"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6 (СИ) - Семенова Мария Васильевна - Страница 59

Где она была теперь, та… то посрамление женщин, которому он при встрече снёс бы голову без разговоров, дай только удостовериться, что это вправду она? Может, всё там же, в Самоцветных горах. А может, и нет.

– А ребёнка? – спросила она. – Ребёнка ты мог бы убить?

Волкодав подумал и сказал:

– Сейчас не знаю. Раньше мог.

Сказал и заметил: кнесинка сделала усилие, чтобы не отшатнуться. Откуда ей было знать, что он сразу вспомнил подъездной тракт рудника. И детей на дороге.

Кормили их так. Привозили корзину вяленой (и откуда только брали в горах?) рыбы. Сколько подростков, столько же и рыбёшек. Всё вываливалось в одну кучу наземь. Кто смел, тот и съел. Серому Псу было тринадцать лет, когда один из них, пятнадцатилетний, надумал пробиваться в надсмотрщики. И начал с того, что повадился отбирать еду у тех, кто был послабей. Однажды, когда он кулаками отвоевал себе уже третью рыбёшку, Серый Пёс подошёл к нему и взял за плечо. Хватка у него уже тогда была – не больно-то вырвешься. Парень обернулся, и Серый Пёс, не сказав ни слова, проломил ему голову камнем.

Ещё в памяти Волкодава упорно всплывали малолетние ублюдки, которых он расшвырял тогда на причале. Хотя он и понимал, что вспоминать о них вовсе не стоило, а уж кнесинке говорить – и подавно.

– Вы, венны, очень держитесь за родню, – неожиданно сказала она. – Как вышло, что ты живёшь не в семье?

Похоже, она успела решить, что его выгнали из дому за преступление. Волкодав долго молчал, прежде чем ответить. Разговор нравился ему всё меньше.

– У меня нет семьи, госпожа.

Она посмотрела на бусину, переливавшуюся в его русых волосах, и решила похвастать знанием веннских обычаев:

– Но ведь ты женат? Или это подарок невесты?

Волкодав улыбнулся. Кнесинка ещё не видела, чтобы он так улыбался.

– Той, что подарила мне эту бусину, всего десять лет, госпожа.

Елень Глуздовна уселась поудобнее и попросила:

– Расскажи мне о себе, Волкодав.

Рассказывать о себе ему совсем не хотелось. Он снова начал осматриваться кругом и молчал так долго, что девушка не выдержала:

– Здесь никого нет, кроме тебя и меня. Поехала бы я сюда с тобой, если бы не доверяла тебе?

Волкодав подумал о том, что тоже вполне ей доверяет и, уж конечно, ни в коем случае не имеет в виду её обижать. Просто, чем меньше наниматель знает о телохранителе, тем обычно и лучше. Складно и красно объяснять он, однако, не выучился. Он так и ответил:

– Я плохо умею рассказывать, госпожа…

В это время из-за куста, гулко хлопая крыльями, взлетела большая тёмная птица. Волкодав мгновенно прижал кнесинку к земле, одновременно подхватывая лук и бросая стрелу к тетиве… и только тогда осознал, что это был всего лишь безобидный глухарь, едва перелинявший и надеявшийся отсидеться в кустах. Следом за птицей на открытое место выбрался Мыш, и Волкодав понял, кого следовало благодарить за переполох. Он ослабил тетиву, глубоко вздохнул и выпустил кнесинку.

– Ну ты меня напугал… – выговорила она, и голос жалко дрожал.

Бедная девочка, до чего же ей страшно, осенило вдруг Волкодава. Храбрится, требует, чтобы оружному или на худой конец простому бою её учил… в глухое место без охраны рвётся скакать… а у самой от малейшего шороха сердчишко, как хвост овечий, трепещет. Ну я и бревно, коли сразу не понял…

Он решил подбодрить её и сказал:

– Я тоже испугался, государыня.

У неё совсем по-детски запрыгали губы:

– Мне страшно, Волкодав… мне так страшно… скорее бы отец возвратился… Всё время крадутся… ночью, впотьмах…

Уткнулась лицом в ладони – и слёзы хлынули.

Волкодав пересел поближе и обнял девушку, не забывая поглядывать кругом. Гордая кнесинка прижалась к нему и расплакалась ещё отчаянней. Он ощущал, как колотится её сердце.

– Не бойся ничего, госпожа, – сказал он тихо. Помолчал и добавил: – Подумай лучше, как глухарь-то напугался.

