Карьера Никодима Дызмы - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 4

• Предыдущая
• 4/70
• Следующая

Поток красноречия лился так бурно, что изумленный до крайности министр смог лишь пробормотать:

— Очень приятно.

Но когда назойливый старик повел речь о казенных лесах в Гродненском воеводстве и о каких-то лесопильнях, министр оборвал его:

— Увольте меня от этого хоть на банкете. А то мне нечего будет делать в министерстве.

Он подал руку Дызме, кивнул Куницкому и ушел. — Крепкий орешек этот ваш министр, — заметил Куницкий. — Не ожидал. И всегда он такой?

— Всегда, — на всякий случай ответил Дызма. Официальное торжество кончилось. Гостей пригласили ужинать в ресторан.

Старик увязался за Дызмой. За столом сел рядом и болтал без умолку. У Дызмы голова пошла кругом. Правда, причиной тому был, по-видимому, коньяк да две-три рюмки вина. Росла усталость, клонило ко сну. Хотя желудок был набит уже до отказа, время от времени приходилось приниматься то за еду, то за питье, и это было просто мучительно. Дызма стад уже с удовольствием подумывать о том, как он, возвратившись к себе на Луцкую, поставит складную койку у окна и завалится спать. Завтра воскресенье — дадут поспать, пожалуй, до десяти.

Но Куницкий взял его под руку.

— Дорогой мой, не откажите в любезности, еще только одиннадцать, давайте выпьем по рюмке доброго венгерского. Я остановился тут же, в Европейской, на втором этаже. У меня к вам большая просьба. Ну, дорогой пан Дызма, ведь вы мне не откажете? Посидим в тишине, в покое… за рюмкой доброго винца… А? На полчасика, на четверть часика только…

И он потащил Дызму почти насильно. Они вышли в вестибюль и вскоре очутились в просторном номере. Куницкий позвонил, велел подать венгерского.

Меж тем вращающаяся стеклянная дверь внизу с каждым оборотом выбрасывала наружу мужчин в цилиндрах и дам в нарядных туалетах. У края тротуара швейцар выкрикнул:

— Машина пана Яшунского! Подкатил блестящий лимузин.

Слушай-ка, Ванек, как фамилия этот твоего приятеля, который так отбрил Терковского? — спросил министр, прощаясь с полковником Варедой.

— Парень что надо! — с решительностью заявил нетвердо державшийся на ногах полковник. — Фамилия его Дызма. Отбрил, как полагается.

Наверно, помещик или промышленник, раз он в дружбе с Куницким. У того был процесс в связи с поставкой шпал. Говорю тебе: молодец! За словом в карман не лезет.

— Да, это, верно, сильный характер. Верю во френологию. Череп выдвинут вперед, и сильно развита нижняя челюсть. Верю во френологию. Ну, прощай.

Загудел мотор, хлопнули дверцы. Полковник остался на тротуаре.

— Нализался, что ли, шут его возьми, — говорил сам с собой Вареда. — Что общего — характер и хронология?

Настольная лампа с зеленым низким абажуром выхватывала из темноты только маленький круг плюшевой скатерти, коробку с сигарами, замшелую бутылку и две рюмки с янтарной жидкостью. В глубине комнаты неясно рисовались очертания мебели.

Дызма повалился в мягкое кресло, полузакрыл глаза. Его разморило, он наверняка заснул бы под этот монотонный голос, который, точно бусины на нитку, нанизывал друг на друга слова, если б время от времени по другую сторону стола в освещенном лампой кругу не мелькали белая манишка и седые волосы его тщедушного собеседника.

Маленькие зоркие, назойливые глазки буравили сумрак, стараясь поймать взгляд Дызмы.

— Вот как туго приходится из-за бюрократизма этих мелких провинциальных чиновников. Придиркам конца-краю нет. Прикрываются циркулярами, уставами, и всё для того, чтобы разорить меня и лишить куска хлеба моих рабочих. Пан Дызма, честное слово, вы — единственное мое спасение.

— Я? — удивился Дызма.

— Вы, — убежденно повторил Куницкий. — Верите ли, четвертый раз выезжаю все по тому же делу в Варшаву. И я решил: если на этот раз не одолею этого олуха, этого крючкотвора Ольшевского, если не добьюсь в министерстве древесины из казенных лесов на человеческих условиях, то шабаш! Ликвидирую все! Продаю евреям лесопильню, мебельную фабрику, бумажную фабрику, целлюлозную — все спущу за бесценок, что со мной потом будет — не знаю. Наверно, пущу себе пулю в лоб! Ваше здоровье, пан Дызма, — закончил свою тираду Куницкий и залпом осушил рюмку.

