Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ) - Богуцкий Дмитрий - Страница 71

Так годы проходили. А там служанка и умерла. Просила только похоронить кимоно вместе с ней, уж как дочь надзирателя ни просила ее оставить ей на память, да так и не выпросила.

Но уж больно хотелось надзирательской дочке понравиться юноше, встреченному ею в храме Хоммёдзи, и соврала она родителям, что последней волей умершей стало отдать ей это свадебное кимоно в подарок с надеждой на лучшее.

Отец ее колебался, да дал себя убедить.

Зря. Года не прошло, как дочь его отвезли в храм Хоммёдзи с тем самым свадебным кимоно на крышке гроба, где их и сожгли в погребальном костре.

Сам я знаю это совершенно точно, поскольку слышал это от знакомого одного писаря, служившего под началом того надзирателя. Было это года два тому назад.

Все молчали, обдумывая услышанное.

— Так что, значит, то кимоно сожгли? — произнес Сакуратай, наклонившись вперед.

— Выходит так, что нет, — ответил, усмехнувшись, надзиратель.

— А как же так вышло? — удивился я.

— Никто долго не мог понять, — ответил Мацувака. — Но со временем разобрались, конечно…

— И как? — я не смог утерпеть…

— Храмовые служки, — довольный всеобщим вниманием, ответил Мацувака.

— Храмовые служки? — медленно повторил настоятель Окаи. — Вот оно что…

Он что-то понял. Все вопросительно смотрели на него.

— Служки при похоронах имеют право брать вещи в награду с гроба, — произнес Окаи. — Их туда для того обычно и кладут, если не платят прямо в руки… Служки кимоно продали, сдали купцам за малую долю. А те перепродали.

— И так кимоно вернулось в город, — подтвердил Мацувака.

— Вот оно что, — пробормотал Сакуратай, скрестив на груди руки со сжатой в кулаке погасшей трубкой. — Опасная вещь…

— Мы все это знаем, — спокойно ответил Мацувака, и я не мог не уважать уже не столько его ранг, как его лично после такого. Он оказался изрядный храбрец, наш надзиратель Мацувака.

— И это было еще не все, — добавил он.

— Как? — удивился я. — Не все? Кто-то еще умер? Были еще погибшие?

— Да, — отозвался настоятель Окаи. — Были.

Мацувака подтвердил:

— Известно самое малое еще о двух смертях. Девушки. Невесты.

— Ну да, кимоно-то свадебное, видное, — пробормотал я.

— Однажды кимоно снова оказалось на похоронах в Хоммёдзи, и служки наконец задумались, что дело странное, — произнес Мацувака. — Они доложили храмовому начальству, но кимоно уже успели продать, там был человек, присланный на похороны из другого храма, он не знал обстоятельств. Попытались найти купцов, но кимоно снова затерялось. Его искали и не могли найти. До этого момента.

— Да уж, чего только не бывает в подлунном мире, — пробормотал Сакуратай, выбивая трубку в пепельницу.

В этот момент одна из свечей в алтаре зашипела как змея, и все, вздрогнув, повернули головы, и все видели, как фитилек моргнул, утонув в расплавленном воске.

Свеча погасла. Погасла всего одна, стало лишь чуть темнее, но то, что тьма подступила из дальних углов, оказалось вполне заметно.

Свеча погасла, и всем стало очень не по себе.

— Да, странного хватает, — произнес я, только чтобы что-то сказать.

Все присутствующие с интересом на меня уставились.

— Ну, мне довелось повидать кое-что, — смущенно ответил я на их вопросительные взгляды.

— И что же это было? — удивился Мацувака. — Тануки? Лисы-оборотни? Тэнгу?

— Тэнгу мне встречать не доводилось, — смущенно ответил я.

— Тэнгу встречал мой дед, — внезапно отозвался настоятель Окаи.

— Действительно? — удивился Мацувака, поворачиваясь к настоятелю. — Это серьезное свидетельство! Расскажите! Расскажите обязательно!

И настоятель Окаи, не заставив долго упрашивать, рассказал нам, как следует играть в мяч с тэнгу, если жизнь дорога.

