Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович - Страница 61

— Землю просеять, — предложил Чампи. — Как серьезные «ночные копальщики» делают. Вдруг там еще что-нибудь, такое же невидное, которое эти недотепы не заметили?

— Чем просеять? — хмыкнул Байли. — Обычное кухонное сито не годится, землей его забьет быстренько...

— Да, точно, — смутился Чампи. — У «ночных копальщиков» особые сита, проволочные, и ячейки побольше, чем на кухонном. А покупать такое в лавке — дорого встанет. Увидят нас с ним — расспросы пойдут... Да и эти... копатели сразу заметят, что кто-то с землей возился. Среди них всякий народ попадается, не мы их, а они нас, чего доброго, выслеживать начнут. Тут хоть десять человек зарежь, никто и не заметит со стороны. Не стоит так нарываться из-за каких-то памяток. Тарику свезло — и ладно. Что-то я сегодня туплю. Расскажу дядюшке Лакону про этих копателей, а там уж пусть взрослые думают...

— Тогда я вот что предлагаю, — сказал Тарик. — Пойдем отсюда? Доказали сами себе, что мы зухвалые, — и хватит...

Возражений не последовало, и они все в той же покойной тишине, пахнущей диким разнотравьем, пошли к воротам, уже совершенно уверенные, что ничего жуткого с ними здесь не произойдет. Так оно и оказалось. Вышли в ворота, направились той же обходной дорогой, через топольники и прогалину. Тарик временами поглядывал на друзей, но ни в ком не видел грусти или подавленности. Это ничуть не напоминало унылое отступление разбитой армии — они, с какой стороны ни смотри, все же провернули звонкое зухвальство: сходили в Серую Крепость, а он даже памятку нашел...

Потом ему пришло в голову: может быть, и до них изрядное число отчаянных головушек вот так же испытали разочарование, украдкой отправившись в Серую Крепость и обнаружив там сплошную скуку? Ну, какой смысл гадать? Хоть памятку нашел, как-то странно давшую о себе знать непонятным мерцанием...

Тарик первым распрощался с друзьями — жил ближе всех к Серой Крепости. Закрыв за собой калитку, оглянулся на нее — далекая зубчатая полоска на длинном холме у горизонта. В душе осталось чувство некой утраты: с малых лет слушал, какое это таинственное, загадочное место, а оказалось — скука и разочарование. Вот если бы на них выскочило что-то и впрямь жуткое, от чего пришлось бы улепетывать со всех ног с истошным визгом...

Едва он вошел в дом, подметавшая коридорчик маманя — а ведь могла бы поручить это Нури, чтобы не бездельничала кабаль-ница, — сказала:

— Тут прибегал посыльный из порта, сказал, что Канцелярист Тариуш говорил, чтобы ты завтра приходил утречком.

— Это хорошо, — обрадовался Тарик. — Значит, опять будет работа нетрудная и денежная.

— И не затруднился Канцелярист к мальчишке посыльного гонять... — маманя, кажется, чуточку обеспокоилась. — Ох, Тарик... Как бы ты там не ввязался во что-нибудь неприглядное, а то и опасное... Отец мне как-то рассказывал, что в порту всякое бывает, вплоть до потаенки...

— Глупости, маманя, — сказал Тарик, ничуть не лицедействуя и не кривя душой. — Конечно, слышал я краем уха про потаенку, и она там наверняка есть. Но заправляют ею, мне говорили, люди серьезные. Сама подумай: станут они с мальчишкой вроде меня связываться?

— Так-то оно так... Но приработок у тебя для мальчишки очень уж солидный: всякий раз по два далера домой приносишь. Многовато...

«Ну, предположим, причитается мне даже не два, а три — хитроумием Канцеляриста Тариуша», — подумал Тарик. И ничего в этом нет плохого, но все равно не стоит маманю посвящать в иные портовые тонкости...

— Тарик, лишняя денежка в хозяйстве не помешает. И ничего не имею против, что ты далер себе оставляешь. И все равно многовато что-то. Отец в твои годы, когда в порту прирабатывал, рассказывал, больше далера домой не приносил...

— Так это когда было, маманя, — сказал Тарик. — С тех пор и плата за разгрузку поднялась, как и цены...

— Ну, разве что... И все равно смотри не ввяжись во что-нибудь этакое...

