Ранний старт 4 (СИ) - "Генрих" - Страница 31

Это не одна и не две задачи, это класс задач. Нерешённых или совсем нерешаемых. Вот что я выяснил. И когда пошёл парадоксальным путём, не упростил, а усложнил задачу, вдруг появляется перспектива её решения. Туманная, но хоть так.

Искин разгоняется не на шутку, почувствовав мой азарт. Исписываю лист за листом, зачёркиваю негодные или ошибочные варианты, продолжаю дальше. Осталось совсем немного…

— Это что такое⁈ — в голосе капитана, нависшего над столом безмерное удивление.

— Щас, щас, подождите ещё немного, господин капитан… — прячу исписанное себе на колени, закрываю плечом и головой следующий лист. Нельзя меня сейчас отрывать.

Математические выкладки невозможно выдать в виде сплошного текста. Обычные человеческие слова, сложенные в предложения, подобны комментариям в программах. Поясняют, отмечают этапы, но, по большому счёту, не нужны. Полицейский вдруг обнаруживает, что мои «показания» по большей части состоят из формул довольно жуткого вида. Настолько его потрясает этот факт, что примерно минуту стоит, как молнией поражённый. Чего мне хватает, чтобы торопливо накидать ещё несколько строчек.

Складываю и прячу листы в карман. Искин медленно отступает в подсознание, оставляя лёгкий звон в голове. Оцениваю опасность интеллектуального истощения, как ниже средней. Но напрягаться даже вполсилы сегодня больше нельзя.

— Вставай, студент, — приказывает капитан и выводит меня из кабинета.

Спускаемся со второго этажа, уходим в коридор, вместо одной стены — решётка. В один из отсеков обезьянника меня и запирают. После удовлетворения просьбы сводить в туалет и дать напиться. Как только искин отступил, разыгрывается аппетит, но понимаю, что кормить меня здесь точно не будут.

Стоит лишь лязганью замка отрезать меня от мира и свободы, немедленно вцепляюсь руками в решётку и вполголоса ору:

— Свободу Юрию Деточкину! — и добавляю в усталое лицо капитана: — А где мой адвокат? Требую адвоката! Почему мне не дали сделать последний звонок?

— Хватит паясничать, Колчин. Допрыгаешься ведь…

— Доброго вам вечера, господин капитан. И спокойного дежурства, — благовоспитанно прощаюсь с его дюжей спиной.

И ложусь на широкую скамью, скамью подсудимых. Притомился я что-то.

14 сентября, воскресенье, время 20:10.

Москва, полицейский участок по Гагаринскому району.

— Чего вы городите, молодой человек? — на меня строго смотрит ещё один мужчина.

На этот раз со мной разговаривает штатский. То есть наверняка не штатский, но в обычном костюме. Выглядит моложе капитана Дорохова, сорока лет точно нет. Во взгляде тёмных глаз чувствуется профессиональная неумолимость. По должности положено. Всё-таки следователь из прокуратуры. Или следственного комитета при прокуратуре. Не очень разобрал его бормотание. Уловил только имя — Скоков Андрей Михайлович.

Вытащили меня к этому чину десять минут назад. А ещё за четверть часа до этого к моей зарешечённой конуре подходили двое. Кроме Скокова, как только что выяснилось, ещё один пожилой мужчина, седой и со взором орлиным и недоверчивым.

— Этот? — седой мужчина горного вида тычет в меня пальцем. — Ты зачэм моего сына искалечил, с-шканаман…

Последнее слово не понял. Ругнулся, небось, на родном наречии. Следователь его уводит.

И теперь начинает допрос довольно скучным голосом. Но вот скука резко исчезает на моём ответе о дате рождения.

— Вы спросили — я ответил. Что не так, господин следователь?

— То, что ты врёшь! — следователь бросает ручку на стол. — Ты студент второго курса, так?

— Так.

— Выходит, тебе не меньше восемнадцати лет!

— Не выходит, — поправляю и с упоением наблюдаю растерянность в его глазах.

Есть прекрасные моменты в жизни, есть. Ловите их люди, и наслаждайтесь!

