прежнего «я», он больше не чувствовал страха, который испытывал в тот день 1991 года, когда толпа штурмовала Лубянку. Вместо этого он был укреплен убеждением, и это осознание успокоило его.

Беспокойство слишком долго преследовало его. Ничто не способствовало покою. Его гнев нельзя было обуздать, но его можно было временно успокоить сексом и алкоголем. К счастью, он так и не стал зависимым. Это были слабости, которых он никогда не допустил. Он считал себя человеком сердца и совести. Он молчал, редко ссорился и избегал споров. Жизнь пыталась превратить его в зомби, подавляя все чувства, но в конце концов она только подпитала его месть. Тот факт, что он осознал эту реальность, казался доказательством того, что он по-прежнему владел собой. Он был не просто куском плоти с зубами и животом. Он тоже не был реликвией. И он не был незначительным.

Вместо этого он был мужчиной.

В голове у него промелькнуло воспоминание.

День, когда он впервые заговорил с Аней.

Он ехал по той же дороге в Улан-Удэ, чтобы насладиться звуками города — машинами, рожками, сиренами — посмотреть на сгорбленных бабушек в платках и бесформенных платьях, а также посидеть с мужчинами в пальто из грубой выбеленной ткани., растянувшись на скамейках, самый уставший, бледный и напряженный. Он любил базар, широкую мощеную улицу, затененную деревьями и заполненную людьми. Открытые деревянные будки, потемневшие от возраста, были выстроены по бокам. Чаще всего выставлялось зерно, каменная соль, специи или местные продукты. Одни предлагали одежду и товары, другие продавали консервы и свечи. Его утешал густой запах толпы, странная смесь пота, влажной шерсти, чеснока, капусты и кожи.

Его любимым кафе было выбеленное здание с остроконечной крышей и широкой деревянной верандой недалеко от бюста Ленина. От базара его отделяла невысокая стена из обломанных валунов. На земляном полу под темными деревянными балками стояли прочные деревянные столы. Внутри была вырезана каллиграфия в рамке. Приглушенное освещение и неброские углы обеспечивали уединение. Весной и летом внешнюю стену украшали цветы. Иногда можно было даже услышать топот лошадиных копыт по тротуару.

Аня пришла за холодной водой, одетая в форму местной милиции. У нее было чистое, естественное лицо, не испорченное косметикой, и восхитительный смех вырвался из глубины ее горла. Веснушки присыпали ее бледную кожу. Ее зубы слегка выступали из тонких губ с крохотной щелью посередине. Ничего в ней не говорило о тупости или отстраненности, и при этом она не казалась озабоченной мечтами о своей юности. Наоборот. Ее глаза оставались наполненными тайной и волнением. Он представился, и она заговорила с ним откровенно и искренне, в которых он никогда не сомневался.

Все в ней свидетельствовало о силе.

Несколько раз он видел ее в городе, и в ходе расследования выяснилось, что она уважаемый сотрудник полиции. Люди рассказывали историю о том, как банда ворвалась в местный клуб, проехала прямо через двери и окна, а затем всех избила. Аня была одной из первых на месте происшествия и сбила четверых мужчин, почти убив двоих из них. Люди уважительно произносили ее имя.

Как и его когда-то.

Он вспомнил резкий аромат жареной на гриле говядины, доносящийся из вертела на металлическом гриле. Мякоть была нежной и сочной с восхитительным дымным ароматом.

Вместе они наслаждались трапезой.

«Мой отец был лидером партии», — сказала она ему. «Он был важным человеком в этом городе».

«Он все еще?»

Она покачала головой. «Он спился до смерти».

«И твоя мать?»

«Она все еще жива и желает, чтобы ее дочь вышла замуж и родила детей».

Он улыбнулся. «А почему ее дочь этого не делает?»

«Потому что я хочу большего от жизни».

Это он мог понять.

