Волчья корона - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 6

Замерла и распахнула глаза, встретившись с его взглядом. Бешеным, мрачным, звериным. Снова это напряжение. Я ощущаю его в воздухе, в наэлектризованности кислорода. Таком, что, кажется, каждая молекула вот-вот взорвется. Меня буквально разрывает его плоть, и эта наполненность продлевает наслаждение.

– Я…могу сожрать тебя…, – хрипло шепчет он и хватает меня пятерней за лицо, – каждое мое движение может возродить зверя, и он не пожалеет тебя.

– Значит, я умру в твоих объятиях…не жалей!

И я умирала… не от боли, а от безумного удовольствия, от каждого толчка его плоти моя словно таяла от чувствительности, распятая под его телом, распластанная на ковре. Под бешеным натиском, под толчками, которые становились все быстрее, хаотичнее, невыносимей. Так, что я закатывала глаза и снова кричала. Его рот, его губы. Они лизали, кусали, метили мое тело. Оставляли следы на шее, на груди, на ребрах. И с каждым движением члена внутри меня я возносилась все выше и выше, пока снова не заорала, впиваясь в него ногтями, оплетая бедра ногами, ища его губы, чтобы кричать в них, задыхаясь от еще одного оргазма.

И вдруг…вдруг он останавливается, тяжело дыша, пытаясь отстраниться, но я намертво держусь за него, мое тело еще дрожит, мои губы трепещут, и я вся мокрая после адской волны удовольствия.

Мои глаза распахнулись, встречаясь с его глазами. Он не просто задыхается, он хрипит, мотает головой, его мышцы словно вот-вот разорвутся.

– Зверь…, – стонет он и, не удержавшись, впивается ртом в мою грудь, сильно сжимая мои ягодицы, – он рядом…

– Я хочу…твоего зверя. Я хочу вас обоих!

И всем телом ему навстречу, поведя бедрами так, чтобы поглотить лоном его плоть. Срывается, стискивает меня обеими руками и бешено, быстро, невероятно сильно толкается так, что меня трясет, как тряпичную куклу. Я слышу его гортанный вопль, его рык. Вижу, как выгнулся назад, как напряглись все мышцы, как застыла мощная шея. Внутри меня выстреливает горячая жидкость, она заливает меня сочится по ногам, а я, как завороженная, смотрю на самое прекрасное и первобытное зрелище – на лицо своего любовника, ослепленное оргазмом, на то, как он прекрасен в этот момент чистейшего наслаждения. На секунду из-под кожи взметнулись иголки шерсти, на доли секунд глаза вспыхнули фосфором и сузились зрачки. Словно я увидела тень волка, и она тут же пропала.

***

– Ты…ты сошел с ума! Ты…ты не понимаешь, что творишь, сын!

Ее трясло от негодования, трясло от непонимания, каким таким образом ее родной и любимый Вахид вдруг полностью вышел из-под контроля.

Никогда раньше политически важные решения он не принимал без нее. Она всегда и все знала и присутствовала на военном совете братства, но в этот раз сын пошел против матери. И все ради смертной, все ради какой-то человеческой девки, которая должна была оставаться просто эскамой. С самого начала у нее появилось это чувство, что девка опасна. С самого начала не понравились эти светлые глаза и тот…взгляд на Вахида. Такой, каким на него женщины еще не смотрели. Ревность любовницы ничто в сравнении с ревностью матери. Потому что плотская страсть проходит, потому что чувства и увлечения могут пройти. У любовницы. У матери никогда.

Уступить сына какой-то безродной суке, какой-то убогой человеческой шавке. Ни за что! Она костьми ляжет, но не уступит ей своего сына.

– Я должен был спросить твоего разрешения?

Сделал шаг к ней, и в этот момент Роксана вдруг увидела его со стороны. Не так, как раньше, не так, как своего сына, а скорее, как императора, взошедшего на трон и удерживающего его уже долгие столетия. Увидела его величественным, жестоким и непреклонным в своих решениях даже по отношению к ней. И тут же сердце матери сжалось, как от его красоты, так и ото льда, которым от него повело. Льда по отношению к ней. Льда, которого раньше никогда не было.

– А ты? Ты спросила моего разрешения прежде, чем отдать мою…отдать эту женщину?

– Твою! Вот оно ключевое слово, сын! Никогда раньше никого ты не называл своей! Тем более жалкую эскаму!

