Княжич, князь (СИ) - Корин Глеб - Страница 16

Он взял Кирилла за плечи и приблизил к его лицу свое:

— В глаза мне посмотри — смогу ли я тому, что сейчас в тебе, даже нечаянную обиду нанести?

— Ты… Ты уж прости меня, брат Иов.

— Бог простит, княже.

— Чевой? Княже? — с радостным изумлением тут же обернулась к ним сидевшая на траве у дороги грудастая молодица. Подхватившись на ноги, она яростно замахала ладошкой в сторону группы крестьян, обступивших кого-то из братий, закричала:

— Сюда, сюда! Здеся милостивец наш, здеся! Вот он!

Народ, бросив теребить монаха, воодушевленно устремился к опознанному «милостивцу». Молодица же тем временем проворно ухватила Кирилла за руку, звучно чмокнула ее и опять заголосила:

— Мой-то, как с обозом чумацким от варниц соляных воротился, всего-навсего осемь чеканов серебряных да дюжины две лисок медных в дом принес! Сам же втору седмицу на постоялом дворе у Шульги бражничает — а это ж на какие такие шиши? Я уж во все глаза за ним, но только по сей день никак дознаться не выходит, где он, ендовочник да скаред подлый, утаенное от детушек своих голодных схоронил. Поведай, княже!

Кирилл вырвал ладонь и с изумлением обнаружил в ней медную монету. Каким-то образом он вдруг очутился за спиною Иова, который по-отечески развел руки в стороны. Вполне миролюбивый и добродушный жест остановил набежавший люд как будто у незримой преграды. Уже оттуда хор голосов, сопровождаемый усердными поклонами, нестройно, однако вдохновенно подхватил сольное вступление молодицы:

— Коровенку у меня со двора свели, родимый! И чужой-то никто деревнею не проходил! Уж ты открой злодея, Бога ради, не обидь!

— У свекра мово как на зимнего Николу ноги отнялись, так по сей день и не встает, заступник ты наш! А ведь только его рукомеслом после мужниной смерти-то и кормились!

— Дите третий день утробою мается да криком кричит-заходится, никаки зелья и заговоры не помогают! А Гроздана-ведунья, нас опять завидевши, уж и дверь прямо перед носом учала затворять. Последня надёжа на тебя лишь осталась!

— Горшечников Прыщ Ясочку мою обрюхатил, а теперя от того отпирается да еще и клянется облыжно! А она молчит, свербигузка непотребная, блудяшку энтого покрывает!

— Братия и сестры, — проговорил Иов.

Народ умолк с послушливой почтительностью.

— Если вам нужен тот, кто дает упокоение всем труждающимся и обремененным, то вот храм Его, — инок указал на золотые купола над верхушками деревьев. — А княжий дар — в умах читать. Кто желает чтения своих тайных помыслов?

Желающих предложенного отчего-то не сыскалось. Охочие до княжьих чудес разом поскучнели, стали разбредаться со стыдливой поспешностью.

— У кого там младенец недужий да свекор болящий? — окликнул брат Иов. — Пройдите этой улицею вверх — по левую руку будет лечебница монастырская. Спросите отца Паисия.

— А с лисой-то что делать? — Кирилл подбросил медяк на ладони.

— Себе оставь. Как задаток.

Отец Варнава прикрыл глаза и затрясся в беззвучном смехе, осеняя себя крестом. Келейник за его спиной отвернулся к окну. Лицо брата Иова осталось непроницаемым.

— Да уж. Как говорится, слухом земля полнится, — сказал настоятель, отсмеявшись и посерьезнев. — Но ведь люди-то по-своему правы. Они служения ждут. А их простодушие — не грех. Сердишься на меня?

— За что, отче? — удивился Кирилл.

— За смех мой.

— Так ведь и впрямь забавно получилось.

— Ну и славно… — отец Варнава обернулся к келейнику. — Брат Илия, послушников-привратников оповести: людей, которые князя видеть желают, пред тем расспрашивать со вниманием. Галерейных в настоятельских палатах да на входе такоже предупредить следует. Если важное что случится — мне докладывать немедля.

Он улыбнулся Кириллу:

— Конечно, могут и в обход заслонов прорваться — уж не обессудь. Случается, человеку надобно так, что вынь да положь. И готовься к тому, что всегда от тебя будут ждать больше, чем ты дать сможешь.

