Кристальный пик - Гор Анастасия - Страница 43

Что там Матти говорила об искуплении вины перед мужчиной?..

Вместо того чтобы обнимать меня и уютно урчать, погружая в сон, Сол лежал неподвижно и беззвучно, вытянув руки по швам. Может, он и признал мою правоту вслух, но явно с ней не смирился. Поэтому, заерзав, я устроилась на подстилке поудобнее и тем самым придвинулась к нему поближе. Прижалась бедрами к его бедрам, а лопатками к ключицам, и слегка отклонила назад голову, чтобы губы Соляриса оказались на уровне моего уха.

По коже побежали мурашки.

— Что ты делаешь?

— А?

— У тебя комариные укусы чешутся? Или чего ты об меня трешься? Извелась вся. Спи давай, у нас всего часа четыре до первых лучей осталось. Если и впрямь зуд мешает, то могу пойти и нарвать тебе лопухов.

Похоже, методы Матти работали только у самой Матти. Кровь прилила к лицу, заставив меня резко вытянуться на подстилке струной и стыдливо прибрать свои раскиданные конечности обратно. В конце концов, у нас и впрямь было всего четыре часа на отдых — Сильтан выбил их нам со словами, что «перелететь через континент займет у него не больше времени, чем разбить куриное яйцо хвостом». Солярис согласился на такой риск не иначе как ради того, чтобы уличить Сильтана в чрезмерном хвастовстве, но, по правде говоря, он действительно нуждался в отдыхе. Едва голова Сола коснулась импровизированной подушки, сооруженной мною из походного мешка, как он провалился в сон, все-таки перебросив одну руку мне через талию и приобняв в знак примирения.

Под тихое гудение флейты засыпать оказалось куда приятнее, чем под храп Кочевника, которого не вынесла даже Тесея: поворочавшись с боку на бок подле брата, она в конце концов встала и перебралась поближе ко мне. Я обняла ее тоже, поглаживая по спине, пока мы обе не заснули. В таких тисках, заботливых и теплых, сон обещал быть самым сладким на свете. Но Хагалаз предупреждала меня не зря: как нить, повязанная вокруг моего мизинца, принесла мне защиту, так она принесла и ночной непокой.

— Прости меня. Прости меня! Молю тебя, госпожа. Я хотел узреть твою улыбку, а не гнев и слезы. Хотел, чтобы ты смотрела на меня так же, как смотришь на Соляриса. Ну же, поговори со мной. Где ты сейчас? Почему я больше не вижу то, что видишь ты? Почему не даешь мне прикоснуться к твоим чувствам и мыслям? Где ты сейчас? Дай мне прийти к тебе, дай мне извиниться и искупить свою вину… Дай мне шанс, Рубин!

Селен ничуть не изменился с того самого дня в хижине Хагалаз — ни повадками зверя, одержимого своей добычей, ни благолепной внешностью. Похоже, он внял моим мольбам и остановился на одном обличье. Миловидное лицо с продолговатыми чертами было обманчиво красивым. Та самая «глупая красота», как часто отзывалась о самой себе Маттиола, шутя, что людей с подобными ликами никогда не воспринимают всерьез, чем они и пользуются. Бессовестно лгут, обкрадывают или даже убивают, но никогда не попадают под подозрение. Селен, будь он чуточку умнее, легко мог бы пользоваться тем же самым.

— Где ты? — вопрошал Селен снова и снова, глядя на меня все теми же миндалевидными глазами, невинное выражение которых отравлял лишь кроваво-красный цвет. — Я не могу тебя найти… Почему ты прячешься? Почему?

Прячусь? Выходит, сейд Хагалаз действует. Мои чувства и мысли снова лишь мои. В реальном мире Селен найти меня не может, поэтому теперь докучает лишь во снах.

— Мы были бы так счастливы вместе… Неужели все испортил один цветок, чьи лепестки я раскрыл навстречу дневному свету?

— Она никакой не цветок! Ее лишь зовут Маттиола. Поди прочь из моей головы, — не выдержала я, выставляя перед собой руку с повязанной синей нитью, как щит. Она засветилась во сне, точно как те светлячки над болотами, и крепко сжалась вокруг моего мизинца. — Поди прочь и никогда больше не мозоль мне глаза! Иначе худо тебе будет. Ибо когда я встречу тебя, когда увижу ту плоть, что ты обрел, я убью тебя без промедлений. Я тебя уничтожу, Селенит, за то, что ты сделал с моей молочной сестрой и Столицей. Я от тебя и следа в этом мире не оставлю!

