Мрачные истории, как вы любите (ЛП) - Кинг Стивен - Страница 73

"ПОСМОТРИ НА НАС ПОКАТАЙ НАС ПОВОЗИ НАС!"

Я снова пошёл. Скрип следовал за мной, сначала близко, затем потихоньку отставая. К тому времени, как я добрался до дома Грега, он совсем исчез, но навязчивые мысли — не голоса, а мысли — звучали в моей голове громче, чем когда-либо. Это были мои мысли, но они были привнесены извне.

Коляска вернулась во двор. Конечно, вернулась и отбрасывала ту же угловатую тень, которую я видел на телефоне. Футболки аккуратно висели на спинках сидений: на одной было написано ХЕКЛ, на другой — ДЖЕКЛ. Я знал, как успокоить бурю в своей голове. Я коснулся спинок сидений. Коснулся футболок. Навязчивые, повторяющиеся мысли утихли. Я закатил коляску обратно в гараж, затем отошёл и стал ждать. Мысли не возвращались. Но, конечно, они вернутся. В следующий раз они будут громче и настойчивее. В следующий раз они захотят большего, чем просто мое прикосновение.

В следующий раз они захотят проехаться в коляске.

Я запер все двери — как будто от этого был толк — и включил свет во всем доме. Затем сел за кухонный стол и посмотрел на телефон. Там был пропущенный звонок от Натана Резерфорда, но у меня имелись дела поважнее, чем адвокат Элли Белл. Я посмотрел на фотографию, которую сделал. Изображение было немного размытым, потому что моя рука не переставала дрожать, но тени мальчиков и коляски были видны. Ничто не отбрасывало их. Дорога была пуста. Затем я открыл приложение "Диктофон" и нажал кнопку "Воспроизведение". В течение двадцати секунд я слышал ритмичное поскрипывание колеса коляски. Затем оно стихло.

Я подумал о том, чтобы связаться с Энди Пелли, потому что был уверен, что он зафиксировал в своей голове изменившееся положение коляски после нашего разговора. Он дал мне свою визитку. Я мог бы отправить ему по электронной почте фотографию и голосовую запись, но он всё отвергнет. Скажет, что это тени от пальметто. Может, ему виднее, но именно так он и скажет. А скрипящее колесо? Я сам это сделал, катая коляску вперед и назад в гараже, пока записывал. Возможно, он так не скажет, но подумает. Он был полицейским, а не охотником за привидениями.

Но, может быть, это и к лучшему. У меня было эмпирическое доказательство. Я уже знал, что всё это происходит на самом деле, но мысль, что мне это привиделось, всё равно оставалась на заднем плане.

Я сидел за кухонным столом, прижав ладони ко лбу, и размышлял. "Сердечко немного шалит", — сказала Элли, когда я спросил, всё ли с ней в порядке. Но что, если проблема с сердцем была гораздо серьезнее, чем она говорила? И она знала это. Что, если это была не просто аритмия, а застойная сердечная недостаточность? Даже рак, один из тех, которые, как глиобластома, являются смертельным приговором.

Предположим, она смирилась со своей собственной смертью, но не со смертью своих мальчиков. Ведь они уже умерли однажды, но вернулись. Или она их вернула. А потом...

— Предположим, она встретила меня, — сказал я.

Да, предположим.

Я позвонил Натану Резерфорду, представился и сразу перешел к делу: меня не интересует наследство Элли Белл.

Его смешок был скорее циничным, чем удивленным.

— Тем не менее, мистер Трентон, оно, похоже, принадлежит вам.

— Дурдом. Найдите её родственников.

— Она утверждала, что у неё их нет. Что после смерти мужа и маленьких Джеев — так она их называла — она осталась последней веточкой на семейном древе. Это единственная причина, по которой это жалкое подобие завещания может не развалиться. Её имущество стоит немалых денег. Семизначная сумма, возможно, даже восьмизначная. Должно быть, вы взяли в плен ее сердце, сэр.

"Нет", — подумал я, — "это меня взяли в плен. Но я намерен это изменить".