— Но чем же я могу вам помочь?

— Хе-хе-хе! Шутите, уважаемый. Чуточку доброй воли, чуточку… О, прошу прощения, я отлично понимаю, что вы на это потратите бесценное время, ну и… расходы потребуются… Но при таких связях… хо-хо!

Он придвинул стул и заговорил совсем по-другому:

— Скажу прямо — если бы передо мной очутился вдруг волшебник и сказал: «Куницкий! Я все тебе устрою, выгоню в три шеи этого кретина Ольшевского, на место управляющего посажу такого, с которым можно будет разговаривать по-человечески, выхлопочу для тебя хорошую партию дерева… Что ты мне дашь взамен?» — я бы не задумываясь ответил: «Волшебник! Тридцать, ну тридцать пять тысяч наличными! Клянусь богом! Десять — тут же на месте, остальные — по окончании».

Куницкий ждал ответа, но Дызма молчал. Он понял, что старик предлагает ему взятку за то, чего он, Никодим Дызма, сделать не в состоянии, даже если пройдется на бровях. Колоссальная сумма, значимость которой далеко выходила за пределы его понятий, даже мечтании, еще больше подчеркивала нереальность сделки. Ну, предложи Куницкий триста — пятьсот злотых, дело утратило бы всю свою невероятность и представилось бы ему как выгодный случай околпачить старика. В голове Дызмы даже мелькнула мысль: не пугнуть ли Куницкого, что он донесет на него в полицию. Может, тот даст злотых пятьдесят отступного. В Лыскове писарь мирового суда Юрчак заработал таким путем целую сотню. Но писарь другое дело: он сидит у себя в канцелярии, он лицо должностное…

Молчание Дызмы обескуражило Куницкого: он не знал, что и думать. Не зашел ли он слишком далеко? Не оскорбился ли Дызма?.. Это было бы катастрофой. Он исчерпал уже все связи и влияния, выбросил кучу денег, потерял уйму времени. А теперь еще и это… Старик решил тотчас все исправить и сгладить неприятное ощущение.

— Ну, конечно, волшебников сейчас нет, хе-хе-хе… Да и трудно требовать даже от самого доброжелательного, самого искреннего друга, чтоб он занимался делами, о которых знает только понаслышке. Ведь так?

— Разумеется.

— Знаете что? Идея! Пан Дызма, дорогой друг, окажите мне честь, приезжайте ко мне на несколько недель в Коборово. Вы отдохнете, развлечетесь в деревне… Чудесный воздух, верховая езда, моторная лодка на озере… А заодно присмотритесь к моему хозяйству, лесопилке… Ну, золотко мое, решено?

Это новое предложение так ошарашило Дызму, что он просто рот разинул. Куницкий же не переставал настаивать. Расхваливал преимущества отдыха в деревне, в сосновом бору; уверял, что его дамы будут ему благодарны за столь приятный сюрприз, как приезд гостя из столицы.

— Но, пан Куницкий, — прервал его Дызма, — где уж мне думать об отдыхе! Я и так слишком много отдыхаю.

— О, этого никогда не бывает слишком!

Я безработный, — криво усмехнулся Дызма.

Он ожидал увидеть на лице старика разочарование, изумление. Но тот только расхохотался.

— Хе-хе-хе! Ну и шутник! Безработный! Ну разумеется, с торговлей, с промышленностью сейчас плохо, нелегко добиться доходного места. А на государственной службе много почету, мало денег. Оклады чиновников, даже на высших должностях, оставляют желать лучшего.

— Это мне отчасти знакомо, — подтвердил Дызма, — сам три года на казенной службе состоял.

Вдруг Куницкого осенило.

«Ну и ловкач, братец ты май, — подумал он. — Тем лучше, если даром не хочешь».

— Дорогой пан Дызма! Как только с вами познакомился, сразу на меня нашло наитие: вы посланы мне богом. Если б это только оправдалось! Пан Дызма, золотой пан Никодим, обстоятельства с обеих сторон так удачно складываются! Вы ищете хорошей должности, а я уже дожил до того возраста, когда у человека силы на исходе. Уважаемый друг! Не сердитесь на дерзость… Но что бы вы сказали, если б я вам предложил взять на себя… ну, скажем, управление моими имениями и фабриками. Не подумайте, что это пустяк. Хозяйство сложное, взглядом не окинешь!

• Предыдущая
• 4/70
• Следующая