Княжич, князь (СИ) - Корин Глеб - Страница 36

Он развел руки и поднял глаза:

— А за палаты сии сколь грехов-то с твоей души паства молитвами своими благодарными смоет — вот этому я действительно завидую, отче!

— Не юродствуй, черноризец! И не тебе добром моим распоряжаться! Не тебе!

— Верно говоришь, не мне, — легко согласился отец Варнава. — И даже не тем, кого после меня в гости ждать станешь.

Движением головы указал в сторону ворот, за которыми стояли, сбившись в робкую стайку, прихожане Сретенского храма:

— Им. Ради них Господь на землю приходил. Это они — Церковь, а вовсе не мы с тобою. Ты и я — священнослужители. Служители, слуги! Так было, есть и будет. А теперь, отец протоиерей, оставайся с Богом. И еще раз: жди гостей.

Коротко поклонившись, он зашагал прочь со двора.

Отец Алексий продолжал стоять, тяжело переводя дух да глядя перед собою в землю невидящими глазами. Внезапно вскинул кверху кулаки — мягкие широкие рукава кисы скользнули вниз, обнажив белые полные руки, — и потряс ими в спину отцу Варнаве:

— Ненавижу вас, прихвостни холопьи! В аду бы вам всем гореть! А тебе, черноризец, — первому!

После чего бросился вдогонку уходящему игумену.

Тот неожиданно остановился, развернувшись. Отец Алексий с разбега плюхнулся сырым лицом о его широкую грудь, всхлипнул и, откинувшись, грузно повалился навзничь.

Отец Варнава наклонился над ним, протянув руку. Спросил участливо:

— Подняться не помочь ли, отец протоиерей?

— А может, у нас заночуете, отец игумен? Дело к вечеру идет — чего в путь пускаться-то?

Титарь помялся, искательно заглянул в глаза отцу Варнаве:

— К тому ж на приходе нашем избенка имеется странноприимная. Хорошая…

— Ну что ты за человек такой, Иустине! — сказал с сердцем мастер Никола. — Даже и в гости не зазовешь по-людски: «а может», «избенка странноприимная». Постой-ка ты лучше в сторонке, не позорь честной народ.

Он дружелюбно хлопнул титаря по плечу, от чего тот слегка присел и болезненно ойкнул. Затем неторопливо положил поясной поклон, просторно поведя рукою:

— Отче Варнаво! И ты, княже Кирилле, и вы, всечестные братия! Милости прошу под кров мой да ко хлебу-соли моим!

— Такоже и мы всем приходом нашим просим пожаловать к мастеру Николе! — обрадованно подхватил титарь.

Кузнец крякнул, покрутил головою.

— Да мы к ночи еще успели бы… — начал Кирилл, тут же ощутив в боку короткий тычок со стороны брата Иова. Он умолк, покосившись, — руки инока были покойно сложены на груди.

— Что-то случилось, княже? — поинтересовался брат Иов.

— Ничего, — буркнул Кирилл, потирая бок.

Отец Варнава поклонился в ответ двукратно — и кузнецу, и прихожанам:

— Честь оказанную приемлем и благодарим.

— И вас, люди добрые, попрошу разделить с нами вечерю, — обратился к сельчанам мастер Никола. — Ибо нечасты у нас гости таковые. А ты, Петре-друже, побеги-ка впереди нас Марию мою упредить.

— Вот тут ты уже неправо толкуешь, Архипе, ой неправо! — торжествующе пробасил титарь и, привстав, потянулся рукою к вместительной миске с глянцевыми колечками печеных свиных колбасок. — Кожаные ризы, кои Господь дал Адаму и Еве при изгнании их из сада Эдемского, то не одёжа из шкур звериных. Сие следует разуметь, как наши нынешние покровы плотские, так-то! А коли сему толкованию не веришь, — а оно не мое, святые отцы учат тако, — то давай отца игумена попросим рассудить о том.

— Отца игумена мы попросим благодарственную молитву прочитать, — со значением отозвался кузнец. — Гостям нашим отдохнуть пора уж — не забыл о том за богословствованиями своими, Иустине? Нам же пора и честь знать.

Титарь с большим сожалением положил колбасное колечко обратно. Загремели по половицам отодвигаемые лавки — все поднялись.