— Слыхал я от отца нечто подобное, когда он со мною беседы вел о княжьем служении.

— Вот и я о примерно о таковом же речь повести намеревался. Доводилось ли тебе бывать при том, как князь Иоанн суд вершил?

— В конце прошлого лета, после обжинков. До той поры лишь из окошка украдкой наблюдал.

Настоятель протянул руку и приподнял краешек грамотки на краю стола:

— Князь Белокриницкий Стерх зовет меня суд свой с ним разделить. В качестве одного из надзирателей духовных.

— Это что значит, отче? — не удержался Кирилл.

— По заветам Доровым на всяком суде княжьем присутствуют посланники от христиан, древлеверцев и прочих верований, буде случатся таковые. Для надзора за тем, дабы решения князя не нанесли ненароком ущерба предписаниям религиозным. Разумеешь?

— Ага.

— И славно. Прежний настоятель обители нашей бывал у князя Стерха, а вот я пока еще не сподобился. Насколько мне известно, сам он древлеотеческой веры держится, но княгиня да двое старших сыновей — христиане. Младший готовится, нынче в оглашенных пребывает. Средь княжьих людей такоже крещеных много. О тебе уже каким-то образом наслышан, чему я удивлен изрядно. Очень желает свидеться лично. Можно сказать, даже настаивает на том. Это весьма неожиданно, однако ничего не поделаешь. Медлить тут негоже, так что прямо заутра в путь и отправимся. Посему после вечерни просил бы тебя все занятия свои отменить да спать пораньше ложиться. Отцу Паисию я дам знать.

Кирилл растерялся.

— Простите, отец игумен, — подал голос брат Иов, — но на эту пору князю важная встреча назначена. Ее отменять нежелательно.

Отец Варнава остановил на нем внимательный взгляд, согласно наклонил голову. Кириллу показалось, что в густых усах и бороде его спряталась улыбка.

Сделав несколько шагов по сосновым торцам тропинки, Кирилл оглянулся. Брат Иов у задней калитки, заложив руки за голову и не щурясь, смотрел на заходящее солнце.

— Идем?

— Ты один идешь, княже.

— А ты?

— Мыслишь, сейчас мы вместе спустимся, доброго вечера пожелаем, а затем я в сторонку отойду да за кустом схоронюсь?

— Хе! Прав ты был, когда эти свои хитромудрые штуковины нахваливать не стал — я-то думал, что любой мастер неозброя запросто сможет и сам кустом притвориться!

Кирилл удовлетворенно гыгыкнул над своей незатейливой подковыркой и затопал вниз, поглядывая на заросли шиповника у переката. Сердце опять непривычно запрыгало у него в груди. При очередном повороте он остановился и задрал голову — под стенами обители уже опустело.

На лугу у реки лежал прогретый за день предзакатный покой, даже самый слабый ветерок остался наверху. Пахло мятой, камышом и близким вечером.

— Видана, я уже здесь! — крикнул он наугад.

Из-под ног брызнули, запрыгали к воде потревоженные лягушки. Ни в назначенном месте, ни вокруг никого не было. Кирилл не успел даже толком растеряться, быстро смекнув, что для начала следовало бы повнимательнее приглядеться к знакомому кусту шиповника. Особенно к вон той его стороне, которая…

«Ну да, так и есть!»

С облегчением ухмыльнувшись, сказал громко:

— А давай сегодня я стану ягодами кидаться, а ты — в воду падать!

— А хочешь?

Вредная девчонка выскочила из-за куста и бросилась к реке.

— Вот дуреха-то какая! Я ведь только…

Кирилл рванулся вдогонку, почти у самого краешка берега успев ухватить ее поперек груди и остановить. Мягкое под пальцами ударило огнем, он отдернул руки в непривычном смятении:

— Прости, пожалуйста! Господи, да что же это такое…

Видана оттолкнула его, старательно занялась не столь уж необходимым приведением сарафана в надлежащий порядок. Голубой глаз вызывающе прищурился:

— Что? Неужто не знаешь? Ну вот нипочем не поверю!

— Да знаю я, знаю, это… Ох… Нечаянно как-то вышло.

— Это не «ох». Они вовсе по-иному зовутся.

Кирилл почувствовал, что багровеет.

— Видана! — взмолился он. — И говорю не то, и делаю всё не то — понять не могу, почему так происходит. Совсем иною я себе эту нашу встречу мыслил.