— Не ввяжусь, маманя, — твердо заверил он. — Не Малыш, жизнь немножко знаю...

...Как и все его друзья — да что там, и все его годовички, — Тарик давненько уже пренебрегал и дневными, и вечерними молитвами дома, в одиночестве. Так уж повелось: считали, что достаточно с них и общей молитвы в церкви. И все же сегодня перед сном он встал перед висевшим на стене Главным Символом Создателя — раскрытой ладонью, с которой светило Животворящее Солнце, — сотворил знак Создателя и прочитал вечернюю молитву — очень уж был насыщен любопытными событиями сегодняшний день: тут и золотая квартальная сова, и рыбеха, и серебряный шустак, и находка в Серой Крепости, а особенно знакомство с Тами и ее согласие пойти с ним —на

ярмарку. Хоть и нерадивый, а все же верующий, когда-нибудь нужно и поблагодарить Создателя за все приятное и радостное, что случается. И вряд ли Создатель разгневается, что Тарик чуть-чуть схитрил и выбрал самую короткую вечернюю молитву —

«Благодать твоя ввечеру». Вряд ли Создатель будет гневаться по таким пустякам — главное, Тарик в него сердцем верит...

А потом посмотрел в сторону надежно спрятанной растрепки, но решил оставить это на завтра — как-то неудобно после молитвы...

Глава 11 МАНЯЩИЕ ПАРУСА И НЕВЕСЕЛЫЕ

ЗАГАДКИ

Проснулся Тарик засветло — у него всегда хорошо получалось просыпаться к нужному времени самому, без усилий мамани и дребезжанья будильника (каковой к тому же был старый, дешевый, а нового родители не покупали, убедившись, что и без него Тарик никогда не просыпает Школариум). Быстренько натянул парусиновые штаны чуточку раструбами (настоящие раструбы ему не полагались, позволено лишь немного обозначить причастность к плавающим), накинул парусиновую блузу, опять-таки с рукавами чуточку раструбом, без пуговиц, с открытым воротом. Надел ботинки на босу ногу (носки носят только безнадежные «сушняки», то есть навсегда прикованные к суше). Повесил на шею поверх блузы бляху Портового Подручного, нахлобучил синий берет, как положено сбив его на правое ухо. Зеркало у него в комнате висело маленькое, с блюдце, старенькое, уже тронутое по краям разлапистыми зигзагами порчи, — даже если отойдешь к противоположной стене, во весь рост себя не увидишь. Но в этом и не было нужды, он и так знал, что выглядит как заправский лихой портовый паренек — каким и был почти уже год.

И родители еще спали, и Нури в своем чуланчике. Так что

Тарик сам достал из шкафчика изрядный ломоть мясного пирога, кусок пряника с начинкой и холодный чай, быстренько позавтракал и собрал себе обед. Положил сверток в сумку, куда влезла бы дюжина таких: порт есть порт, и заранее озаботиться большой пустой сумкой не помешает. Сотворил на удачу знак Создателя и вышел из дома, свернув на равнолеглую Ручейную: оттуда начинался путь в порт.

Путь был неблизкий, чуть поменее часа быстрым шагом, даже если отлично знаешь все сокращавшие дорогу переулки и проходные дворы. Прохожих на улицах Города было еще мало, и никто не обращал на Тарика особенного внимания, разве что иные косились удивленно на его бляху с гербом порта и правильные ботинки. Тарик похмыкивал про себя — сушняки, что с них взять! Каменяры сиволапые...

Чем ближе к порту, тем меньше становилось удивленных взглядов, а на Якорной их не стало вовсе — здесь, на длинной и широкой улице, обитал сплошь понимающий водяной, в крайнем случае портовый, народ. И все чаще попадались Матросы: речные — часто поодиночке и трезвехонькие, а морские — всегда компаниями, то тихими, то шумными, и непременно пьяные. Известно же неведомое сушнякам старое присловье: «Если Соленый Матрос с утреца не пьян — он или больной, или самозванец». Что еще делать морскому Матросу на берегу, если нет корабельных работ? Это у речных больше занятий на борту, а на пироскафных выпивка безжалостно преследуется — за что на них смотрят как на обиженных судьбой и Создателем, и это прибавляет насмешливого, а то и пренебрежительного к ним отношения...