О будущности наших образовательных учреждений - Ницше Фридрих Вильгельм - Страница 13
- Предыдущая
- 13/23
- Следующая
"И в самом деле, — сказал со смехом философ, — значительное число филологов обратились теперь вспять, как ты того требуешь. Я наблюдаю большую перемену сравнительно с положением дел во время моей юности. Большое количество их, сознательно или бессознательно, приходит к убеждению, что прямое соприкосновение с классической древность для них и бесполезно, и безнадежно. От того-то изучение классиков у большинства самих филологов слывет бесплодным и отжившим. С тем большей охотой накинулась эта стая на языковедов. Здесь, на бесконечных пространствах свежевзрытой пашни, где в настоящее время может с пользой применяться даже самое умеренное дарование и где известная трезвость рассматривается как положительный талант, при новизне и неустойчивости методов и постоянной опасности фантастических заблуждений — здесь, где работа сомкнутым строем является наиболее желательной, — здесь приближающего новичка не ошеломляет тот изгоняющий голос божества, который звучал ему из развалин древнего мира. Здесь еще каждого встречают с распростертыми объятиями, и даже тот, кого Софокл и Аристофан никогда не наводили на значительную мысль и ли незаурядное чувство, может с успехом стоять за этимологическим станком или заниматься собиранием затерявшихся диалектических пережитков — и так среди связывания и развязывания, собирания и рассеивания, беготни взад и вперед и заглядывания в различные книги будет незаметно проходить его день. Но вот от этого приносящего столь большую пользу языковеда требуется, прежде всего, чтобы был он учителем! И именно ему, сообразно своим обязанностям, надлежит преподавать для блага гимназической молодежи нечто о древних авторах, относительно которых у него самого никогда не было самостоятельных впечатлений и еще менее понимания. Какое затруднительное положение! Древний мир ему ничего не говорит, следовательно, и ему нечего сказать о древнем мире. Внезапно у него становиться светло и легко на душе: ведь не даром же он языковед! Не даром те авторы писали по-латыни и по-гречески! И вот он тотчас весело приступает к этимологизированию Гомера, привлекая на помощь литовский или церковно-славянский язык, а прежде всего священный санскрит, как будто бы школьные уроки греческого языка являются только предлогом для всеобщего введения в языкознании и как будто бы Гомер повинен лишь в одном принципиальном недостатке — в том, что не написан на древнем индоевропейском наречии. Кто знаком с современными гимназиями, знает, как чужды их учителя классической тенденции и как именно из сознания этого недостатка вытекает преобладание у подобных ученых занятий сравнительным языкознанием".
Я же думаю, — сказал спутник, — важно именно то, чтобы преподаватель классической образованности не смешивал своих греков и римлян с другими варварскими народами и чтобы греческий и латинские языки никогда не могли бы для него стать на одну линию с другими языками. Как раз для его классической тенденции безразлично, совпадает ли скелет этих языков со скелетами других и родствен ли он им. Для него суть дела не в совпадениях. Именно не общее, именно то, что возносит эти народы как не-варварские высоко над всеми остальными, должно притягивать его истинные симпатии, поскольку он является преподавателем настоящей образованности и имеет желание преобразовать самого себя согласно возвышенному прообразу классического мира".
"Быть может, я ошибаюсь, — сказал философ, — но у меня возникает подозрение, что при том методе, по которому теперь в гимназии обучают латыни и греческому, утрачивается именно умение владеть языком, непринужденное, обнаруживающееся в разговоре и письме господство над ним; нечто, характеризовавшее мое, правда, теперь уже сильно устаревшее и поредевшее поколение. Теперешние же учителя, кажется мне, до такой степени вдаются со своими учениками в генетическое и историческое рассмотрение, что в конце концов в лучшем случае из них выходят маленькие санскритоведы, производители этимологических фейерверков или конъектуральные дебоширы. Но ни один из них не в состоянии, подобно нам, старикам, с удовольствием читать своего Платона или Тацита. Поэтому, быть может, гимназии и теперь еще служат рассадниками учености, но это не та ученость, которая является естественным, непреднамеренным результатом образования, направленного к благороднейшим целям; ее скорее можно сравнить с гипертрофической опухолью нездорового тела. И гимназии — рассадники этой ученой жирной немочи — зачастую даже вырождаются в атлетические школы того элегантного варварства, которое теперь чванливо зовет себя современной немецкой культурой".
