Что, если? (СИ) - Резник Юлия - Страница 34

– Я не знаю.

– Бред. Ну какой же бред, а?! Да это же просто грибы. И все…

– Расскажи еще что-нибудь. В деталях. Это была осень или зима? Ты видела какие-то лица?

Айна рассказывает. Что снилось ей лето, тайга. Снился какой-то движ. Мужской, шумный, будто бы что-то предвкушающий.

– И этот снился…

– Кто?

– Ну… Импотент!

– Человек Глухова? Тот, над которым ты пошутила, он?

– Да. Да, кажется… Я не помню!

– Вспоминай. Это важно.

– Да что вспоминать?! Просто он примелькался. Достал меня до печенок! Вот подсознание и выдало его физиономию.

– Кто стрелял, ты, конечно, не видела? – отмахивается Имана.

– Нет. Слушай, это же просто сон… Ты чего в меня так вцепилась?

– А если не сон? Вспоминай, Айна. Раз я побежала, значит, стреляли не в меня, тут ты верно подметила.

– И? Дальше что?

– Тогда в кого стреляли? В Глухова? Он там был?

– Не знаю! Прекрати, пожалуйста. Ты меня с ума сводишь!

Пятясь нелепо задом, Айна сползает с кровати и выбегает прочь из дома, как была, босиком и в ночнушке. Имана садится, обхватывает согнутые в коленях ноги руками. Игнорируя стекающий вниз по позвоночнику страх. Успокаивая дыхание. И всякие мысли вроде, ну и ладно. И пусть. Так даже лучше. Потому как они совсем уж какие-то неправильные.

Но манящие…

Что ей жизнь, если без него из нее ушла вся радость?

Встает. Забирает тапки и одеяло.

– Айна…

– Я здесь, – всхлипывает сестра. Имана поворачивается на звук. Айна сидит на завалинке рядом с прикорнувшим одним глазом волком.

– Прости меня. Я, наверное, слишком давлю, – винится Имана, неспешно подходя к сестре и набрасывая ей плед на плечи.

– Не то слово.

– Извини. Правда. Я не хотела. Пойдем в дом, здесь холодно. И комарье, – шлеп себе по шеке. Если в жизни в лесу и есть какие-то минусы, то это – вездесущие насекомые. Летом от комаров и мошки ничего не спасает. Даже разрекламированные репелленты бессильны.

– Я еще чуток посижу. Проветрю голову.

– Ну, посиди. Волк, охраняй.

– В моих снах мне ничего не угрожало, – хмыкает Айна.

– Да я просто пса командам учу.

Не желая навязываться сестре, которую и так в очередной раз напугала, Имана возвращается в дом. Ноутбук так и стоит на полу, куда она его переложила. Берет… Пароль у Айны – закачаешься – четыре единицы. Имана его зачем-то вводит. Подключает древний модем и, с трудом дождавшись, когда страница поиска загрузится, вводит «Герман Глухов», отсортировав поиск по фотографиям. Те тоже прогружаются целую вечность. Стараясь не смотреть на объект своих девичьих грез, Имана внимательно вглядывается в лица окружающих его людей. Охрану вычисляет в два счета. По одинаковым галстукам. И по всему выходит, что Герман ее или в значительной мере обновил, или сменил полностью. Ни одного знакомого лица в его окружении. Понять бы, хорошо это или плохо?

– Что ищешь?

– Глянь на эти фото, пожалуйста. Тут есть твой импотент?

– Почему это он мой?

– Ну, так. К слову пришлось.

– Ясно. Вот он… И вот. А что?

– Да ничего. Похоже, Глухов сменил охрану, а этот, скорее всего, ее возглавил.

– И что это означает?

– Что прежняя охрана расформирована. А новая…

– М-м-м?

– Еще недостаточно сработалась.

– И это в свою очередь значит, что…

– Ничего это не значит, – деланно-беспечно вздыхает Имана, не желая еще больше пугать сестру. – Ложимся? До рассвета еще часа два.

Имана отодвигается к стенке и приглашающе поднимает одеяло. Айна, тяжело вздохнув, ложится рядом. Некоторое время они молчат, разглядывая скользящие по потолку тени. Мизинец к мизинцу. А потом, не сговариваясь, переплетают пальцы.

– Ты думаешь, они проебут очередное покушение, так?

– Может быть.

– И ты собираешься этого не допустить? Собираешься… – Айна вскакивает, – закрыть его собой? Опять? Ты спятила?! После всего, что он с тобой сделал?

– Кажется, кто-то утверждал, что это просто сон, – усмехается в темноту Имана.

– Да, но… Все равно. Обещай мне, что ты не станешь лезть под пули. Его безопасность – не твоя забота. Так?

– Все верно.

– И даже если что-то случится, ты…

– Я не буду в это лезть. Обещаю.

