Огненное сердце (СИ) - Резник Юлия - Страница 20

«Дома будь в восемь», – падает на телефон с незнакомого номера. Впрочем, тон письма и его форма не оставляют простора для фантазии. Так со мной разговаривает лишь один человек. Сердце обрывается. Ухает вниз, отчего по телу расходятся горячие волны. Которые, впрочем, только подзуживают мою злость:

«А не пошел бы ты?» – набираю в ответ и по-детски отправляю номер в блок. Домой намеренно приезжаю ровно в восемь тридцать. Пусть собакам своим «место» указывает, а не мне. Я, конечно, понимаю, что Муса серьезно за меня вписался, но это не причина вести себя со мной вот так. И уж тем более исчезать из моей жизни почти на неделю без предупреждения.

С колотящимся сердцем выхожу из лифта. В холле тихо. Достаю из кармана ключи и проворачиваю в замке. Чужое присутствие ощущаю интуитивно. Так-то он подкрадывается бесшумно, даже воздух остается недвижим. Толкаю дверь. Захожу в квартиру. Муса разворачивает меня волчком и оттесняет к стене.

– Ка-а-акие люди, – протягиваю я и карикатурно заламываю руки. Гатоев в ответ смотрит на меня так, что в моменте становится стыдно за свое идиотское представление.

– Закончила?

– Ну, прости, что не с красной дорожкой тебя встречаю.

– Ну, прости, что не объявился раньше. Твои проблемы решал.

Мгновенно вспыхиваю. Не знаю, как ему удается одной меткой фразой меня осадить. Я теряюсь. Потому что как бы не пошел сейчас разговор, я все равно выставлю себя истеричной неблагодарной дрянью.

– А позвонить ты не мог? Просто сообщение сбросить? На худой конец, цветы мне послать.

– Цветы?

– Как вариант! – зло смеюсь я. – Чтобы я хоть чуть-чуть понимала, что происходит. И в целом. И между нами.

– Ты моя женщина. Что еще тебе разъяснить?

Когда он вот так это говорит, и правда кажется, что все понятно. Сердце тает. Чтобы не выставить себя полной размазней, все-таки замечаю:

– Муса, ты пропал на неделю!

– И я объяснил, почему. Завязывай скандалить. И сюда иди.

– З-зачем?

– Для закрепления пройденного материала.

– Что? – хлопаю глазами.

– Хочу убедиться, что ты точно поняла, как нужно относиться к своему мужчине. Ну? Может, я как-то дал понять, что меня можно посылать, а, девочка?

– Н-нет, – шепчу, облизав губы. – Я должна относиться к тебе с п-почтением. Как и ты ко мне! – взрываюсь в ответ на предъявы. Муса смотрит на меня с легким волчьим прищуром. Тонкие лучики морщинок убегают к вискам. Завораживающе красиво. Как и последовавший за этим белоснежный оскал:

– Принято.

И все? Типа, скандал исчерпан? Так до конца и не решив, как к этому относиться, замечаю:

– Мне надо в душ. А ты пока осмотрись, ладно? Не стесняйся, чувствуй себя как дома.

Быстро моюсь, проверяю гладкость стратегических мест. В чувствах полный сумбур, но сомнения все же перекрывает радость. И предвкушение. Мажусь перфорированным кремом. Наношу за уши духи. И выхожу к нему, распустив по плечам волосы.

– У тебя еды нет.

– Аха. Я же только с работы. Закажи, чего хочешь. Или… С твоего телефона нельзя, да? – сникаю. Муса дергает плечом. Тогда я протягиваю ему свой айфон: – Выбери, что ты любишь. Я всеядная.

Пока Гатоев листает меню, напряженно за ним наблюдаю. Ну не может же он не понимать, что жить так, как я живу эту неделю, не зная, что происходит, нельзя?! Я хочу знать, в какие игры меня втянули. Неведение убивает. И его «я все решу» не спасает ни капельки. У меня уже был мужик, который вроде бы все решал. От таких нельзя попадать в зависимость.

– Муса, расскажи, что происходит?

– А Сидельник не рассказал?

– Нет.

– Зачем же он тогда приезжал?

Почему меня не удивляет, что Гатоев в курсе его визита? Интересно, а про гончарку он тоже знает? Ладошки начинают потеть. И по затылку будто сквозняк проходится.

– Предлагал стать его любовницей. Представляешь?

Муса отрывается от заказа и, взмахнув длинными черными ресницами, метко ловит мой взгляд.