"Но где же, — спросил спутник, — будут искать себе убежища те несчастные массы учителей, которых природа не наделила способностью к истинному образованию и которые лишь в силу известной ненормальности, в силу того, что избыток школ требует избытка учителей, и для прокормления самих себя дошли до притязания изображать из себя преподавателей образованности? Куда деваться им, если древний мир властно отвергает их? Разве не должны они пасть жертвой тех сил современности, которые изо дня в день взывают к ним неустанно из всех органов прессы: "Мы — культура! Мы — образование! Мы — стоим на высоте! Мы — вершина пирамиды! Мы — цель мировой истории!" — когда они слышали соблазнительные обещания, когда перед ними в газетах и журналах восхваляют именно позорнейшие знамения некультурности, плебейскую публичность так называемых культурных интересов, выставляя их как фундамент совершенно новой и в высшей степени зрелой формой образования. Где же остается искать убежища этим несчастным, если в них живо еще хотя бы слабое подозрение лживости упомянутых обещаний, — где же, как не в самой тупой, микрологически бесплодной научности, чтобы по крайней мере здесь более не слышать неустанного вопля образованности? Разве не вынуждены они, преследуемые таким образом, подобно страусу спрятать свою голову в кучу песка? И не истинное ли для них счастье, эта возможность вести муравьиную жизнь, зарывшись в диалектах, этимологиях и лингвистических комментариях, хотя бы и на многомиллионном расстоянии от истинного образования, но зато по крайней мере с заткнутыми ушами, не доступными и глухими голосу элегантной культуры времени?.
"Ты прав, друг мой, — сказал философ, — но где же та железная необходимость, в силу которой неизбежен излишек образовательных школ, а значит и излишек учителей? Ведь мы же ясно сознаем, что требование такого излишка раздается из сферы, враждебной образованию, и что результаты его благоприятствуют только необразованности. В действительности же речь о такой железной необходимости может идти лишь постольку, поскольку современное государство привыкло подавать свой голос в этих делах, сопровождая свои требования бряцанием бранных доспехов. Последнее явление, правда, производит на большинство людей такое же впечатление, как если бы им вещала вечная железная необходимость первичный закон всех вещей. Но все же выступающие с такими требованиями культурное государство, как его теперь называют, есть нечто иное и стало вещью самопонятной лишь за последние полвека, то есть в эпоху, которой по собственному излюбленному выражению, кажется самопонятным чересчур многое, что само по себе еще отнюдь не понятно само собой. Как раз наиболее могущественное современное государство, Пруссия, так серьезно отнеслось к этому право верховного руководительства в деле образования и школы, что, принимая во внимание отвагу, свойственную этому государственному правопорядку, усвоенный им сомнительный принцип получает общее угрожающее, а для истинного немецкого духа положительно опасное значение. Ибо с этой стороны мы находим формально систематизированное стремление поднять гимназию до так называемого уровня времени. Здесь процветают все те мероприятия, при помощи которых, возможно, большее число учеников пришпоривается и становится пригодным к гимназическому воспитанию; здесь государство даже с таким успехом применило свое наимогущественнейшее средство — дарование известных льгот по военной службе, что, по нелицеприятному свидетельству государственных чиновников, это и только это объясняет общее переполнение всех прусских гимназий и настоятельную непрекращающуюся потребность в открытии новых. Что же более может сделать государство для поощрения такого избытка образовательных заведений, как ни привести в необходимую связь с гимназией все высшее и большую часть низших чиновничьих должностей, а также и право посещения университета и даже самые значительные военные льготы; и это в стране, где всецело одобряемая народом всеобщая воинская повинность на ряду с самым неограниченным политическим честолюбием чиновников бессознательно влекут на эти пути все одаренные натуры. Здесь на гимназию смотрят как на известную ступень к почестям; и все, что только обуревается влечением к административным сферам, оказывается на дороге гимназии. Новое и несомненно оригинальное явление в том, что государство берет на себя роль мистагога культуры и, заботясь о достижении своих целей, принуждает каждого из своих слуг появляться перед собой только с факелом всеобщего санкционированного государством образования, причем в неверном мерцании этих факелов гражданин должен снова узнавать само государство как высшую цель, как награду за все свои образовательные труды.
- Предыдущая
- 13/23
- Следующая
