Выбери любимый жанр

Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944 - Барышников Николай И. - Страница 9

Изменить размер шрифта:

Проведение советским командованием операции против германского люфтваффе на территории Финляндии важно было для пресечения действий его группировки в направлении Ленинграда с севера. В результате ее до августа 1941 г. ни один немецкий бомбардировщик не проникал больше в воздушное пространство города. Но нанесение удара советской авиацией, по словам Сеппяля, «облегчило» положение финского правительства,[101] искавшего подходящий предлог, чтобы объявить войну СССР, представив свою страну «жертвой нападения». В тот же день германский посланник Блюхер стал торопить в свою очередь правительство Финляндии принять «окончательное решение о войне» с СССР, указывая, что затем может «не удастся получить возможность выдвинуть причину для разрыва отношений с Советским Союзом».[102]

Но убеждать Блюхеру финское руководство в необходимости объявления СССР войны было не нужно. Оно само прекрасно понимало, что нельзя упустить удобный повод для этого. «Если бы Финляндия хотела сохранить мир, — писал впоследствии бывший премьер-министр Э. Линкомиес, — то, очевидно, естественнее было бы, прежде чем объявить состояние войны, попытаться выяснить у советского правительства его намерения».[103]

Так, однако, не случилось. Решение о вступлении Финляндии в войну было принято без промедления, в тот же день. При этом правительство смогло провести его через парламент, избежав дебатов. Удалось все сделать так, чтобы ограничиться лишь заявлением премьер-министра в парламенте и поддерживающими его выступлениями лидеров парламентских фракций. Вечером на закрытом парламентском заседании выступил премьер-министр Рангель. Его речь, не рассматривавшаяся предварительно правительством, была выдержана в ультра патриотическом духе, преследовавшем цель замаскировать факт заблаговременной подготовки Финляндии к вступлению в войну вместе с Германией. Изображалось произошедшее так, что Советский Союз предпринял «нападение» с целью «ликвидировать финский народ». В силу этого, сказал Рангель, «страна должна обороняться всеми имеющимися средствами». Призывая к одобрению вступления Финляндии в войну, он заявил, что «минные речи не помогут», а «требуются действия».[104]

В таком же направлении выступили от имени своих парламентских фракций В. Таннер, Ю. Ниукканен, Б. Салмиала и другие. Наиболее откровенно о целях вступления Финляндии в войну заявил представитель партии фашистского толка «Патриотическое народное движение» Салмиала. «Нам необходимо объединить теперь вместе все финские племена, — сказал он, — нам нужно осуществить идею создания Великой Финляндии и добиться того, чтобы передвинуть границы (из зала парламента: «Куда?»), — туда, где проходит самая прямая линия от Белого моря до Ладожского озера (из зала: «Не надо говорить всего того, о чем думаешь!»). Это закрытое заседание».[105]

Только депутат К. Вийк, представлявший «шестерку» левых социал-демократов, выступил с реалистических позиций. Он сказал, что Финляндия утратит свою самостоятельность, включившись в чуждую ей войну в «иностранных интересах»; ей надо проводить политику нейтралитета и мира. «Если бы нашему народу, — подчеркнул Вийк, — была предоставлена полная возможность высказать свое мнение, то он, несомненно, с еще большей силой заявил бы о своем стремлении к самостоятельности и миру».[106]

В атмосфере, созданной в парламенте дезинформации о политике Советского Союза и о его отношении к Финляндии, заявление Рангеля получило одобрение. Как отмечал впоследствии один из депутатов от Социал-демократической партии Аатос Виртанен, «парламент выразил свое доверие правительству, находясь почти совершенно в неведении».[107] Эту же мысль относительно неосведомленности парламентариев подтверждает профессор Ёкипии. Он пишет, что «широкое тайное сотрудничество с немцами скрывалось от них».[108]

26 июня президент Рюти в выступлении по радио официально объявил, что Финляндия находится в состоянии войны с Советским Союзом. Утверждая, что она подверглась нападению с его стороны и маскируя истинное положение дел о заблаговременной подготовке вместе с Германией агрессии против СССР, он заявил, что Финляндией будет вестись «вторая освободительная война». Полпред в Хельсинки Орлов в этот же день в письменном обращении к Виттингу указал на несостоятельность обвинений, выдвинутых против Советского Союза. «Нападение германских сил на СССР с территории Финляндии вынудило Союз Советских Социалистических Республик, — заявил он, — принять ответные меры против германских аэродромов и германских сил, находящихся в Финляндии».[109]

Но в Хельсинки официально стали истолковывать смысл произошедшего 25 июня как «советскую агрессию». Вместе с тем средствами пропаганды утверждалось, будто финны вступают в войну не в качестве союзника Гитлера, а лишь как «братья по оружию», во имя исключительно собственных национальных интересов. Эта же мысль легла в основу срочно ушедших в Лондон и Вашингтон телеграмм, где отмечалось, что «положение Финляндии изменилось», «Россия открыто выступила против Финляндии» и «начала войну».[110] Одновременно в дипломатической информации из Хельсинки также подчеркивалось, что будто бы вступление в войну вынужденная мера и это не должно повлиять на отношения с Англией и США, поскольку Финляндия лишь «совместно воюющая с Германией сторона в борьбе против России».[111]

Вместе с тем открытый переход Финляндии на позиции фашистской Германии вызвал довольно сильную негативную реакцию за рубежом в целом ряде стран и более всего в Англии. В Лондоне уже 26 июня посланник Финляндии имел личную встречу с министром иностранных дел А. Иденом. В ходе состоявшейся беседы финляндскому дипломатическому представителю прямо было заявлено, что в случае начала военных действий между Финляндией и Советским Союзом «может сложиться опасная ситуация».[112] Для Хельсинки особенно было неприятно, что действия с финской стороны осуждались в Соединенных Штатах Америки. В госдепартаменте США срочно отменили готовившуюся до этого пресс-конференцию по финляндскому вопросу, где собирались, по информации, которой располагало финское представительство в Вашингтоне, «разъяснить», что «Финляндия намерена оставаться вне войны».[113] Более того, финский посланник X. Прокопе докладывал в МИД Финляндии 28 июня: «По наблюдению дипломатического представительства в начале недели плохо повлияла поступившая информация из Берлина относительно объявления Финляндией войны, а также то, что она первой приступает к боям».[114] В Хельсинки тогда вынуждены были оправдываться, заявив о ведении лишь сепаратной, обособленной от Германии войны против Советского Союза.

30 июня 1941 г. в Вашингтоне потребовали от Прокопе, чтобы финляндское правительство во всеуслышание сообщило о своих намерениях, «которые совершенно не идентичны интересам, преследуемым Германией».[115] В противном же случае финляндское руководство должно было учитывать возможные последствия возникновения войны с англосаксонскими странами.[116] На это реакция в Хельсинки была уклончивой. Да и как можно было отмежеваться от Германии, если ее войска занимали всю Северную Финляндию. Так, горнострелковый корпус «Норвегия» генерал-полковника Э. Дитля был, уже, развернут для действий на мурманском направлении, а 36-й армейский корпус генерал-лейтенанта X. Фейге вышел на исходные рубежи для наступления на кандалакшском направлении. В состав немецкой группировки войск в Заполярье оказался включенным III финский армейский корпус генерал-майора X. Сийласвуо, частям которого предстояло продвигаться на ухтинском и кестеньгском направлениях. Теперь Сийласвуо должен был выполнять приказы не маршала Маннергейма, а командующего Лапландской армии германского вермахта генерал-полковника Н. Фалькенхорста.