Мироздание по Петрову - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/19
- Следующая
Тогда.
Алиса подперла голову кулачком…
Ну да… В коттедже Спонсора… Вон там… Совсем рядом…
Ох, как им не повезло… Но водка, конечно, водка, почему нет?… Асфальтово-черные глаза мерцали… Было весело… Много танцевали… Алиса вдруг присмирела. Даже накинула на себя пестрый халатик, вытянув его из стенного шкафа. Халатик привычно подчеркнул каждый изгиб, я просто тащился от нее, но Алиса оттолкнула мою руку. „Видишь веранду? – указала чуть согнутым пальчиком. – Там стоял столик“. Такая ночь, задохнулась Алиса, что ни одного комара не было. И Луна светила, не знаю как! Мы пили настоящий фурминт. „Он меня смешит“, – сказала Алиса.
– Как это смешит?
– Ну, я начинаю смеяться. Так настоящий фурминт на меня действует. Да еще Сухроб смешил. В Штатах ему вылечили руку. А то раньше он на рояле бренькал одной рукой. До поездки в Штаты рука у него вроде как сохла, никакие операции не помогали. Он здорово хвастался вылеченной рукой. Выложил американским врачам кругленькую сумму. Специально подкидывал рюмочку, ловил ее, чтобы все видели. А Режиссер…
– Что Режиссер?
– Он что-то предчувствовал…
– Что предчувствовал? Разве он не смеялся вместе с вами?
– Конечно, смеялся, – произнесла Алиса убежденно. – Но он что-то предчувствовал. У него было такое загнанное выражение в глазах. Он будто чего-то ждал. Потом Васса появилась, совсем невинная голубка. Спонсор отодрал ее прямо в библиотеке. Все равно она держалась здорово. Я ее сразу полюбила. – Воспоминания не радовали Алису, но она разговорилась. – Я ей сказала, что она смешная, и Васса тоже стала смеяться. А Режиссер разозлился. Он заявил, что хочет в клуб. Хочет видеть умных людей. Да еще приехал дядя Коля. Он поднялся со Спонсором наверх и через две минуты Спонсор был уже внизу и что-то шепнул Режиссеру. Тот сразу изменился. Кручинин, он изменился прямо в одну секунду! Но зря мы поехали в клуб.
Ее передернуло.
– Мы там пили, – мрачно сказала она.
Еще бы! Клуб. Одно название чего стоит. „Муму“.
Режиссер совсем спрыгнул с ума. Пытался ударить какого-то придурка, пригласившего Вассу на танец. И Спонсор был такой поддатый, что и человеком не надо было притворяться. Двинулись к выходу, а человекообразный вырубил свет. Для смягчения нравов.
Я слушал Алису и следил за окном.
Раньше Алиса о драке в „Муму“ никогда не рассказывала. А теперь заявила, что махался даже академик.
– Какой еще академик?
– Да этот твой! Петров! Который с сучкой живет.
Сучкой она называла Асю. Оказывается, Петров-Беккер тоже оказался в „Муму“, правда, вне компании. „Он там сидел в углу, – злобно сказала Алиса. – Отвернулся и сопел, когда мы вошли. Не хотел, чтобы его увидели. Но я сразу поняла, зачем он там“.
Алиса вдохновилась.
Она так ненавидела жену Режиссера, что ненависть автоматически переносилась на всех, кто имел хоть какое-то отношение к Асе. „Этот твой академик не первый год бьет под нее клинья. В квартире Режиссера у него отдельный кабинет. Режиссер умирает, а они прыгают на топчане, как два пожилых зайца“.
…Мы лежали на простыне мокрые, как мыши, и я пытался понять, в безопасности ли мы? Звезд в окне было столько, будто перед нами явились все полковники мира в своих сияющих орденах. Вот я и решился:
– Смотри…
– Ой, какой! – выдохнула Алиса.
– Ты не сюда, ты не на меня смотри, – хмыкнул я.