— Как мне может быть восемнадцать лет, когда я в четырнадцать окончил школу и поступил в МГУ? — безмолвно добавляю взглядом: считать разучился?

— Паспорт есть?

— В общежитии.

Следователь, немного подумав, принимает решение:

— Хорошо. Я запишу с твоих слов, но если ты соврал, то ответишь за дачу ложных показаний.

— Не пойму, что вас смущает? Года четыре назад девятилетняя девочка на психфак поступила. Правда, долго не продержалась, — продолжаю наслаждаться ситуацией.

— Я предупредил, — не отрываясь от писанины, бурчит следователь.

— Я услышал, — отвечаю безмятежно.

— Что можешь сказать по факту произошедшего? — издалека заходит.

Но я не обязан догадываться, на что он намекает.

— А что произошло? До сих пор никто не сказал.

— В 16:10 сего дня тебя задержали на площади Ломоносова. Находящихся рядом ребят увезли в травмпункт. Всех троих. И все трое показали на тебя, как виновного в их избиении. У одного сломана челюсть, у второго — рука, у третьего сильно повреждена нога. Подозрение на закрытый перелом.

— Клевета, — заявляю со спокойной наглостью. — Я ни на грамм не виноват в их избиении и в их травмах.

— Это как? — смотрит на меня совсем уж по-рыбьи. — Они сами себя избили?

— В какой-то мере можно и так сказать. Никто их не вынуждал нападать сначала на девчонок, наших студенток, а потом на меня. Имею право на самооборону, как любой гражданин Российской Федерации, и воспользовался им.

Немного подумав, добавляю:

— Правом на самооборону. Гарантированным мне Конституцией. Право на жизнь, и всё такое…

— Каких девушек? На месте происшествия никого, кроме вас четверых, не было.

— А зачем им там быть? Я им сразу сказал: девчонки, дуйте отсюда. Они и дунули.

— Куда дунули? — мужик слегка теряется от моего сленга.

— В сторону Главного Здания. А дальше не видел. Самообороной занимался.

— Ладно. Что за девушки? Как зовут? — следователь Скоков приходит в себя.

— Не знаю. Не мой факультет. По-моему, химички, вроде видел их там.

Как только искин освободил тотально оккупированный им мозг, картинки произошедшего стали всплывать. Довольно фрагментарно, но для общего представления хватит. Это как смотреть фильм, где не двадцать четыре кадра в секунду, а десять или даже пять. Деталей не разберёшь, но общая картина ясна.

— Итак, — следователь принимается зачитывать составленный протокол.

Внимательно слушаю. События описаны схематично, в общих чертах, но правильно. Хотя нет, пришлось поправлять:

— Кое-что забыли, господин следователь. Сначала я потребовал, чтобы они оставили девушек в покое. Затем пригрозил полицией. Девочки по моему совету убежали, а я велел этим троим убираться с нашей территории. Это же МГУ, тут не место всяким. После этого они на меня напали.

Со вздохом следователь переписывает протокол с исправлениями.

— Подписывай, — передо мной кладётся итог многотрудных усилий.

— Не могу, — проверяю написанное, но подписывать отказываюсь. — Не имею права. При допросе должно присутствовать лицо, защищающее мои интересы, как несовершеннолетнего.

Следователь произносит короткое экспрессивное слово на «Б» и заводит глаза к потолку.

— Да не расстраивайтесь вы так. Придёт кто-нибудь из нашего деканата, в его присутствии всё и подпишем. Я могу и сейчас подписать, но это же нарушение закона, вы сами же мне это и запретите.

О том, что он только что сам велел это сделать, деликатно умалчиваю.

Отпускает меня под подписку о невыезде и после возврата всего изъятого при задержании.

— Девушек тех найди, — советует напоследок. — Без свидетелей с твоей стороны тебе будет несладко.

Пообещал. Этот день у меня точно прошёл не зря. Окончательно картина произошедшего всплывает только после отбоя. Прокручиваю её несколько раз, чтобы закрепить в памяти, и засыпаю.

15 сентября, понедельник, время 13:05.

МГУ, 2-ой учебный корпус, деканат ФКИ.

— Колчин, у вас дело ко мне? — декан почти не опаздывает с обеда.