Мой глас — волчий рык, мои слова — волчьи клыки. Во сне не было видно ничего, кроме той самой пещеры с шумом морского прибоя и витыми колоннами, где Селен ждал меня в первый раз, но где-то вдалеке я действительно слышала волков. Это выла сплетенная из их шерсти нить. Выла так страшно и пронзительно, что Селен даже во сне не мог подступиться ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Попятившись назад, в арку между колонами, где колыхалась тьма, его колыбель, Селен улыбнулся мне.

— Твои волосы, — сказал он и погладил свою красную косу под ухом — точь-в-точь такую же, какая лежала на плече у меня. — Знаешь, почему они такие? С той секунды, как ты родилась, ты была предначертана мне. Один красный волосок на твоей голове тогда никто не заметил, но теперь все вокруг знают, чья ты. Ты моя уже наполовину. Я заберу тебя себе по кусочкам и буду любить до скончания веков.

Утром, проснувшись, я первым делом проверила свои волосы. Выхватила зеркальце у Сильтана, прихорашивающегося перед полетом, и принялась перебирать расплетенные за ночь косы пальцами, отделяя красные пряди от медовых. Когда я насчитала ровно столько же красных локонов, сколько их было раньше, у меня вырвался такой громкий стон облегчения, что все остальные резко обернулись. Похоже, это может стать моей новой утренней традицией. Неужели теперь я буду видеть Селена каждую ночь?..

— Что, тоже не выспалась? — спросила я у Тесеи, когда мы складывали вещи.

Она кивнула, сонно потирая кулаком глаза, пока Кочевник затаптывал костер.

— В-воют громко, — ответила Тесея.

— Кто воет?

— Волки.

— В окрестностях Гриндилоу не водятся волки, Тесея, — сказал Кочевник, отсыпая ей в ладошку жменю колотых орехов, украденных из беличьего дупла. — Здесь же сплошь болота. Откуда им взяться?

— Он прав, — согласилась Мелихор, тоже собирая пожитки в узелок. — Кроме храпа твоего братца, я ничего более и не слышала.

— Эй, я не храплю вообще-то!

— Еще как храпишь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Я промолчала. Только покосилась краем глаза на полусонную Тесею, которая снова уткнулась в свою пряжу, перебирая пальцами нити игрушечного волчонка, висящего у нее на пояске. Интересно, она слышала тот же вой, что и я в своем сне? Неужто у Кочевника и впрямь растет будущая вёльва?

Завтрак из перловой каши и пшеничных лепешек несколько отвлек меня от насущных проблем. Запивая их медовухой из бурдюка Кочевника, без которой после таких сновидений было просто не обойтись, я в очередной раз наблюдала за препирательствами драконьего семейства и хихикала над ними вместе с Тесеей. Позже, завидев, как неуклюже я приглаживаю у ручья волосы и пытаюсь закрепить их сапфировыми заколками, чтобы они продержались хотя бы полдня лета, Тесея помогла мне, забравшись на пень, как на лесенку. Ее маленькие худые ручки и впрямь отличались недюжинной ловкостью: так же прытко, как управлялась с пряжей, всего за пару минут она заплела мне две добротных косы и вдобавок успела помочь переодеться к тому моменту, как Сильтан объявил о скором отправлении.

— Ты только полегче там, ящер, не выделайся! А то у меня сестра еще совсем мелкая. Понял? — ворчал Кочевник, подсаживая Тесею на спину Сильтану, когда тот принял свой первородный облик. Вот только та, кажется, вовсе не нуждалась в поблажках.

Когда Сильтан оттолкнулся от земли и взмыл в небо вместе со всеми нами, Тесея даже не пискнула. Только смеялась, бесстрашно разглядывая зеленые просторы. Кочевник небось с дюжину раз пожалел о том, что сел позади нее: от ветра черные косички развевались, словно знамена, и постоянно хлестали его по раскрашенному лицу. Мелихор пришлось забраться на спину Сильтана самой последней и сидеть практически у него на хвосте. Она прислонялась к спине Кочевника своей, предпочитая сидеть задом наперед, и иногда посмеивалась на пару с Тесеей, ведь, будучи драконом, впервые летала на другом драконе. Как и Солярис.