– Да! Мою! Да! Я так ее назвал! И она больше не эскама. С сегодняшнего дня Лана будет моей личной фавориткой. Я хочу, чтоб у нее был свой штат слуг, хочу, чтоб ее покои были неподалеку от моих, и хочу, чтобы к ней относились с уважением. И если ты по-прежнему имеешь влияние в гареме, мама, то ты проследишь за тем, чтобы мои приказания были выполнены!

Фаворитка! Вот значит, как! Вот значит, как все далеко зашло. Каким только образом? Как? Она ведь должна была под ним сдохнуть? Почему она все еще жива? Что за чары? К какой ведьме обратилась эта сука? Надо ее переиграть, иначе все очень плохо закончится.

– Ты развязал войну с вампирами, сын. Вряд ли тебе сойдет с рук смерть такого количества их ищеек. Ты нарушил договор…

– Твой договор! Не помню, чтоб я с ними договаривался о продаже моей фаворитки!

– Об обмене! Прекрасном и честном обмене!

– Без моего ведома! – рявкнул и ударил кулаком по стене так, что она зажмурилась, и даже сердце зашлось. Впервые испугалась сына.

– Я не посмотрю впредь на то, что ты Архбаа, и сошлю тебя отсюда в Сархар.

– Меня? В Сархар?

– Да! Как предателя и заговорщицу! Не смей мешать мне, мама, не смей принимать решения вместо меня, я не хочу тебя наказывать и отлучать от себя, но ты меня вынудишь…

– Она помутила тебе разум!

– Это твой разум помутился, если ты идешь наперекор своему императору! Если ты пытаешься решить, с кем мне спать и что мне делать! И за моей спиной строишь козни!

– Я… я хотела, как лучше!

– Для кого? Для кого лучше? Для тебя? Для Гульнары? Для кого? Здесь должно быть лучше только для меня прежде всего, и только мои решения самые важные! Ты за моей спиной заключила сделку, на которую я был не согласен. Из-за тебя мертвы около десяти вампиров!

– Будет война! – поджав губы, сказала она и отшатнулась назад, – Ты развязал войну!

– Мне нечего бояться! Клыкастые мне не страшны. Они слабее нас. Они немощны днем и неопасны для нас ночью. Мы сильнее и всегда были сильнее их.

– Да…пока князь братства не стал Нейтралом. И не просто нейтралом, а главой Нейтралитета, и теперь вампиры пользуются этим на всю катушку! Они сотрут нас в порошок. Если…Морт выделит хотя бы десять своих солдат – они уложат всю твою армию!

– Наши терки и разборки с вампирами не имеют никакого отношения к Нейтралам. Мы не нарушали закона.

– Правда? А разве смерть бессмертных не нарушение оного?

– Я разберусь! И никогда! Слышишь? Никогда больше не лезь не в свое дело, Роксана! Никогда!

Он резко развернулся и пошел к двери, не поцеловав ее руку и не попрощавшись с ней.

– Ты привез ЕЕ обратно в усадьбу?

Он не ответил, вышел из покоев матери, и слуги закрыли за ним дверь. На глаза Роксаны впервые за много лет навернулись слезы. Они обожгли веки и заставили метнуться к окну и распахнуть его настежь. Вдохнуть свежий морозный воздух и медленно выдохнуть.

Ничего, маленькая сучка, мы с тобой повоюем. Зря ты пытаешься мне помешать и стать важнее меня для моего сына. У тебя ничего не выйдет. Я объявлю тебе войну и сотру в порошок.

– Рамар!

Дверь распахнулась, и верная служанка Роксаны вбежала в покои, склонила голову, поцеловала руку архбаа.

– Позови ко мне Гульнару и проследи, чтоб ни единая живая душа не мешала нам. Чтобы никто не подслушивал.

– Да, моя госпожа. Конечно.

Рамар удалилась, а Роксана проглотила ком горечи и поправила рукава платья. В дом несли коробки, и слуги бегали туда-сюда. Обустраивают комнату этой дряни. Где это видано, чтобы эскама стала фавориткой? Это нарушение всех законов. Это…это позор для горных волков.

– Мама…

Обернулась и улыбнулась, увидев Гульнару. Фаворитке было позволено называть Роксану матерью. Рождение внучек давало такое право.

– Она…она вернулась!

Со слезами на глазах промямлила Гульнара и приникла губами к руке Роксаны. Вот эта девушка должна была стать достойной спутницей Вахида, и она родила ему дочерей и вскоре может родить и сына. Будь проклят день, когда эта славянская эскама вошла в их дом.