– А что ты хочешь показать?
Она приподнялась. И заткнула нос:
– Может, не надо?
Распутывая шнур рюкзака, я поглядывал на Мерцанову.
Она красиво зажала ноздри. Запри ее в конюшне, она и перед лошадями будет играть. Я по-настоящему мучился: приехала она сюда ради своей нежной подружки или специально привела тех, кто сейчас прячется в кустах?
– Что это?
– Дом с колоннами, – бросил я на пол несколько толстых зеленых пачек.
– Редкостная библиотека, – бросил я на пол еще несколько толстых пачек.
– А это Салон Красоты с многочисленными отделениями в Варшаве и в Париже.
Теперь уже Алиса спрыгнула с ума. Она аплодировала. Если она действительно привела на дачу хвост, я бы уже знал об этом. Значит, волновалась за подружку. „Салон Красоты с многочисленными отделениями в Варшаве и в Париже!“ Асфальтово-черные, бездонные, как ночь, глаза. Доллары Алису ошеломили. Она легко скользнула с дивана и, голая, бесстыдно присела на полу на корточки. „Никаких шлюх! Только приличные дамы!“ Она вдруг разволновалась:
– Ой, Кручинин, давай полетим в Майами.
– Так сразу? Нам даже надеть нечего.
– Завернемся в мой плащ. И позвоним Алине.
– А ей зачем?
– Ну как… – замялась она.
– Может, лучше Асе? Ей надо помочь.
– Этой немецкой сучке? – в гневе Алиса выглядела еще невероятнее.
– Без нас Асю упекут в тюрьму.
– С нами она точно сядет.
– Ты что, не понимаешь, что она не при чем? Она никого не могла убить?
– Ну да! Трудно подать мужу отравленное лекарство? Он и оттолкнуть-то руку не мог. Правда, Рябов говорит, что это ты отравил Режиссера.
– С какой стати? – обалдел я.
– Откуда мне знать?
Злая она была прелесть, но я все время помнил о чужих людях, которые могли быть за домом, и о здоровенном охраннике Спонсора, сидящем на крылечке соседнего коттеджа.
– Кручинин, почему доллары пахнут мочой?
– Догадайся с трех раз.
– Ты их пометил?
Я захохотал:
– Ты скажи, зачем это академик к тебе приходил?
– Когда? – удивилась Алиса.
– Ночью. Вчера.
– Ты же был со мною.
– Ты спала. Я ходил на кухню и услышал стук в дверь. Это был Петров-Беккер.
– „Об этой чести я не помышляла“.
– Но я сам видел!
– Этот макака? Старикашка этот? Почему ты меня не разбудил? Я бы спустила его с лестницы! Ой, это он, это он отравил Режиссера медленно действующим ядом, его сучка научила! – внезапно догадалась она. – Теперь академик замажет следователю очки, скажет, что это мы с тобой все придумали! – ее понесло. – Мне Рябов говорил, что по составу яд, которым отравили режиссера, действует не сразу. Понимаешь? Он очень медленно действует, через несколько часов после приема. У Рябова есть знакомый следователь, он все знает про такие яды. Наверное, академик подсыпал в мензурку яд, а ты, дурачок, подал лекарство. Ну? – захлопала она в ладоши. – Кто теперь сядет? Догадайся с трех раз!
Я обнял Алису и она неправильно меня поняла: задышала часто и быстро. Нежно вырезанные крылья носа влажно и часто затрепетали.
– Перестань дышать, дура! Почему этот яд действует не сразу?
– Ага, дошло! – торжествующе запричитала Мерцанова. – Я чувствовала! Я знала!
– Что ты знала?
– Это ты, это ты убил!
– Дура! Что ты такое говоришь?
– Ты! Ты!
Она с восторгом уставилась на меня:
– Неужели из ревности? Ты так меня ревнуешь, да?
Она счастливо захлопала в ладошки:
– Так сильно?
- Предыдущая
- 12/19
- Следующая
