Жмурик-проказник - Веркин Эдуард - Страница 9

• Предыдущая
• 9/19
• Следующая

– Он пожелал стать конструктором холодильников! – прошептала Тоска из окна своей комнаты. – Все-таки какие выживатели тухлые типы!

Впрочем, выживатели и меня удивляли. Мне все больше и больше начинало казаться, что на самом деле они даже в песочнице бы и то не выжили, не то что в лесу.

– Машина сгорела, – напомнил я.

– Все равно не наша, – глупо ответил Доход, прикладывая к ожогам прослюнявленные подорожники.

– Пешком отсюда не выбраться! – снова напомнил я.

Выживатели слегка загрустили. Гундосов даже стал изучать, насколько сильно машина повреждена.

И Чугун забыл про свой маникюр и еще раз обежал вокруг «уазика».

– Не сильно сгорррела, – сказал он. – Тоска вовррремя успела. Молодец, сестррренка!

Это он уже крикнул.

– Сам дурак, – ответила из окна Тоска.

Радист подошел к «уазику», томившемуся в кверхуколесном положении, и перевернул его. Легко. Одной рукой.

Остаток третьего дня пребывания на Чертовом омуте прошел бессмысленно. А ночь прошла неспокойно. Лично меня жрали какие-то ненасытные комары, Доход, заночевавший на улице, тоже стонал от насекомых, ворочался и охал, отчего мне казалось, что под окном мучается выбросившийся на мель кит. Морской эффект усиливали разоравшиеся на озере чайки. Эти ворочания, крики и вздохи не добавляли мне сна, я все время думал, чем бы кинуть в Дохода, но под рукой ничего, кроме тумбочки, не было. А тумбочкой Дохода было не пробить.

Именно поэтому я проснулся поздно. Не спеша спустился вниз.

День был холодный и пасмурный, даже пар изо рта шел. Я решил затопить камин, но камин отсырел и, кроме едкого дыма, ничего не производил. Я бился с ним минут сорок, но так ничего и не добился. И уже думал сходить к «уазику» за бензином, но в гостиную влетел Гундосов.

– Там это... – бешено выдохнул Гундосов. – Это...

– Чего это? – спросил я.

– Там Радист с собой поканчивает...

– Как именно?

– Топится!

– Вода же с утра холодная...

Гундосов сделал неопределенный жест руками.

Я оторвался от камина и проследовал к озеру.

На берегу озера имело место самоубийство. Вернее, приготовление к оному. Радист стоял в десяти метрах от воды и являл собой вид типичного саморазрушителя. Всклокоченные волосы, замерзший взгляд. Только камня на шее не хватает. Того и гляди, в пучину вод бросится.

Тоска сидела рядом на песке и строила избушку из камешков.

– Вот он, – Гундосов указал пальцем. – По виду он все уже решил...

Я осторожно подошел к Радисту.

– Радист, ты чего? – спросил я.

– Ничего.

– Чего ты? Жизнь только начинается! Рукой можешь рубить дрова! Можешь стать кем угодно!

Радист посмотрел на меня непонимающе.

– Как ты себя чувствуешь? – я решил отвлечь его разговором.

– Удовлетворительно, – ответил Радист. – Мне не хочется есть, мне не хочется пить, мне не больно. Только вот это меня настораживает.

Радист оттянул нижнее веко.

Под веком блестел металл.

– Так это же здорово! – сказал я. – Все только мечтают об этом...

Радист молча направился к озеру.

Мы с Гундосовым попытались схватить его за руки, попытались остановить, только у нас ничего не получилось. Радист сделал легкое движение плечами, и мы разлетелись в стороны, как щенки.

Радист вошел в воду.

– Пусть идет, – просипела Тоска.

Будто ей в горло вставили трубку.

– Он же утонет! – крикнул Гундосов.

Тоска промолчала и по своему обыкновению улеглась на песке.

Гундосов посмотрел на меня, я пожал плечами. Холодно. Бросаться в воду за Радистом мне совершенно не улыбалось. Гундосову, видимо, тоже.

Радист медленно погружался. Сначала он вошел в озеро по пояс, затем по плечи, а потом и вообще скрылся под водой.

– Да... – протянул Гундосов.

– Черт-те что... – сказал я. – Зачем я вообще сюда поперся? И где, кстати, Чугун? В конце концов, он за всех нас отвечает...

Тоска хихикнула.

– Где Чугун?

Тоска кивнула в сторону леса.

– Чего?! – не понял я. – Охотится? За барсуками?