«Когда я была маленькой, — рассказала она ему, — в нашем доме был плакат времен Великой Отечественной войны. Мать и дитя сжимают друг друга перед окровавленным нацистским штыком. И слоган внизу. ВОИНЫ КРАСНОЙ АРМИИ, СПАСИТЕ НАС. Я помню каждую деталь этого плаката, и я хотел быть одним из этих воинов».

Он тоже вспомнил плакат, на котором он вырос. Образ высокой, могущественной женщины, голова которой закутана в платок, а рот открыт в крике тревоги с вневременной мольбой. РОДИНА ЗОВЕТ ВАС.

«Когда пришло падение, я была еще подростком, — сказала она. «Но я помню дни до Ельцина. Большинство людей в этом городе до сих пор помнят их. Вот почему я живу здесь. Мы не забыли».

Он был заинтригован. Казалось, она была в необычайной физической форме и говорила спокойно, расчетливо, что привлекло его внимание. Она ничего о нем не знала. Они были незнакомцами, но он чувствовал связь. Поэтому он спросил: «Вы знаете о Чаянии, на берегу озера?»

«Я слышал об этом. Вы здесь живете?»

Он кивнул. «Возможно, вы захотите приехать в гости».

Что случилось и привело к новым визитам, пока, в конце концов, Аня не уволилась с работы и не переехала жить к нему. В тех случаях, когда он брал работу на синдикаты в Иркутске, она уходила с ним. Вместе они заработали деньги. Его борьба стала ее борьбой. Вместе с ним она нашла то «больше от жизни», которое искала. И он нашел партнера.

Он заставил себя освободиться от своих мыслей и на перекрестке притормозил, чтобы повернуть. До аэропорта оставалось всего несколько километров.

Он посмотрел на часы в последний раз.

10:25 утра.

Осталось 50 часов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Люк бросился влево к длинной лестнице, которая примыкала к внутренней стене, ее широкие подступенки были устланы красной ковровой дорожкой. Он вскочил на две ступеньки за раз, одна рука скользнула по полированным деревянным перилам, а другая потянулась к своей «Беретте». Он имел в виду то, что сказал. Он был должен Ане Петровой и планировал выплатить свой долг.

Он подошел к площадке, расположенной под прямым углом к ​​другому более короткому ряду подступенков с красным ковровым покрытием. Наверху протянулась галерея второго этажа, которая соответствовала галерее прямо под ней, и эта также вела в дальнюю сторону Н-образной виллы. Стены, обшитые темными панелями, были отделаны лепниной, богато украшенный кремовый потолок создавал поразительный контраст. С одной стороны были разбросаны большие холсты, с другой — гобелены. Три хрустальные люстры висели незажженными. Он отметил больше скульптур, флагов и мечей, а также явное азиатское влияние. Он знал только то, что сказала Стефани, что офис службы безопасности находится рядом с кладовой, которая должна была быть рядом со столовой, которую он теперь заметил слева от себя через открытый дверной проем.

Он приготовил свое оружие и вошел в столовую, стены которой также были обшиты темными панелями, а пол был покрыт замысловатой каменной кладкой. Были выставлены новые гобелены, а на внешней стене доминировал камин. В центре стоял блестящий стол из красного дерева с элегантными стульями, над которым висела еще одна хрустальная люстра.

Открытая дверь слева от него вела в комнату с простыми белыми шкафами, темными прилавками и множеством ящиков. Табличка внутри указала на то, что это кладовая. Он вошел и заметил другую дверь в противоположном конце, приоткрытую. Он бросился к нему и нашел короткий холл, который вел в небольшое пространство без окон, заполненное видеомониторами. На полу растянулся мужчина. Он наклонился, не увидел явных ран и попытался разбудить его.

«Ты в порядке?»

Парень подошел, моргая, ориентируясь. «Ага. Сука меня заморочила.

«Она ушла?»

Глаза, казалось, снова сфокусировались. «Ага. Она увидела тебя на экране и ударила меня».

Никого не было снаружи, и никого не было рядом с лестницей, по которой он использовал. Но в таком большом доме должно быть много путей вверх и вниз. Он мог только надеяться, что Петрова знала об этом месте так же мало, как и он.