– Роковая ты женщина, Амалия.

– Да-да, вот так и узнаешь о себе что-то новое. На тридцать шестом году жизни, – со смешком замечаю я, и мы замолкаем. Гатоев заканчивает оформлять заказ, будто плевать ему на то, что я ответила Сидельнику, я – от обиды, что он ни о чем больше не спрашивает. А потом все же вываливаю как есть: – Я боюсь, Муса. Боюсь, что он отыграется на мне за отказ.

Слова, произнесенные вслух, будто высвобождают все мои страхи сразу. И я, совершенно не готовая к таким спецэффектам, вдруг понимаю, что не могу сделать следующий вдох. Грудную клетку будто тиски сжимают. Муса откидывает телефон и перетекает в пространстве к противоположному краю стола.

– Дыши! Давай, голову между коленей…

Первый глоток воздуха врывается в легкие с надсадным хрипом. За грудиной жжет.

– Вот так. Тщ-щ-щ. Ну, ты чего расклеилась? Зубы он обломает. Слышишь?

Обвиваю руками шею Гатоева. Носом в нее вжимаюсь. Восточный аромат успокаивает. Но с губ все равно рвутся некрасивые всхлипы.

– Об-бещаешь?

– Конечно. Все будет хорошо.

Муса гладит меня по спине, а мне мало. Отстраняюсь на миг и зубами его губу нижнюю цапаю. Загнанный зверь всегда кусается. Гатоев шипит. Оттягивает мою голову за волосы. А мне плевать. Я его рубашку расстегиваю. И ремень… Пустота между ног отчаянно пульсирует, требуя ее заполнить. Наши поцелуи совсем звериные. Мы влажно лижемся, кусаемся и сталкиваемся языками, как в бою. Я хнычу, выпрашиваю. С силой пальцы на его плоти стискиваю… Не даю под себя подмять и сама на него насаживаюсь, утопая в черноте глаз.

– Тебя еще воспитывать и воспитывать, – усмехается Муса, сжимая в ладонях мои ягодицы. Жестко опускает меня на себя, даже так все контролируя. Раз, и еще, и еще… Очень хорошо. Вытесняя страх. Высекая стоны.

– Муса-а-а.

Он задирает футболку мне на голову. Я смеюсь, утопая в этом чувственном мороке. Извиваясь, хочу избавиться от тряпки вовсе. Но он ловит ртом мой сосок и принимается жадно сосать. Я всем телом натягиваюсь как тетива и неожиданно в тот же миг себя отпускаю…

Лежу, растекаясь по дивану выброшенной на берег медузой. Косточек вообще не чувствую. Шевелиться лень. Сквозь полуприкрытые веки наблюдаю за Мусой. Повернувшись ко мне поджарой задницей, тот как раз стягивает резинку и небрежно бросает в мусор. Рот слюной наполняется. Хочется его легонько куснуть за эту скульптурно вылепленную ягодицу. А вот чего я больше точно не хочу – так это ругаться.

Гатоев накрывает правой рукой левое ухо и, чуть надавливая, принимается разминать шею. Потом все так же голый подходит к окну, но становится как бы под углом, чтобы его невозможно было увидеть со стороны улицы. Хотя на самом деле это и невозможно. Ведь я живу на высоком этаже. Даже интересно, у него это на автомате выходит, или он все же сознательно контролирует пространство? И как же волнительно наблюдать за его уверенными хищническими движениями…

Пока я на него облизываюсь, Муса достает сигарету и с удовольствием подкуривает. Другому бы не позволила дымить в своей квартире. А ему как будто все можно. Да и сигареты у него какие-то необычные. Пахнет никотином, но еще чем-то приятным, напоминающим о вишне в шоколаде.

Затягивается глубоко и красиво, чуть запрокинув голову. По-бордельному мягкий свет прикроватных ламп вырезает из черноты его острый профиль и зажигает искры на рано поседевших висках. Подумала бы, что рисуется, если бы не была так уверена, что ему уже давным-давно ничего себе не нужно доказывать.

В дверь звонят. Плечи Гатоева каменеют. Это очень заметно – настолько он высушен. Мой пульс пугливо частит.

– Это доставка, – расслабляется он. – Иди открой.

От облегчения даже не огрызаюсь. Вскакиваю, натягиваю халат и несусь открывать. Или я просто уже привыкла к тому, что он говорит преимущественно командами?

Выглядываю в глазок. За дверью стоит парень в курьерской робе. Открываю и утыкаюсь носом в огромный букет тюльпанов.