Тоска опять кивнула.

– А как же подготовка к выживанию?

Тоска умудрилась лежа пожать плечами.

На месте затонувшего Радиста шли пузыри и всплывал ил вперемежку с водорослями.

– Гундосов, – спросил я, – а ты чего-нибудь чувствуешь? В смысле угрызений совести?

– Жрать охота, – сказал Гундосов. – Ты бы сготовил чего-нибудь калорийного...

– Надо все-таки как-то его достать...

Гундосов махнул рукой. Странно, но я тоже не испытывал каких-то особых чувств – мне казалось, что с Радистом ничего не случится.

Так и оказалось. Не прошло и пятнадцати минут, как вода заволновалась и над поверхностью появилась голова Радиста. На голове Радиста сидела крупная наглая лягушка. Это было красиво.

Радист стряхнул лягушку в воду и выбрался на берег.

– Рыбы полно, можно ловить, – сказал он. – Под водой могу дышать свободно. Сегодня же набью окуней.

Я посмотрел на Гундосова – оказывается, Радист вовсе и не собирался топиться. Гундосов отвернулся.

– Я же говорила, что он не утонет, – просипела Тоска. – Некоторые предметы не тонут, знаете ли, сколько ни топи...

– Ты на что намекаешь? – спросил Гундосов.

Тоска указала пальцем на Радиста.

– Чугун идет, – сказал Гундосов.

Мы посмотрели в указанную сторону.

Со стороны леса действительно шел Чугун. Чугун передвигался попеременно – то на четвереньках, то на двух ногах. В зубах он тащил очередного барсука. И был полностью счастлив.

Во всяком случае, мне так показалось.

– Опять... – брезгливо поморщился Гундосов.

– Из барсуков можно шапки делать, – сообщил Радист.

Тоска закатила глаза.

– Куропяткин, – спросил Гундосов, – барсуки барсуками, а обед обедом. Вернее, завтрак завтраком. Что у нас на завтрак?

Хотелось мне выдать кукую-нибудь гадость, но я воздержался. И двинул на кухню готовить еду.

На газу.

Завтрак прошел в холодной и недружественной обстановке. Доход сломал два стула, после чего устроился на толстом чурбаке и сожрал целую кастрюлю макарон. Он бы и еще кастрюлю сожрал, но второй кастрюли не было.

Радист ел плохо, аппетиту на его лице вообще никакого не прослеживалось, ковырялся скорее.

Тоска не ела вовсе. Чугун протявкал, что это она зря: все оперные певицы – женщины дородные и в теле, от этого у них и голос родится. И если Тоска будет плохо питаться, то и голоса у нее нормального никогда не разовьется. Стекла голосом бить – любой дурак умеет, голосом надо еще и работать.

После этого Чугун залез под стол и стал дружески кусать всех за ноги.

Меня, конечно, подобная выходка слегка смутила. Все-таки одно дело, когда тебя за палец кусает пекинес, и совсем другое – когда то же самое делает семнадцатилетний парень, специалист по выживанию в дикой природе и чемпион по гребле. Я попытался даже легонечко пнуть Чугуна, но он ловко увернулся.

– Все собаки любят пальцы лизать, – сообщил Гундосов. – У меня овчарка может часами ноги лизать. Они от этого балдеют.

– Кто?

– Овчарки. Да и вообще собаки.

– Мне кажется, это некрасиво, когда одни живые существа лижут пятки другим, – сказал я. Мне все-таки было немного жалко Чугуна.

К тому же я думал, что если он так и застрянет в собачьем виде, то вытребовать с него свою законную тысячу будет трудновато.

Тоска вытащила маленький блокнотик и написала мне:

«Так все в мире устроено. Одним лижут пятки, другие лижут пятки. Не колотись, Феликс Куропяткин, лизать пятки – это призвание моего братца! Он счастлив!»

И Тоска воспользовалась представившейся возможностью самым наглейшим способом – стянула с себя носки и сунула ноги под нос Чугуну.

«Он мне, между прочим, все детство отравил», – написала она в блокнотике.

Завтрак закончился, и все снова разбрелись кто куда. Никто не тренировался в выживании, все бездельничали. Я помыл посуду, допил вчерашний успокаиватель и валялся на песке возле озера. Думал, как получше отсюда свалить. Кажется, из озера вытекала небольшая речушка. По ней можно было сплавиться на байдарках. Только вот сплавляться никто особо не хотел.

• Предыдущая
• 9/19
• Следующая