Майор Бойцов желает познакомиться - Коваль Лина - Страница 7

– Был?

– Ну да… Погиб на службе, – говорит Бойцов абсолютно безэмоционально. Будто зачитывает сводку.

– Ясно, соболезную.

Он кивает.

Мы в сотый раз разглядываем друг друга. С каждым бокалом будто заново знакомимся. К примеру, никогда не замечала, что глаза у Бойцова вовсе не черные, а темно-серые. Цвета мокрого асфальта, если быть точной. С блестящими желтыми вкраплениями на радужке.

Ну и есть еще новость. У небритого подбородка майора появился конкурент – заманчивый ежик на голове, который тоже непременно хочется потрогать, пропустить сквозь пальцы.

Что-то мне подсказывает, волосы Бойцова, как и он сам, – только с виду жесткие, а на ощупь приятные и податливые.

Черт. Кусаю губы под тяжелым взглядом.

– А вы… давно были женаты? – ляпаю я не знаю зачем.

Тут же соображаю, что несу, и сжимаю ладони под столом.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – отвечает Бойцов мрачновато и трет щетину пальцами.

Да блин!

– Я в любом случае состарюсь, – безразлично пожимаю плечами. – Подумаешь! Просто интересно… почему разводятся с такими красивыми… как та девушка на фотографии?

Еще раз ласкаю взглядом крепкие руки и широкие плечи. И почему от таких мужиков уходят? Тоже интересно.

– Ты же будущий оперативник, Валерия. Должна знать, что по статистике с красивыми все в жизни случается чаще. И хорошее, и плохое. Особенно плохое.

– Ну да.

– Так что будь осторожнее, – вкрадчиво предупреждает Бойцов.

Лицо, кажется, вот-вот сгорит, как огарок свечи. Прикладываю к щекам прохладные ладони.

Это что, комплимент был? Тимур меня красивой считает?

– А лучше поскорее найди мужика, – советует он. – И посильнее, со стержнем. Или лучше с двумя. Чтоб и внутри, и снаружи, – хохочет.

– Вот давайте только без пошлостей, – дую губы, кладя дрожащие руки на стол.

– Тихо-тихо. – Тимур протягивает ладонь и сжимает мое запястье. – Неужели нравится ведра самой таскать? По ночам подушку мять от неприкаянности? Быть одинокой?

– Одинокой? – округляю глаза. Просто ушам своим не верю. – Это меня вообще возмущает. Вот вы… – Тянусь и импульсивно тычу в твердую грудь пальцем. – Вы одинокий, товарищ майор?

Он опускает голову и смотрит на мою руку. Снова обхватив запястье, убирает ее обратно на стол.

– Я – свободный. Это… совсем другое.

– Вот как?

Я сейчас на воздух взлечу от злости. Приглаживаю кудряшки у висков, чтобы успокоиться.

– То есть женщина без отношений одинока, а мужчина – свободен? – уточняю эту сексистскую чушь.

– Че ты завелась, как пила? – спрашивает Бойцов, откидываясь на спинку стула. Еще раз заинтересованно зыркает в сторону блондинки за соседним столиком и поигрывает челюстью. – Может, и мужики есть одинокие. Чудаков на свете нелеченных тыщи.

Эгоист проклятый!

– То есть женщине одиночество – грусть, тоска, серые тучи и розовый вибратор, а мужчине свобода – шум моря, встречный ветер и солнце над головой?

– Не я это сказал, – самодовольно улыбается Тимур.

Склоняюсь над столом и заглядываю ему в лицо:

– А может, я тоже свободная? Никогда не чувствовала себя одинокой.

– Хорошо, раз так. – Бойцов тоже придвигается.

Вздрагиваю от его близости и запаха туалетной воды, раздражающей рецепторы.

– Кхе-кхе… извините, пожалуйста.

Я резко поднимаю голову. Блондинка с обвисшей грудью (стараюсь быть объективной) возвышается над нашим столиком.

Бойцов лениво усмехается.

– Вы мне не поможете?

Как же тебе помочь? Тут и лифчик-то не справляется.

Хихикаю в бокал с пивом. Пора, наверное, завязывать с алкоголем. Еще ведь с места вставать.

Я молча наблюдаю за тем, как майор одним ловким движением открывает бутылку пива, с которой отлично справился бы получающий за это жалование бармен.

– Спасибо, – расцветает грудастая и прячет в накладном кармане джинсовой рубашки Бойцова смятую салфетку.

