Удача – это женщина - Адлер Элизабет - Страница 18

• Предыдущая
• 18/145
• Следующая

Как только отзвучали последние молитвы, провожающие заторопились в тепло ожидавших экипажей, и скоро у последнего приюта Долорес остались только Фрэнси и двое могильщиков, похожих на серых призраков; переступая с ноги на ногу, чтобы согреться, и покашливая в кулаки, они готовились забросать могилу землей. Не в состоянии больше выносить подобное зрелище, Фрэнси быстро отвернулась.

Вернувшись домой, она в одиночестве устроилась на позолоченной козетке в углу огромного зала, где обыкновенно танцевали, и наблюдала, как изголодавшиеся гости кинулись поедать всевозможные лакомства, ожидавшие их в буфетной. Женщины улыбались и тихонько болтали друг с другом о бале, который должен был состояться на следующей неделе. Наибольший интерес у дам вызывал вопрос о том, кого пригласили на празднество, а также, кто как будет одет в этот день. Мужчины, сжимая в руках бокалы, собирались кучками и вполголоса беседовали о делах. Гарри стоял тихо рядом с отцом и вместе с ним принимал соболезнования.

— Странная все-таки у Гормена девочка, — вдруг услышала Фрэнси.

Она оглянулась — две женщины тихо беседовали, почти соприкасаясь головами.

— Сидит в одиночестве и смотрит в одну точку, в то время как она должна быть рядом с отцом и братом. Взгляните, ему всего четыре, но он уже совершеннейший маленький мужчина… и потом она ни слезинки не пролила над могилой матери… Интересно, отчего эта девочка не проявляет ни малейшей жалости к покойной матери? Это просто ненормально… Гормену следует приглядывать за ней получше. Я бы даже сказала, что со временем дочь может доставить ему немало неприятных минут…

Фрэнси почувствовала, как ее щеки покрываются румянцем. Она устремила взгляд на голубые завитки ковра, моля Бога, чтобы не разрыдаться. Да что они знают? Конечно, все эти дамы были не прочь поболтать и посмеяться с Долорес, когда приезжали с визитами в их дом, они также присылали цветы и фрукты, когда по городу распространилась новость о ее болезни. Но никто из них ни разу не навестил больную, и Фрэнси была готова в этом поклясться, ни одна душа не знала, что они провели на ранчо почти год. Сердце девочки словно сжало железной рукой от печали и тоски. Ей хотелось крикнуть прямо в лицо этим сплетницам, что они всегда были равнодушны к судьбе Долорес и никто из них не любил ее так, как она… Фрэнси поймала на себе взгляд отца. Сердитым жестом он потребовал от нее выйти из убежища и занять место рядом с ним. Фрэнси, поколебавшись, с усилием оторвалась от бархатного сидения и двинулась через зал сквозь толпу, чтобы присоединиться к отцу и брату.

— Почему тебя нет рядом с нами? — раздраженно спросил Гормен.

Он, правда, старался говорить тихо, но все равно девочка различила в его тоне с трудом скрываемую злобу и отшатнулась.

— На тебя обращают внимание. Становись за братом и веди себя как следует.

Встав на указанное место чуть ли не по стойке «смирно», Фрэнси ждала только одного, чтобы вся эта церемония поскорее закончилась. Длинной чередой гости следовали один за другим, и позже она вспоминала, что приседала и говорила что-то в ответ на печальные слова соболезнования. Она также заметила, какими взглядами дарили ее отца дамы. «Настоящий мужчина», — слышала девочка то из одних, то из других женских уст. Произнося приличествующие случаю слова поддержки и ободрения, дамы, тем не менее, думали прежде всего о своих незамужних дочерях и миллионах семьи Хэррисонов. Наконец горничная увела Гарри пить чай. Заодно получила свободу и Фрэнси.

