Мистики и маги Тибета - Давид-Ниэль Александра - Страница 57
- Предыдущая
- 57/90
- Следующая
Лама Тобсиес был ученым. Внук китайского чиновника, женатого на тибетке, он несомненно унаследовал от того предка склонность к любезному агностицизму и, по-видимому, удалился в пустыню просто из-за аристократического пристрастия к одиночеству и желания спокойно работать, а не по какой-нибудь другой причине. По крайней мере, из описания Кармы Дорджи я его представляю себе именно таким. Дорджи рассказывал о нем со слов прислуживавших ламе монахов, поскольку его знакомство с ламой (как это выяснится дальше) было очень кратковременным.
Обитель Кушога Тобсгиеса по своему местоположению соответствовала правилам, изложенным в древнебуддийском Священном Писании: "не слишком близко к селению и не слишком далеко от селения". Перед окнами ламы широко раскинулась пустынная долина. За горным перевалом на расстоянии, по меньшей мере полудня ходьбы, находилась деревня.
Домик был обставлен с аскетической простотой, но в нем была большая, хорошо подобранная, библиотека, и несколько красивых "тхангка" (картины, написанные на ткани, которую можно свернуть наподобие японских какемоно) на стенах давали понять, что отшельник не был беден и хорошо разбирался в искусстве.
Карма Дорджи, здоровенный детина, все одеяние которого состояло из шевелюры, заплетенной в одну длинную, до пят, и еще удлиненную хвостом яка косу, должен был представлять странный контраст с миниатюрным изысканным ученым. Лама выслушал рассказ о кйилкхоре, чудесном разливе ручья и, когда Дорджи опять повторил, что к ногам учителя его привели оккультные силы, ограничился замечанием: место, куда Дорджи доставили воды потока, находится довольно далеко от его обители. Затем он осведомился, почему кандидат в колдуны путешествует без одежды. В ответ Дорджи, преисполненный сознания собственной значительности, поведал ему о своей двухлетней жизни в лесу нагишом. Лама с минуту его рассматривал, затем позвал одного из слуг и сказал ему просто:
– Проводите этого беднягу на кухню, посадите у очага и дайте ему очень горячего чаю. Постарайтесь еще найти для него старую одежду из овчины. Он мерзнет уже много лет.
И лама отпустил его. Конечно, Карме Дорджи было приятно напялить пожалованный ему меховой плащ, хотя это были сплошные лохмотья. После ванны хорошо было погреться у огня и подкрепиться горячим чаем, щедро приправленным коровьим маслом. Но это чисто физическое удовольствие омрачалось чувством оскорбленного тщеславия. Лама не оказал ему приема, подобающего прибывшему таким чудесным образом ученику. Тем не менее, Дорджи надеялся, что когда его силы восстановятся, он сумеет лучше объяснить учителю, кто он такой и чего добивается. Но лама Тобсгиес больше его не приглашал и, казалось, забыл о его существовании. Все-таки, было ясно, что он сделал относительно Дорджи распоряжения, так как его очень хорошо кормили и выделили место у очага.
Шли дни за днями. Дорджи начал терять терпение. Уютная кухня стала казаться ему темницей. Он попытался было работать – ходить по воду, собирать топливо, но ученики ламы к работе его не допустили. – Учитель велел, чтобы он ел и грелся у огня, – говорили они, – никаких других приказаний не поступало. Карме Дорджи было стыдно: с ним обращались как с домашней кошкой или собакой – о них заботятся, но ничего с них не спрашивают. Он все больше тяготился своим бездействием. Первое время он не раз просил товарищей напомнить о нем учителю, но те просили извинить их: они не могут себе этого позволить. Римпотше ("драгоценный", чрезвычайно почтительный титул в разговоре с ламой или о нем) позовет его, если захочет его видеть. Карма больше не смел повторять свою просьбу. Единственным утешением для него стало теперь подстерегать появление ламы, изредка выходившего отдохнуть на маленьком балкончике перед своей комнатой, или же прислушиваться, как лама объяснял иногда какой-нибудь философский трактат ученикам или случайному гостю. Если не считать этих редких просветов в его существовании, время для него тянулось медленно и бесплодно, и он снова мысленно переживал все приключения, направившие его в эту обитель. Так прошло немногим больше года. Дорджи захандрил. Он мужественно перенес бы по воле ламы самые тяжелые испытания, но такое полное забвение приводило его в отчаяние. Он уже начинал подозревать, не узнал ли Кушог Тобсгиес, благодаря своему оккультному могуществу, о его низком происхождении (Дорджи его предусмотрительно скрыл от ламы) и не презирает ли его теперь. Оказываемое ему гостеприимство было просто подаянием из жалости. Он не мог избавиться от этой мысли, она его терзала. Дорджи был убежден – его привело к ламе чудо, и во всем мире для него другого учителя не существует. Ему и в голову не приходило возобновить свои поиски. Но, порой, его стала посещать мысль о самоубийстве.
Карма Дорджи совсем погибал от отчаяния, когда к анахорету прибыл с визитом племянник. Племянник был ламой-тюльку, настоятелем одного монастыря, и путешествовал в сопровождении многочисленной свиты. Блистательный лама, сияя золотом парчовых одежд, в искрящейся, похожей на остроконечную пагоду, шляпе из позолоченного дерева, в окружении приближенных остановился у подножия горы. Слуги раскинули красивые палатки, и, освежившись чаем, присланным дядей-отшельником в огромном серебряном чайнике, тюльку поднялся в домик своего родственника. В один из последующих дней племянник заметил странную фигуру Кармы Дорджи в лохмотьях мехового плаща и с ниспадающей до пят шевелюрой. Он заговорил с ним, спросив, почему он всегда сидит у очага. Дорджи ухватился за этот случай, как за новую милость богов, наконец-то снова обративших к нему свои взоры. Он представился ламе, перечислив все свои заслуги и знания, не забыв упомянуть о своем отшельничестве в лесу, кйилкхоре в горах, разливе потока, прибытии к сияющему рите, об отраженных от обители и осенивших его чело лучах. Он закончил жалобой на забвение, в котором пребывает теперь по воле ламы, и просьбой к тюльку походатайствовать о нем перед дядей. Судя по рассказам Дорджи, тюльку был по своему складу похож на своего дядюшку и не был склонен видеть вещи в черном свете. С удивлением рассматривая верзилу Дорджи, он спросил, чему он хочет научиться у ламы. Наконец-то нашелся человек, принимающий в нем участие! Кандидат в колдуны преисполнился прежней самоуверенности. – Я хочу, – ответил он, – приобрести магические способности, летать по воздуху и сотрясать землю. Из предосторожности Дорджи не заикнулся о причине своих желаний. Тюльку все это, должно быть, позабавило. Тем не менее, он обещал просителя замолвить за него словцо дяде. Но за две недели пребывания в их обители лама ни разу больше не посмотрел в его сторону. Тюльку распростился с дядей и собирался спуститься в долину, где ждала наготове его свита. С порога домика ламы были хорошо видны слуги, державшие под уздцы горячих коней, покрытых попонами из красного или желтого сукна. Седла и сбруя с украшениями из полированного серебра сияли в лучах утреннего солнца. Карма Дорджи машинально созерцал это зрелище, думая: "Вот уезжает мой заступник, не передав никакого ответа на просьбу". С его отъездом он терял последнюю надежду. Он собирался по обычаю приветствовать ламу прощальными коленопреклонениями, как вдруг тот отрывисто бросил ему:
- Предыдущая
- 57/90
- Следующая
