В плену пертурбаций - Фостер Алан Дин - Страница 45
- Предыдущая
- 45/60
- Следующая
– Сэр, с вами все в порядке?
– Значит, никакой Библиотеки нет? – прошептал Клотагорб после паузы.
– Нет, сэр, – подтвердил Джон-Том. На чародея было больно смотреть.
– Мне жаль разочаровывать вас, сэр, но… То была иллюзия. Я и сам испытал нечто подобное. Я до сих пор не знаю, как выбрался из нее – то ли потому, что она кончилась, то ли благодаря тому, что случайно взял правильный аккорд.
– Нет, мой мальчик, это не иллюзия, – отозвался чародей. – Пертурбация. Еще одна треклятая пертурбация! Выходит, ты не видел ее?
Я разумею, Библиотеку?
– Нет, сэр, – повторил Джон-Том. – На меня нашло другое наваждение.
Мне чудилось, я стою на сцене в звездный час своей карьеры. Заветная мечта, осуществление сокровеннейших желаний. Я имел все, к чему стремился.
– Я тоже. На сей раз объектом пертурбации стали наши осознанные и неосознанные желания. – Волшебник поглядел на камень, который по-прежнему сжимал в лапе, и раздраженно отшвырнул его в сторону. – Короче говоря, нас преизрядно одурачили.
– Ну и что, сэр? Пускай нас и вправду одурачили, но мы не остались в дураках. Все обошлось, и мы – те же, какими были раньше.
– Спасибо за утешение, мой мальчик. – Клотагорб улыбнулся. – Раз уж ты взялся заботиться обо мне, помоги старику подняться.
Джон-Том исполнил просьбу чародея. Тот выпрямился и вдруг пустился пинать ни в чем не повинный камень, оглашая воздух забористыми, весьма красочными выражениями. Юноша знал, что за Клотагорбом водится привычка прохаживаться – порой достаточно едко – по адресу других, в особенности Сорбла, но никогда не слышал, чтобы волшебник употреблял все эти словечки в отношении самого себя. Лишь теперь Джон-Том осознал, насколько глубоко уязвлена гордость чародея.
– Ну вот, сейчас и впрямь полегчало. Поверь мне, мой мальчик, я был в Библиотеке. Именно с большой буквы, поскольку равной ей на свете просто не существует. В ней хранятся сведения обо всем, что было, есть и будет. Представляешь? Библиотека прошлого, настоящего и грядущего!
Все возможные ответы на все возможные вопросы. То, о чем я грезил, мой мальчик, то, чего жаждал всю свою сознательную жизнь! Да, как-то неловко чувствовать себя обманутым, тем более сверхъестественным феноменом. – Волшебник глубоко вздохнул. – А что с остальными?
– Как видите, сэр, – сказал Джон-Том, указав сперва налево, а потом вверх, на ветку, на которой восседал Колин, – они все еще находятся в своих грезах. Должно быть, на них пертурбация подействовала сильнее, чем на нас с вами.
– Не льсти себе, мой мальчик. Тут ни при чем ни твоя воля, ни чувство реальности. Насколько я понимаю, нас обоих выручила музыка.
– Наверно, вы правы, сэр. – Джон-Том передернул плечами. – С роком надо держать ухо востро: он нет-нет да и выкинет что-нибудь.
– Постарайся в ближайшее время не упоминать ни о роке, ни о судьбе, – проворчал Клотагорб. – Идем, у нас много дел. Ты будешь петь, а я прибегну к чарам.
Джон-Том вызвался вернуть к действительности Дормас. Та, очнувшись, сильно расстроилась, несмотря на уверения юноши, что от нее тут, собственно, ничто не зависело. Все они, все до единого, оказались бессовестно околдованными. Однако Дормас упорно не желала прислушаться к голосу разума, а в конце концов заявила, что хочет пробежаться по лесу, чтобы хоть немного утешить оскорбленное самолюбие. Как подозревал Джон-Том – а так оно и было на деле, – лошачиха просто хотела удостовериться сама, что луга в лесу нет и в помине; сколько она ни искала клевер и изумрудную траву, ей попадались лишь заросли кустарника да лужи с грязной водой. Удовлетворив свое любопытство, Дормас выкупалась в пруду, в который вливался горный ручей, ибо, катаясь по воображаемому разнотравью, измазалась с ног до головы.
Холодная вода смыла грязь, но раздражение и стыд остались.