Кнесинка подняла голову и попыталась улыбнуться сквозь слёзы. Сколько ей лет, подумал Волкодав. Шестнадцать? Семнадцать?.. Самая пора бы со сватами беседовать да доброго мужа присматривать. Такого, чтобы никто чужой впотьмах ночью не крался и даже сон дурной за семь вёрст облетал…

Он сказал:

– Не плачь, государыня. Хочешь, поедем домой?

Она кое-как утёрлась:

– Нет… погоди.

Тоже верно, размышлял Волкодав, спускаясь следом за нею к берегу заводи. Поддайся страху один раз – потом попробуй избавься. Кнесинка умылась, пригладила волосы и стала совсем прежней, если не считать припухших век и покрасневшего носа. Пока доедет до города, всё и пройдёт.

– Отец говорит, я в людях смыслю, – окрепшим голосом сказала она Волкодаву. – Я стану угадывать, а ты меня поправляй. Хорошо?

Он неохотно ответил:

– Как скажешь, госпожа.

– Ты дерёшься так, что дядька Крут тебе удивляется. И честь блюдёшь. Значит, ты был витязем, – решительно начала молодая правительница. – Наверное, ты был ранен в бою, попал в плен и угодил в рабство… – Она выжидательно смотрела на Волкодава, но венн молчал, и она нахмурилась: – Нет, не то. Крут говорит, ты всего четыре года… И как получилось, что тебя не выкупили из неволи?

Волкодав покачал головой:

– Всё было не так, госпожа.

Продолжения не последовало, и кнесинка поняла: больше она не выжмет из него ни слова. Он просто сидел и смотрел на неё. И молчал. Страшный человек. Опасный каторжник, клеймёный убийца. Кнесинка вдруг почувствовала, что доверяет этому страшному человеку полностью, бездумно и беспредельно. Она захотела сказать ему об этом, но не нашла слов, поперхнулась и спросила ни с того ни с сего:

– Почему ты пришёл в Галирад, Волкодав?

Он пожал плечами.

– Мне было всё равно, госпожа.

Мыш, уставший ползать в траве, вернулся к нему и устроился подремать на ременной петельке, притачанной к ножнам меча. Кнесинка подумала о том, что городской человек, решив спрятаться, бежит в лес и воображает, будто там его никто не найдёт. А лесной житель, наоборот, полагает, что легче всего затеряться в большом городе. Ещё она подумала, что такому, как Волкодав, затеряться ой как непросто. Такие не умеют сидеть тише воды, ниже травы. Такие без конца заступаются за осуждённых еретиков и за нищих старух и с мрачным достоинством ждут приговора, когда их приводят в суд по навету.

Волкодав заново обшарил взглядом светлое редколесье, отмечая успевшие сдвинуться тени. Любопытная пищуха опустилась на низкую ветку, посмотрела на него сперва одним глазом, потом другим, вспорхнула и полетела ловить комаров.

– Всё-таки ты должен научить меня сражаться, – решительно проговорила кнесинка. – Ты – мой телохранитель, не батюшкин… меня и слушай, не его. – Венн молчал, и она, опустив голову, тихо добавила: – Я не посягаю быть воительницей, как моя мать. Я просто не хочу больше бояться… – И вскинула голову, глаза снова заблестели задором: – Я слышала, как забавляются лучшие бойцы твоего племени. Кто-нибудь разгоняет на них тройку, и они ударом в оглоблю опрокидывают всех трёх коней! Ты так можешь?

– Не знаю, – сказал Волкодав. – Я не пробовал.

Кнесинка хитровато посмотрела на него снизу вверх, из-под ресниц, и вздохнула:

– Наверное, врут люди.

– Не врут, – сказал Волкодав.

– А ты сам видел?

– Видел. Только это была не забава.

– А как?..

– Лошади понесли на ярмарке, – ответил он неохотно. – Нас, детей, затоптали бы, если бы отец не остановил.

– Твой отец был воином? – спросила кнесинка.

Волкодав отрицательно мотнул головой. И опять намертво замолчал.

А через несколько дней случилось то, чего он ждал с самого начала, и в особенности – после того, как Лучезар привёл бывшего полосатого и Плишку. Третий явился сам, и осталось только предполагать, подслушал ли он какой-нибудь разговор на торгу или смекнул сам. Это был молодой белобрысый сегван, но, при всей его молодости, сегванского в нём было намного меньше, чем в старой Киренн – вельхского. Волкодав хорошо знал эту породу наёмников, которые путешествовали из страны в страну вслед за войнами и войсками, давно и прочно забыв дорогу домой. Самого его никакой заработок не заставил бы к ним примкнуть. Хотя и звали. И до хрипоты объясняли дремучему бестолковому венну, что война, мол, – такое же ремесло, как и все остальные…