1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин - Страница 19

— Всю ответственность за эту борьбу на новом невидимом, но очень важном для нас фронте я предлагаю возложить персонально на председателя ОГПУ. И, для начала, ради эксперимента, считаю необходимым произвести все необходимые действия в Сибири, где сложилось критическое положение с продовольствием. По моему распоряжению, одновременно подобные мероприятия проведет на Украине товарищ Каганович. Так что и вы начинайте с завтрашнего утра, товарищ Менжинский. Надеюсь, что не подведете нас. Ваши результаты мы потом сравним с результатами работы Кагановича. Действуйте. А директиву по линии ЦК о всемерной поддержке ваших действий и чрезвычайных полномочий мы в Сибирь отправим утром пораньше.

Тут в квартиру Сталина подошли еще гости. И, пока гостеприимный хозяин отошел от стола, чтобы встретить их, я сидел в состоянии ступора и переваривал услышанное. Получалось, что вместо Кагановича, крайним за все предстоящие ужасы принудительной экспроприации нэпманов и насильственной коллективизации крестьян генсек решил назначить меня! Вот я попал, так попал!

Явились члены Политбюро Рыков и Бухарин. Пока они снимали верхнюю одежду в прихожей и любезничали со Сталиным и его супругой, которая тоже вышла к двери их встречать, я лихорадочно соображал, что же стану делать на самом деле? Ведь, если пообещал Сталину, то и выполнять придется! Иначе несдобровать. Я уже хорошо понимал причины, по которым генсек хочет форсировать преобразования. Главной проблемой стало нежелание крестьян продавать государству хлеб по закупочной цене. А чтобы поднимать ее до приемлемого уровня, денег у страны не имелось.

По этой же причине те самые кулаки предпочитали иметь дело не с государством, а с нэпманами-перекупщиками, которые платили за хлеб почти вдвое дороже. Потому и нэпманы, конечно, сразу попали в опалу. Хотя, врагами они, в данном случае, являлись больше экономическими, чем политическими. Ведь их интересовала не столько политика, сколько личное обогащение. А государство просто не могло выдерживать конкуренцию с этими частниками-спекулянтами. Но, с другой стороны, спекуляции с хлебом грозили привести всю страну к голоду.

Положение усугублялось тем, что никаких экономических рычагов, чтобы заинтересовать крестьян продавать хлеб именно государству, а не нэпманам, не существовало. Лишь в конце 1927 года власти приняли решение обменивать сельхозпродукцию на промтовары, выдавая соответствующие талоны за сдачу хлеба. Но, промтоваров до индустриализации в СССР выпускалось ничтожно мало. Их попросту не хватало даже для такого обмена. И спекулянты получили возможность влиять на рынок так, как было выгодно им. И этим они начали создавать серьезные проблемы для государства, делая невозможным дальнейшее развитие.

Потому Сталин и собирался одним выстрелом убить двух зайцев: ликвидировать нэпманов и кулаков. А бесправная деревенская беднота, которую кулаки обирали, используя ее, как дешевую батрачную рабочую силу на сельскохозяйственных работах, но не делясь прибылями от продажи урожая, по идее Сталина, должна была поддержать коллективизацию, надеясь разорить ненавистных преуспевающих соседей просто из зависти, и лелея надежды, что в дальнейшем через коллективные хозяйства удастся получать от государства хоть что-нибудь в обмен на свою сельскую продукцию. А кто из крестьян не впишется в новую систему отношений на селе, тому прямой путь в город для пополнения рядов рабочего класса, что тоже необходимо для предстоящей индустриализации, и предусматривалось планом генсека.

Следовательно, Сталин хотел решить одним ударом весь комплекс вопросов дальнейшего развития страны, как сам он эти вопросы понимал. И потому эксперимент в Сибири был ему просто необходим. Но, если на Украине подобный социальный эксперимент Сталин поручил Кагановичу с опорой больше на партийный аппарат, то в Сибири собирался провести самую настоящую спецоперацию силами ОГПУ с репрессиями против недовольных, разумеется. И мне придется участвовать в этом, хочу я того, или нет! А я не хотел. Потому и не знал, как же стану действовать дальше?