Князь владения Тоса стоял на коленях в дорожной пыли на одной из улиц Киото в окрестностях императорского дворца. Стоял, почтительно склонившись, рядом со своими носилками и скрипел зубами от ярости. Копейщики, мечники, сокольничие, слуги и носильщики его свиты, побросав все, что несли в руках, стояли на коленях рядом со своим господином и усердно кланялись безусому мальчишке в древнем придворном одеянии. Длинные рукава мели доски моста, ноги мальчишки мелькали, мяч взлетал выше его головы.

Мальчишка сосредоточенно бил по мячу и не видел ничего вокруг.

Ограда императорского дворца тянулась вдоль реки с мостом, перед которым остановился княжеский поезд. За оградой обитала придворная аристократия, закрытая в почтительном пленении дворца военным правительством. Божественная династия была заключена в священную неволю уже несколько столетий, но значение древних придворных рангов, лишенных реальной власти, не отменяло знаков почтения со стороны военного сословия.

И потому князь провинции кланялся безымянному мальчишке-аристократу, как крестьянин самураю.

— Неудобная дорога, — произнес воин в черных доспехах, в длинноносой кованой маске под рогатым шлемом, единственный кощунственно оставшийся на ногах. Он остановился рядом с коленопреклоненным князем и следил за тем, как мальчишка бьет по мячу. — Этот путь действительно значительно короче, но, оказывается, здесь развлекаются придворные. Хорошо бьет по мячу, обращу ваше внимание…

— Останови это, Ханпэйта, — прорычал князь в дорожную пыль. — Узнай, что ему нужно, и убери с моста. Это уже невыносимо!

Воин в носатой маске задумчиво смотрел на мальчишку сквозь узкие глазницы под нахмуренными бровями маски.

Мальчишку звали Хисамаро, и он был придворным.

Двор в Киото — лакированная тюрьма для императора и его двора. Рай для изнеженного потомственного аристократа и ненавистное болото для человека, родившегося здесь с деятельным умом.

Хисамаро был именно таким — деятельным мужем четырнадцати лет, которого не привлекали составление букетов, свитки с цепочками стихов и распознавание ароматов.

Судьба аристократа — безысходно томиться при Дворе, и так до старости и ухода в монастырь. Недоступно управление и военная служба, отданные воинам. Удел и радость придворного — служба императору-пленнику, исполнение священных обязанностей.

Но как хотелось исполнять эту службу более деятельно, не в павильоне для любования луной и в занятиях классической литературой.

Древний императорский Двор стоял в большом саду, окруженном длинной белой стеной, покрытой сверху черепицей и разделенной на равные квадраты коричневыми вертикальными бревнами. С востока ограду Двора окаймляла каменистая река Камо. Весной воды ее были довольно бурными.

Снаружи Двор был окружен постами стражи военного правительства. Внутри — пронизан внимательной сетью его шпионов.

Хисамаро был сыном придворной дамы и императорского составителя гороскопов. Но отец давно умер, а мать после этого ушла в монастырь — дед занимался его воспитанием. Деда Хисамаро не любил, но почитал. Любить он стал его позже, когда подрос и старик ввел его в общество благородной придворной игры в мяч — кэмари.

Однажды, очень давно, дед привел его на площадку перед храмом с четырьмя каноническими деревьями в углах, с азартной, бодрой компанией веселых мужчин, перебрасывавших друг другу легкий белый мяч ударами ног с ободряющими возгласами, каких не услышать в томных дворцовых покоях.

— Вы привели внука, многоуважаемый? — спросили деда.

— Новые люди, многоуважаемый, — поклонился дед.

— Добро пожаловать к нам, молодой человек, — сказали Хисамаро. — Вот сидит под навесом моя внучка, молодой человек, развлеките даму разговором. А вас, многоуважаемый, прошу присоединиться, нам как раз не хватало человека для игры…

Брошенный наедине с девчонкой, Хисамаро, надувшись, сидел рядом с маленькой дамой в пурпурном кимоно, но позже, когда игра отвлекла его, спросил, как ее зовут.

— Омари, — ответила девчонка.

— А меня Хисамаро… А мой дедушка может целый час не давать мячику падать!