Джон-Том принялся собирать мешки и тюки, а Клотагорб тем временем пытался с помощью магии вразумить своего ученика. Когда выяснилось, что волшебство на филина практически не влияет, чародей перешел к мерам физического воздействия. Неизвестно, что именно вывело Сорбла из транса – магия, которая с запозданием, но все-таки сработала, или увесистые подзатыльники, – однако филин более-менее очухался.
Более-менее – потому что он был настолько пьян, как будто напился не в воображении, а на самом деле. По всей видимости, это все же было не настоящее опьянение, а психические последствия пертурбации, которые обещали постепенно сойти на нет.
Кончив собирать поклажу Дормас, Джон-Том взобрался на сосну и крепко схватил Колина за плечо. Коала методично жевал сосновые иголки и бормотал себе под нос медвежьи мантры. Юноша как следует встряхнул чревоугодника, взяв попутно один или два аккорда на дуаре. Колин, вероятно, обладал необычайно развитым чувством реальности, ибо очнулся почти моментально.
К несчастью, Джон-Том слегка перестарался: коала свалился с ветки и тяжело плюхнулся на землю, но, судя по всему, ничуть не пострадал, поскольку тут же вскочил и огляделся с таким видом, словно с ним вообще ничего не случилось. Впрочем, наружность, как известно, обманчива. Мгновение спустя Колин пошатнулся, сел и закрыл морду лапами. Джон-Том испугался, что коала все же сломал себе что-то при падении с дерева, но вскоре стало ясно, что Колин, подобно Сорблу, страдает от последствий пертурбации. Медведь объяснил встревоженному юноше, что эвкалиптовые листья обладают слабым наркотическим действием. Вот почему коалы, которые едят их непрерывно, такие сонные и малоподвижные. В общем, нестрашно, однако надо подождать, пока прояснится в голове.
Что касается Маджа, то после того, как Клотагорб оправился от шока, вызванного лицезрением выдра, они с Джон-Томом и Колином едва стащили закадычного дружка с бревна. Все ожидали, что поведение Маджа, когда он придет в себя, будет приблизительно схоже с тем, какое продемонстрировала Дормас, однако выдр лишний раз доказал, что является единственным и неповторимым в своем роде экземпляром. Когда ему объяснили, что произошло, он разразился ругательствами, подобных которым здешние леса еще не слыхивали. Казалось, содрогнулся самый воздух. Но вот пыл Маджа, не говоря уже о запасе бранных выражений, подыссяк; выдр пнул то, что осталось от бревна, – во все стороны полетели щепки – и направился прочь, очевидно, чтобы попытаться переварить обиду, которую нанес ему пертурбатор.
– Подумать только, – заметил Колин. – Неужели водяной крысе стало стыдно?
– Боюсь, Мадж даже не знает такого слова. Мне кажется, он сердится на нас за то, что мы не дали ему насладиться до конца. Ничего, скоро отойдет.
Слова Джон-Тома некоторое время спустя получили подтверждение. Выдр отсутствовал около часа, потом вернулся в лагерь и принялся помогать Дормас с поклажей. Он не проронил ни звука до тех пор, пока не был проверен и заново упакован последний мешок. Лишь тогда выдр заговорил со своим другом:
– Слушай, приятель, тебе обязательно надо было влезать? Кто тебя просил?
– Пораскинь мозгами, Мадж, – посоветовал Джон-Том, закрепляя на спине лошачихи тюк с одеждой. – Мы угодили в пертурбацию, очутились во власти наваждения. Поверь, мне тоже очень жаль, что все происходило не наяву. В общем, я должен был вернуть тебя обратно.
– Знаю, знаю. Мы все связаны одной веревочкой, и все такое прочее.
Но ты что, не мог чуток погодить?
– Откуда мне знать, что может случиться, если я не потороплюсь вмешаться? – Юноша затянул узел, показавшийся ему не слишком тугим.
– Эй, осторожнее, – проговорила Дормас, обернувшись. – Ты же не шнурок завязываешь, в конце-то концов.
– Извини, – пробормотал Джон-Том. – Да если бы не я, ты бы мог никогда не вернуться в действительность! Клотагорб говорит, что в том иллюзорном мире запросто можно было застрять навсегда.
– И чем тебе это, елки-моталки, не нравится?
– Мадж, для каждого из нас в отдельности иллюзии, вполне возможно, не представляли серьезной опасности, однако они мешали нам продвигаться к цели, ради которой мы и вышли в путь.
- Предыдущая
- 45/60
- Следующая