Отец Варнава прочитал молитву, заключенную громогласным Иустиновым «Ами-и-инь!», и вышел из-за стола. Его тут же окружили жена и две старшие дочери мастера Николы, наперебой щебеча что-то о приготовленых наверху постельках, хорошенько взбитых подушечках, кувшинчиках с мятной водою в изголовьях (если жажда вдруг посередь ночи одолеет) и прочих попечительных предметах.

— Звездно-то как нынче! — восторженно затрубил неуёмный титарь, выбравшись на крыльцо. — А вот в Писании повествуется: «И создал Бог светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды». О звездах же, для какой потребы они учинены, нисколь не разъясняется. Вот ты, брат Илия, ты ж явно человек ученый — так не истолкуешь ли, отчего Слово Божие столь мало говорит об устроении Небес?

— Оно больше говорит о том, как душе человечьей попасть на эти самые Небеса.

Титарь восхитился:

— До чего ж хорошо сказано, брат Илия!

— Верно, однако это задолго до меня успели сказать.

— Ты, Иустине, собираешься ли нынче дома ночевать? Давай-ка поспособствую для почину да для пущей твоей сообразительности… — кузнец бесцеремонно приобнял за пояс титаря и стал спускаться вместе с ним по ступенькам.

Кирилл свернул за угол, присел на вросшее в землю бревно у стены. Справа за воротами бормочущий ручеек последних гостей растекался в стороны, затихал и пропадал в ночи. Он откинулся назад, опершись на руки. Закрыл глаза, мысленно позвал:

«Видана…»

Теплый огонек начал медленно разгораться в голове.

— Княже! — послышалось вдруг где-то рядом.

Огонек задрожал и погас. Кирилл распахнул глаза из внутренней темноты во внешнюю, дернул головой и в сердцах ударил ладонями по бревну.

— Княже! — повторил голос за кустами сирени у забора.

— Чего тебе?

— Поговорить надобно. Да ты поближе подойди, не бойся.

Кирил пробурчал что-то себе под нос. Поднявшись сердитым рывком, направился к ограде. Крепкая рука ухватила его за плечо, отдернув назад.

— Говори, человече добрый, — сказал возникший из ниоткуда Иов. — Да прежде объявись либо назовись, окажи милость.

За кустами послышался шорох, негромкое звяканье и быстро удаляющийся перестук конских копыт.

— В дом, княже, — инок повел головой, вглядываясь в ночь. Предостерегающе вскинув ладонь, замер.

— Как думаешь: кто это был? — почему-то шепотом растерянно спросил Кирилл.

— Человек на коне. В дом.

Отец Варнава молча выслушал брата Иова. Кивнул — то ли его словам, то ли своим мыслям — и проговорил неопределенно:

— Вот оно как…

Келейник, наклонившись к его плечу, коротко и неслышно прошептал что-то.

— Нет, — ответил он, подумав. — Не стоит, пожалуй.

— А может быть, этот… — начал Кирилл.

— Всё может быть, княже! — твердо завершил отец Варнава. Добавил мягче:

— Завтра уже в обители будем ночевать. А на сегодня всем разговорам — конец. Спокойной ночи и ангела-хранителя тебе.

— Не нравится мне это! — недовольно произнес скрипучий голос прямо над его темечком. — Там головы не хуже наших с вами. Догадаются.

— О чем? О том, что мы же и позволим? А пока гадать будут — время-то уйдет! — другой голос хрюкнул и добавил поспешно-поощрительно:

— Давай, голубчик, давай!

Последние слова, видимо, относились к невысоким — с пятилетнего мальчишку ростом — песочным часам, которые тут же с тихим шелестом прошествовали вразвалку слева от Кирилла и стали взбираться по высокой лестнице. Похоже, там, наверху у них был какой-то дом. Разглядеть толком не удавалось — что-то сковывало, мешало поднять голову. Стеклянно прозвенела, открываясь, незримая дверь и запахло неведомыми волшебными травами. Наверное, поэтому скрипучий голос вдруг заговорил на неведомом языке. Песочные часы у себя наверху отозвались струящимся шорохом. «Это уходит время», — догадался Кирилл. Белая птица мягко упала на его лицо, раскинув крылья. Затем ударила острым клювом в правый висок.

Крылья птицы приподнялись, слились воедино и превратились в белый свод кельи.