Торжество долгой ночи - Кравец Саша - Страница 23

Ему, в свою очередь, явно пришлась не по нраву обратная реакция на привлекательность мускулистого тела.

– Цепи тебе определенно не к лицу.

Он дернул Нину за руку, притягивая еще ближе, и набросился с жадным поцелуем. В комнате вдруг не осталось ничего – только демон и парфюмированный бергамот. Мягкие губы Данте повелительно накрыли девушку, склоняя подчиниться. Нина сделала податливое движение навстречу, и Данте завладел ее ртом с новым напором. Этот поцелуй не кружил голову, не сворачивал внутренности в узел от восторга, не вызывал блаженную истому – только животное желание отдаться целиком и полностью могуществу этих сильных рук, манящих губ, бездонных глаз. Но Нина не спешила ввериться экстазу. Она выкрутила запястье из ослабшей в пылком порыве хватки и взяла руку Данте по-своему, крепко сплетая их пальцы в замок. Данте отчего-то повиновался ее движению и стиснул пальцы сильнее, не подозревая, что Нина сделала это не от великой страсти.

Не прерывая поцелуя, она сосредоточилась на их тесном прикосновении. А затем заглянула внутрь Данте, как в наполненный множеством историй запретный сосуд.

Потаенное воспоминание, вытянутое ею из глубин демона, окунуло в давно минувшие события с поразительной реалистичностью. Нина смотрела на Данте – робкого юнца неестественной бледности, с детской доверчивостью открывшего сердце своей первой любви. Он чувствовал волнующий трепет, несущееся по жилам нетерпение, призрачную надежду. Нина переживала все это вместе с ним, приходя в смятение от возможности испытывать столько всего одновременно. Данте преодолел трудный шаг – признание. Как минимум, за проявленную храбрость он рассчитывал хоть на какую-то награду. Но кривая улыбка возлюбленной повергла молодого человека в замешательство. Девичий смех звучал как что-то невероятное, совершенно потустороннее, поднимая наружу тот самый всеобъемлющий страх, не позволявший подступиться к романтическому интересу раньше. Что-то чужеродного происхождения кольнуло в груди Нины, ввергая в шок и удушье. Неужели так разбивается сердце?

Она была единственной, кто увидел Данте изнутри. Таким, каким его не видел никто: беспомощным и сломленным, уязвленным. От накативших грузом новых чувств слабость в теле сделалась невыносимой. Нина прервала путешествие по воспоминанию белого демона, еле удерживая себя в сознании.

Данте чертыхнулся, с отвращением оттолкнул от себя Нину, будто она приняла облик чудовища в его руках. Но упасть не позволил, тут же схватил девушку за горло и рывком припечатал к стене. От удара в затылок из глаз посыпались искры.

– Сделаешь так еще раз – будет больнее, – гневно прошипел он ей в лицо.

Нина приоткрыла отяжелевшие веки и издевательски усмехнулась.

– Напрашиваешься, Данте, нашел чем пугать.

Он разжал руку, не сводя с Нины пытливых глаз, и вдруг тихо рассмеялся:

– Сука.

Большой палец Данте плавно прошелся по линии ее скулы, достиг подбородка, несмело коснулся нижней губы, поглаживая. Демон будто о чем-то глубоко призадумался, наблюдая за собственными действиями.

– Я умею кусаться, – строго предупредила его Нина.

– Не сомневаюсь, – на полном серьезе ответил он.

Кай застал Нину на ступенях лестницы, ведущей в особняк, и бесшумно опустился рядом. За воротами поместья сгустилась тьма, тишина ночи веяла холодным дыханием. Нина зябко укуталась в куртку Кая, просовывая руки в карманы. Нашарив что-то любопытное, она раскрыла находку в руке.

– Куришь? – Нина держала убитую временем пачку сигарет.

– Нет, – покачал головой Кай. – Уже нет.

Его не тянуло к пагубной привычке, он бросил. Вот только побуждаемый каким чувством? Не вдаваясь в предположения, Кай понуро ссутулился.

– Могу я спросить?

– Слушаю.

– Как ты распознала свой дар?

– Случайно испытала на шестерке Лоркана, – невинно поджала она губы. – Они находили удовольствие в моей боли, но вместе с болью я помню всплеск, в котором открылась способность видеть подноготную других.