Она снова оказалась в своей старой комнате, которая в серых январских сумерках выглядела еще более тесной и непривлекательной, чем когда-либо. С кровати в некоторых местах отколупнулась белая краска, а узкий соломенный матрасик выглядел совсем плоским. Шторы аляповатым рисунком были не в силах преградить доступ в комнату холодного воздуха, поскольку из маленького, забранного железной решеткой окошка постоянно дуло. Вообще отопительная система, отлично работавшая на нижних этажах, по мере того как трубы поднимались все выше и выше, постепенно сдавала, и в комнате Фрэнси жар сменялся едва ощутимым теплом. Девочка улеглась на кровать поверх одеяла и долго ворочалась, содрогаясь от холода и пытаясь со всех сторон поплотнее подоткнуть одеяло. Именно в этот момент слезы наконец хлынули ручьем у нее из глаз. Она плакала по безвременно ушедшей из жизни матери, по любимой собаке Принцессе, которой не позволили жить рядом с ней в доме; она плакала от одиночества и от ощущения собственной ненужности, плакала до тех пор, пока не заснула, так и не сняв шелкового траурного платья и ботинок из мягкой телячьей кожи.

На следующий день после похорон Гормен послал телеграмму в Лондон, в которой предлагал последнюю и окончательную цену за паровую яхту. О покупке судна переговоры велись довольно давно, и вот, наконец, предложение было принято, и через неделю отец с сыном отправились в Нью-Йорк в отдельном вагоне, принадлежавшем лично Гормену, по Южно-тихоокеанской железной дороге. К слову, Гормен являлся ее директором. Из Нью-Йорка они отплыли во французский порт Шербур на борту французского парового лайнера «Аквитания». Из Шербура доехали по железной дороге до Дьювилля, где, согласно подписанному договору, должна была состояться передача корабля новым хозяевам.

Гормен планировал провести за границей несколько месяцев, поэтому всю мебель в родовом гнезде Хэррисонов прикрыли чехлами от пыли, как будто никого из членов семьи в доме не осталось. Единственным существом, которое разделяло одиночество Фрэнси, была немецкая гувернантка, взятая для того, чтобы учить девочку приличным манерам и отчасти основам наук.

Сердце Фрэнси екнуло, когда она впервые увидела свою будущую наставницу. Фрейлен Хасслер была старой девой лет сорока, обладавшей сильным характером и единственным природным украшением в виде седоватых редких волос, уложенных тем не менее в аккуратные букли, нависавшие тощими колбасками над ушами. Фрейлен была высока ростом, но ничем, хотя бы отдаленно напоминающим женские формы, не располагала. Кожу она имела морщинистую, а выражение лица — суровое. Изо рта у нее торчали крупные, похожие на лошадиные, зубы, а глаза закрывали маленькие круглые очки в металлической оправе. Стеклышки отражали свет, и от этого выражение глаз гувернантки Фрэнси никак не могла разобрать.

Фрейлен хорошо знала, что такое богатый дом, и поэтому решила сразу поставить все точки над «i».

— Я не служанка, герр Хэррисон, — заявила она хозяину при первом же знакомстве. — Натюрлих, я не претендую на то, чтобы проживать на том же этаже, где проживает герр и его семья, но желаю иметь свои комнаты не выше третьего этажа. Солнечная сторона.

— Натюрлих, — согласился с условием Гормен, который до смерти был рад сбросить с плеч заботы о дочери. Таким образом, фрейлен обрела собственные гостиную и большую спальню на третьем этаже с окнами, выходящими на залив Сан-Франциско. Комната для занятий находилась на первом этаже, а Фрэнси так и оставили жить в ее холодной комнатке с крошечным зарешеченным окном. Она ела за обшарпанным столом в комнате для прислуги, в то время как фрейлен обед носили в ее комнаты на подносе.

В первое же утро своего пребывания в доме фрейлен послала горничную за Фрэнси с тем, чтобы та привела девочку ровно в восемь часов.

— Будете приходить ко мне каждый день в это время, — сказала немка, критическим взглядом окинув Фрэнси с головы до ног.

После этого в комнате воцарилось молчание, Фрэнси же переминалась с ноги на ногу, мучительно желая увидеть глаза фрейлен под стеклами очков.

— Вы не аккуратны, — наконец сурово констатировала немка. — Ваши ботинки в грязи, а на фартуке пятна. О вашей причёске я и не говорю. Она ужасна. Вам придется вернуться в свою комнату и привести себя в порядок. Я не потерплю неряшливости.

Фрэнси в испуге кинулась исполнять приказание гувернантки, а затем поспешно вернулась в класс.

Фрейлен Хасслер снова проинспектировала девочку, после чего сказала:

• Предыдущая
• 18/145
• Следующая