Сам я не особенно верил в эффективность колхозов. Тем более, что в том виде, в котором они были созданы в Советском Союзе, к процветанию сельскохозяйственной отрасли они не привели до самого краха СССР. Скорее, наоборот. И потому, конечно, я не горел энтузиазмом все эти гонения на кулаков и середняков начинать. С другой стороны, собственность помещиков на землю, как оно было в царские времена, тоже не подразумевала справедливость для обычных деревенских жителей, представляя собой иную крайность. И тут, наверное, следовало искать какую-то золотую середину. Может, лучше было бы вернуться к традиционному старинному укладу общины? Вот только такого решения почему-то даже не рассматривали. Задача ставилась за короткое время создать крупные хозяйства путем вливания крестьян вместе с их земельными наделами в большие коллективы. Причем, напрямую переводить пахотные земли в государственную собственность, чтобы повсеместно создавать не колхозы, а совхозы, большевики тоже по какой-то причине не собирались. Опасались, наверное, что крестьяне плохо воспримут, если всю их землю заберет себе государство, а колхоз — это, хотя бы формально, все-таки добровольное объединение крестьян вместе с землей и со всем инвентарем.

Когда Бухарин и Рыков присели к столу, Сталин сразу налил им вина и провозгласил тост за коллективизацию. Едва выпив, Николай Бухарин спросил:

— Ну, и что же вы решили?

— Насчет чего? — переспросил Ворошилов.

— Насчет коллективизации. Вы же не случайно за нее пьете? — уточнил Бухарин.

— Решили, Бухарчик. Нам необходимо изъять хлеб у крестьян. Иначе будет голод, — ответил Сталин, который Бухарина почему-то называл Бухарчиком, как бы подчеркивая, что это не просто коллега по Политбюро, а близкий друг.

На самом деле, Сталин «подружился» с Бухариным, который считался одним из ближайших соратников Ленина, когда с его помощью удалось уладить дело с «завещанием Ильича». Ведь Бухарин тогда, в мае 1924 года, когда Крупская зачитала письмо Ленина, выступил за то, чтобы не предавать общественной огласке этот документ, весьма неприятный для Сталина, который сразу же попросил об отставке. Вот только Бухарин в тот раз первым поднял руку за то, чтобы Иосиф Виссарионович сохранил за собой пост генсека. И Сталин, разумеется, оценил этот выбор по достоинству, стерпев за эти годы со стороны Бухарина различную критику. И критика эта была направлена, в том числе, и против того, как Сталин видел дальнейшее социалистическое строительство.

Например, Бухарин, хоть и сходился со Сталиным во мнении по поводу строительства социализма в отдельно взятой стране, но являлся активным сторонником НЭПа, считая необходимым углубление подобной экономической политики, а никак не ее сворачивание. А в отношении крестьян, обращаясь к ним на митингах, Бухарин говорил: «Обогащайтесь, накапливайте и развивайте хозяйство!» Однажды он крепко поругался с генсеком по поводу лозунга, который Бухарин провозгласил на одном из таких митингов: «Социализм бедняков — это паршивый социализм!» Но, Сталин заставил его взять эти свои слова обратно, назвав такой лозунг «не нашим» и пригрозив Бухарину обструкцией по партийной линии. Не одобрял Бухарин и принудительную коллективизацию, считая такой подход к проблемам крестьянских хозяйств авантюрным. И мне было интересно послушать, что скажет подобный политик про сталинский план. Потому, ожидая развития темы, я молча жевал соленый огурец.

Послушать Бухарина мне было интересно по той причине, что мнение его отличалось иным подходом к тем же вопросам коллективизации. Николай Иванович представлялся мне человеком неглупым, происходившим из учительской семьи. Он окончил гимназию и даже какое-то время проучился в университете на экономиста. Потому более или менее достаточное образование имел, в отличие от многих других советских руководителей этого времени. Побывав в эмиграции, он объездил немало стран, в 1912 году познакомился с Лениным в Кракове, а в 1916 году сблизился с Троцким в Нью-Йорке, где редактировал вместе с ним эмигрантскую газету «Новый мир».