– И как Лоркан к этому отнесся?

– Решил, что показывать картинки о несуществующем – самый бесполезный талант из всех, что мог во мне проснуться.

Задумчиво потирая шею, Кай косо посмотрел на Нину.

– Но ведь… – он собирался возразить, – это не просто картинки. – Голос Кая мягко растекался в безмятежной ночи.

– А разве Лоркан об этом знает? – повернулась к нему Нина с заговорщической ухмылкой, и Кай сходу заразился ее мятежным настроем. – Это неизвестно тому, кто не умирал человеком. Во всех смыслах.

Кай поймал любопытный взгляд Нины на густом переплетении его татуировок и преисполнился гордостью. Он сам не знал, что побудило его вспомнить давнюю склонность закатывать рукава, но вместе с индивидуальностью, в которой Кай почему-то начал чувствовать нужду, к нему вернулась радость собственного «я» – ощущение чего-то большего на месте мертвого холода души.

– Хотел бы я обладать талантом… – прекратив улыбаться, шумно выдохнул Кай.

– Имеешь в виду, ты ноль?

– Обыкновенный неудачник, – Кай откинулся на ступени, держа опору в локтях, и уставился в беззвездное небо.

– Даже не поспоришь.

Кай завел руку за голову и лег на гладкий камень. С одной стороны, ему и жизни хватило для того, чтобы смириться с клеймом неудачника, а с другой – он никак не мог отпустить жажды обзавестись даром, который бы сделал его особенным. У Данте и Горана наверняка был талант, имевший особую ценность в глазах Лоркана. А Кай? Он неплохо выполнял черновую работу.

Избавляясь от мыслей, которые могли бы возбудить злобу, Кай вновь обратился к Нине:

– За что Лоркан отыгрывался на тебе?

– За то, что лишился власти. За то, что никто и никогда не испытывал к нему чувств, толкающих на искреннее самопожертвование, которого он так ждет. И за то, что не добился расположения того, кого горячо желает.

– И о ком речь? – Кай в любопытстве приподнялся на локтях.

– Об одном из предыдущих фамильяров.

Кай напомнил себе о снимке в кабинете Лоркана, о единственном предшествующем фамильяре, которого знал лично, и внезапно задал самый неожиданный вопрос, что мог прийти на ум:

– А кого любила ты?

Ответ он уже знал.

– Того, кто не был этого достоин, – лицо Нины оставалось непроницаемым. Пустота ее глаз отчетливо воссоздала разверзнувшуюся пустоту в сердце, правда, едва ли она могла теперь обременять.

– Разве тот, кто готов был свою обменять душу на чужую свободу, может быть этого недостоин?

Нина изумленно посмотрела на Кая, но объясняться не пришлось. Их разговор прервало появление Данте.

– Подъем, Ривьера, – сухо скомандовал тот, спускаясь мимо компаньонов.

Уличное освещение рассеивало городскую тьму, но обрисовывало округу лишь призрачными штрихами. Желтые фары выхватывали из полночного мрака фасады домов, мимо которых выруливал Данте. Нина увидела в окне заколоченные двери кофейни «Джермейн» и, насупившись, отвела взгляд. В голове возникло имя – Эстель. Пережив застарелую боль Данте, Нина все еще помнила тот странный укол в сердце, а когда подумала о покойной тетушке, заноза вновь противно растревожила душу.

Ощутив на себе внимание, Нина обратилась лицом к зеркалу и столкнулась с отражавшимися в нем черными радужками. Какое-то время Данте неотрывно смотрел на нее, сея внутри что-то неестественно подавляющее. Но Нина стойко выдержала его цепкий взгляд, пока демон не вернулся к дороге.

Машина двинулась севернее. Здесь черное небо покрывала сияющая золотом вуаль, а между стенами домов проглядывали огни ночного веселья. Нина с жадным любопытством припала к окну. В удивленных глазах играли отсветы ярмарочных гуляний.

– Это еще что такое? – она выпрямилась в кресле и, даже минуя торжество огней, не прекращала озираться. – В Порт-Рее никогда не было праздников.

– Идея Горана, – ответил Данте. – На ночных скоплениях сложнее обнаружить пропажу людей, – он улыбнулся ей в зеркало. – Что, хочешь погулять?