— Это ставит меня в паршивое положение, мистер Резерфорд. Я нашел её, и пока не проведут вскрытие, я прохожу как человек с мотивом для её убийства. Вы ведь это понимаете?

— Были ли у вас основания полагать, что вы в очереди на наследство? Может, вы видели этот клочок завещания до смерти миссис Белл?

— Нет, но помощник шерифа Пелли сказал, что конверт, в котором оно находилось, был не запечатан. Окружной прокурор, который захочет завести дело, может сказать, что у меня был доступ к нему.

— Время всё расставит по своим местам, — сказал Резерфорд. Слова ради слов. У него был успокаивающий голос, которым он, вероятно, с успехом пользовался при работе с обеспокоенными клиентами. По крайней мере, с теми, у кого были деньги, а у меня, похоже, теперь их было гораздо больше, чем на моем пенсионном счете. — Если завещание не будет оспорено и пройдет через суд, вы сможете распорядиться полученными средствами по своему усмотрению. Продайте дом. Пожертвуйте деньги достойным благотворительным организациям, если решите так поступить.

Он не стал добавлять, что благотворительность начинается дома[144], но его тон это подразумевал. С меня было достаточно. Он хотел обсудить извилистый юридический путь, который нам предстоял, но мне хватало собственных извивающихся змей. На улице было темно, и мне становилось страшно. Я поблагодарил его и закончил разговор.

А может, она составила завещание, а потом покончила с собой, приняв смертельную дозу дигоксина или соталола?

"Нет", — подумал я. — "Маленьким Джеям это бы не понравилось. Я мог бы загреметь в окружную тюрьму, где "посмотри на нас, покатай нас, наряди нас" будут бессмысленны. Вердикт по итогам следствия будет "несчастный случай", и пока я буду здесь... они тоже будут здесь".

— Потому что они хотят, чтобы я остался, — прошептал я.

Я принял душ, надел спортивные шорты, закрыл дверь в ванную комнату и лег на большую двуспальную кровать Грега Акермана. Будучи гуляющим холостяком, он, вероятно, делил её со множеством пассий. Моя пассия ушла. В землю. Как и мой сын.

Я скрестил руки на груди в бессознательном жесте защиты и уставился в потолок. Это была не она, это были они. Они хотели, чтобы я остался. Они хотели, чтобы я служил им. Хотели, чтобы я заменил им мать, чтобы им не пришлось отправляться туда, куда уходят беспокойные ревенанты[145]. Им нравилось здесь, на острове Раттлснейк-Ки. Где — если я не хотел, чтобы в мою голову лезли бесконечные и повторяющиеся мысли, если я не хотел слышать скрип колес детской коляски у себя за спиной — я бы жил в доме Элли. Ел бы на кухне Элли, спал бы в её кровати. Катал бы их в коляске.

Рано или поздно я бы увидел их.

"Мне не обязательно оставаться здесь", — подумал я. — "У меня есть арендованная машина с полным баком бензина. Я могу уехать. Подальше от них. Не думаю, что шериф округа выдаст ордер на мой арест, хотя какой-нибудь судья может выписать ордер, предписывающий мне вернуться на время расследования... Резерфорд бы узнал, и, думаю, он теперь мой адвокат... но я бы боролся. И пока адвокаты сражались бы, Джейк и Джо становились бы слабее. Потому что её больше нет, а я — всё, что у них осталось".

Да. Всё это правда. И я был напуган, можете поверить. В фильме Скорсезе "Злые улицы" звучит фраза, которая всегда находила во мне отклик: "С бесконечностью лучше не шути"[146]. Но я также был зол. Меня загнали в ловушку, из которой я не должен был выбраться. Не их матерью — в глубине души я был уверен, что Элли Белл не была в этом замешана, — а парой детей. Точнее, парой мёртвых детей.

У меня не было секретного оружия для борьбы с ними: ни креста, ни чеснока для отпугивания вампиров (если я был прав, то именно ими они и являлись), ни обряда экзорцизма, но у меня был разум, и я был, чёрт возьми, слишком стар, чтобы молокососы "Крутой" и "Ещё Круче" помыкали мной.