Подозреваю: с накарябанными цифрами мобильного телефона.

Не закатить глаза – подвиг. Поэтому отвожу их в сторону и улыбаюсь тому самому бармену. Парень молодой, не больше двадцати трех. Высокий брюнет. Он тоже улыбается, с интересом рассматривая нашу нелепую троицу.

– Пойду в туалет, – сообщаю я довольно громко, разворачиваясь и подхватывая сумку со спинки стула.

Блондинка довольно скалится, майор кивает.

Задираю подбородок и пошатываясь встаю из-за стола. Твою мать. Это оказывается сложнее, чем я думала.

Пытаясь держать верную траекторию, добираюсь до туалета. Первым делом закрываюсь и подхожу к зеркалу. Показываю своему отражению язык.

Красивая? Я бы не сказала.

Оставив сумку на тумбе у мойки, делаю мокрые дела, а затем закрываю крышку унитаза и плюхаюсь сверху.

Боже мой… Уже и забыла, что такое вертолеты. Веки сами собой смыкаются. В груди беспокойно бьется сердце, а во рту сушняк, от которого начинается противная икота. Я тысячу раз задерживаю дыхание, повторяя про себя: «Икота-икота, перейди на Федота. с Федота на Якова, с Якова на всякого…» Потом в алкогольным дурмане рассуждаю, чем же Федот с Яковом так провинились, что вся икота в старину доставалась именно им? Наверное, тоже были слишком свободными? Обнимаю себя руками и покачиваюсь.

Не знаю, сколько сижу в таком положении. Чуть не упав, я вскакиваю, когда слышу отчетливый стук в дверь.

– Стажерка Завьялова, – говорит Бойцов. – Отставить спать.

Поправив юбку, быстро дергаю щеколду.

Майор заходит внутрь и по привычке озирается. Нахмурившись, пялится на мои еще больше побелевшие от холода ноги.

– Почему не оделась?

– Не хочу. Так доеду.

– Где твои колготки?

– В сумке. – Я снова икаю.

Стены в туалете будто сужаются, и возникает ощущение, что Бойцов стоит ко мне вплотную.

– Доставай, – произносит он строго, становясь на одно колено.

– Зачем?

– Я их на тебя надену, Гвардеец.

– Вы что… Пётр Первый?

Майор смотрит снизу вверх, сжимает мою лодыжку.

– Я хуже, Валерия, но ты об этом не узнаешь.

Я достаю колготки из сумки.

– А та блондинка…

– Что?

– Она узнает? – Сонно зеваю.

Тимур на вопрос не отвечает.

– Садись уже, – приказывает грубовато, роняя меня на закрытую крышку унитаза.

– Ай! – пищу, потому что она снова холодная и, соприкасаясь с кожей, кусается. – Вы хоть раз это делали? – спрашиваю, передавая Бойцову аккуратный сверток.

– Только на обратной перемотке.

– Это как?

– Качественно снимал.

Его темные глаза касаются родимого пятна над коленкой, и внизу живота становится жарко.

Бойцов оперативно скидывает с меня ботинки. Хихикаю пьяно: опер – скидывает оперативно. Майор с раздражением поднимает взгляд, а потом опускает его на миниатюрные розовые пальцы.

Слава богу, на днях я получила аванс и успела заскочить на педикюр. Это же едва ли не основной женский страх, такой же как отсутствие депиляции. Грешок тоже не мой, кстати говоря.

В туалете повисает странная тишина.

– Вы что, фут-фетишист какой-нибудь? – бормочу, поджимая пальцы.

– После первого приступа диагноз не ставят, Завьялова.

– О, вот как! Думаете, фут-фетишизм – это что-то вроде эпилепсии?

– Предполагаю, да, – угрюмо отвечает Тимур, скользя взглядом по моей ноге, животу, груди. – Судя по тому, что из моего рта сейчас пойдет пена, очень похоже.

Я прикрываю свой, давя очередной пьяный смешок.

– Это от пива, товарищ майор.

– Может быть, – тяжело вздыхает он, перенося вес тела на другую ногу, будто сидеть на корточках ему становится неудобно.

Упираю пятку одной ноги в ботинок и вытягиваю другую, почти касаясь ряда пуговиц на рубашке майора.

– Начнем, – говорит он с мимикой врача перед операцией. Только вместо латексных перчаток натягивает на руки мои колготки, чтобы вывернуть.

А вместо стерильной операционной у нас – туалет спортбара. Операция так себе, прямо скажем. Антисанитария полная. Я снова ржу.