– Отлично. Но я все равно настаиваю, что это просто сон.

– Конечно.

Герман сидит в позе лотоса и безуспешно пытается очистить разум, чтобы выйти чуточку за… И хоть так, хоть в своих мыслях коснуться ее души своею. Но где там? Волк за дверью воет так, что попробуй сосредоточься на чем-то, кроме этих его завываний. Смирившись, что ничего у него не получится, Глухов встает и с психом открывает дверь.

– Ну что еще?!

– У-у-у-у.

И то в лес смотрит, то на него…

– Хочешь со мной побегать?

Соглашаясь, подросший зверь тычет мохнатым лобешником в бедро Глухову.

– Тебя когда-нибудь там сожрут, ты это понимаешь?

– У-у-у…

Сил бегать у Германа нет. Совсем. И, наверное, этому есть рациональное объяснение – будни после выборов слились в один нескончаемый день сурка, наполненный встречами и работой. Он спит от силы три часа в сутки. А в остальное время пашет как проклятый. Но разве он в первый раз существует в таком режиме? Да нет, конечно. Иррациональное подсказывает Герману, что дело тут в другом. Он просто без нее не может. Не может ни-че-го. Не может собраться, не может себя мотивировать, не может понять зачем? И просто медленно по чуть-чуть умирает.

Волк подпрыгивает, ставит передние лапы ему на плечи. Опрокидывая Глухова на задницу:

– Да тише ты, слон! Фу!

И глюк, вероятно, ловит. Притягивает морду зверя к себе.

– Ты что, у нее был? У нее был, да? Вот же гад.

Псина пахнет псиной. А еще ею… Будто она его погладила по загривку, а шерсть каким-то чудом сохранила нежный девичий запах. Герман обнимает Волка за шею, притягивая зверя к себе. И тянет носом.

Глухов знает об Имане все. По крайней мере, все то, что можно нарыть, задействовав имеющиеся в его распоряжении ресурсы. И то, что она согласилась водить тупоголовых туристов за деньги, он знает тоже. Это как-то позволяет ему примириться с тем, что она не приняла его помощи. Раз у нее есть работа, значит, и какие-то деньги есть. То есть она не голодает, не бедствует и не мечется. А просто живет дальше…

Означает ли это, что она не сломалась? Не факт.

Означает ли это, что он может себя простить? Да никогда в жизни.

Глухов даже извиниться не может. Не потому что гордый. Какой там… Он бы в ногах у нее валялся, если бы тому, как он с ней обошелся, можно было найти прощенье. Просто не знает как. Или скорее даже не представляет, как он, извинившись, снова ее отпустит. Сейчас ему кажется, стоит только ее увидеть, и все. Тормоза откажут, предаст здравый смысл. И он ее тупо на поводок посадит, чтоб никуда от него… Никогда больше. Герман ведь на полном серьезе размышляет над таким вариантом. Вот до чего дожился!

– Эй-эй! – слышится обеспокоенный голос нового начбеза, который, взлетев по ступенькам, не придумал ничего лучше, чем попытаться оттащить Волка от Глухова. В ответ зверь, кто бы сомневался, едва не цапнул того за руку.

– Да мы просто дурачимся. Отпусти пса. Волк, фу!

– Виноват, Герман Анастасыч. Преувеличил проблему.

– Да уж лучше перебдеть, – отмахивается Глухов, по привычке пристально вглядываясь в новое лицо в своем окружении. Спецов ему из столицы подогнали. Заверили, что парни – профессионалы высочайшего уровня. Не верить у Германа нет оснований. Он сейчас ценный кадр, беречь его будут еще с большим рвением. Глухов бросает взгляд на часы: – А ты чего еще не отдыхаешь, Андрей Валерьич?

– Осматриваюсь, что-то неспокойно.

Герман понимающе кивает. Времена и впрямь еще те наступили. Бутову вот-вот предъявят обвинения на основе показаний Елены. Ничего больше ему предъявить нельзя – тертый калач, грязную работу он, конечно, делал чужими руками. Не факт, что его удастся призвать к ответу за все грешки. Да и не стоит перед Германом такой цели. Бутов для него – в прошлом. Теперь бы с остальным разобраться. Со всеми бутовскими подельниками. И схемами. Это более кропотливая работа. А учитывая, каким людям он уже перешел дорогу, еще и опасная. К бабке не ходи – по его душу еще придут. Пока все не примут новые правила игры, не перераспределят капиталы, не привыкнут жить по закону, и так далее. Бурлить будет долго. И в этом смысле даже хорошо, что Имана выведена из игры. Герман ни за что бы не смог расслабиться, зная, что ей угрожает опасность. А так она защищена. И только это не дает ему наворотить уж совсем какой-нибудь дичи.