Кристальный пик - Гор Анастасия - Страница 111

Она продолжала ползать по лестнице в поисках веретена, копошиться израненными руками в высыпавшейся золе и углях под перевернутой чашей. Красно-молочную кожу быстро покрыла копоть, белый кафтан почернел, как кружево на подоле и рукавах. Вся Омела словно начала таять, уменьшаться у меня на глазах, лишенная своих вёльв, своего оружия и чести. Мне даже было не нужно обнажать меч, чтобы окончательно победить ее. Достаточно было стоять, смотреть и слушать:

— Я пожертвовала всем ради своего туата! — кричала она. — Я пожертвовала отцом, братьями, сестрами. Собой! — Омела встряхнула руками, усеянными сотнями старых и новых порезов, зарубцевавшихся и безобразных, которые прежде скрывали ее широкие рукава. — Волчья Госпожа сама избрала меня! Она явилась ко мне во сне, пообещала конец заморозкам и лишениям, если я сожгу свою семью, если наберусь смелости самой возглавить свой народ. Ибо я такой же потомок Керидвен, как ты потомок Дейрдре. Я тоже королевской крови. Я заслуживаю того, чтобы самой создавать свою историю!

— Может быть, заслуживаешь, — ответила я. — Однако ты умрешь раньше, чем твоя история запомнится кому-либо, если не остановишься прямо сейчас. Керидвену никогда не быть независимым туатом. Он часть Круга — часть моих владений. А я его — твоя — королева. Условия те же. Верни то, что мое по праву, и я сохраню тебе жизнь.

— Я тебе не верю! — вскричала Омела, и зазвеневшие слезы разбили ее голос на части. — Твой отец то же самое тем ярлам говорил, чьи семьи в конце концов предал огню и мечу! Вы, дейрдреанцы, только это и умеете. Оскверняете Керидвен снова и снова, рвете его на части, как дворовые псы… Присваиваете себе наши легенды, нашу славу, наши мечты…

Я поджала губы, терпеливо внимая ее истерике. Которой не было бы конца и края, узнай Омела, что ее туат отныне станет принадлежать драконам. Сообщать об этом, ворошить прошлое в ответ, предаваться взаимным оскорблениям или стыдить Омелу за то, что содеяли ее предки, я не собиралась. Не видела смысла. Его не было и в тех распрях, что она учинила. Все, чего я хотела сейчас — это поскорее закончить их и вернуться домой. Потому и сказала только:

— Все кончено, Омела. Оглянись.

И она оглянулась. Бросила попытки найти утерянное веретено, обвела взглядом круг из мертвых вёльв, в который была заключена, и посмотрела на сидящую за моей спиной Ясу, уже расправившуюся с цепями и освободившуюся. Затем Омела медленно встала на ноги, подошла к краю лестницы с сжатыми кулаками и испачканными лентами, сползающими с них…

И снова упала на колени, рыдая в голос, как дитя.

— Керидвен сдается, — выдавила она сквозь сотрясающий ее плач. Две белокурые косы развевались на поднявшемся ветру. Тот словно пытался переубедить ее, но Омела все равно договорила: — Я сдаюсь на милость Дейрдре.

Боги, мертвые и живые, услышали ее слова. И драконы, кружащие над городом, тоже. Где-то забил колокол, треснули каменные ворота. Растерев грязными пальцами лицо, я двинулась к Омеле, чтобы ее пленить.

— Ты правда оставишь меня в живых? — спросила она хрипло, когда между нами оставалось не больше семи шагов.

— Правда. Ты будешь жить.

Омела вытянулась и встретилась со мною взглядом. По ее порозовевшим щекам еще бежали слезы, пухлые губы были слегка приоткрыты. Это невинное выражение, вызывающее жалость, навеки застыло на ее лице, когда голова Омелы вдруг сорвалась с плеч и запрыгала по ступенькам к моим ногам.

— Прости, госпожа, — повинился Селен. — Но она с такой злостью смотрела на тебя! С такой злостью, ах! Я не смог этого вынести.

Он стоял позади ее обезглавленного туловища в свадебном облачении, застывшего в смиренной позе, прежде чем это туловище завалилось, и хлеставшая из шеи кровь побежала рекой. Голова Омелы остановилась в нескольких дюймах от носков моих сапог. Белокурые косы растянулись на лестнице, и голубые глаза застыли напротив моих, не моргая.

— Что ты наделал, Селен? — прошептала я, не в силах перестать смотреть в них и видеть свое нарушенное обещание.

Я сказала ей, что она будет жить. Я соврала.

В тот момент мне стало ясно, почему Селен не появлялся до сего момента. Вовсе не потому, что послушался меня и позволял самой со всем разобраться, а потому что питался. Я осознала это, взглянув на него: подбородок тонул в крови, измазав острые зубы и нос, а синяя рубаха под плащом превратилась в тряпку, изрезанная мечами, топорами и стрелами. Но прорехи на ткани не переходили в прорехи на коже: Селен был цел и невредим, и сквозь разорванные швы виднелся лишь его худой подтянутый живот.

— Назад, госпожа!

Судя по тому, как легко веретено Омелы, воткнутое бросившейся вперед Ясу, вошло ему в живот и как легко вышло обратно, вытолкнутое самой плотью, наелся Селен досыта.

— Не тронь моих ярлов, Селенит! Они нужны мне.

Он замер с пальцами, почти сомкнувшимися на горле кряхтящей Ясу. Еще бы чуть-чуть — и ее голова покатилась бы следом за головой Омелы. Но сколь неуправляемым, прожорливым и бездумным Селен не оставался, мои слова не были для него пустым звуком. Они все еще находили в нем отклик, как монета, упавшая на дно пустого колодца — эхо, да и только. Потому Селен замер, подвесив Ясу над землей и заставляя ту дрыгать ногами от нехватки воздуха. Он озадаченно взглянул на меня через ее плечо.

— Хорошо, — неохотно сказал Селенит в конце концов и швырнул Ясу через дальнюю костровую чашу так, что, приложившись головой о ее медный край, она уже не смогла подняться. — Тогда, раз мне больше некого убивать ради тебя, предлагаю…

Что-то просвистело у меня над ухом, всколыхнув волосы, и Селен замолчал на полуслове, а затем неуклюже пошатнулся от удара копья, пробившего ему грудь. То, брошенное с силой берсерка, пролетело мимо так стремительно, что он даже не успел увернуться, а я — заметить, как кто-то подкрался сзади. С традиционным кованым узором Керидвена, копье воткнулось Селену куда ровнее, чем веретено Ясу — прямо в сердце.

— Попал! Дельная вещица, и впрямь куда удобнее топора, ха-ха.

Я повернулась. Кочевник стоял на краю господского двора у двух мраморных столпов, через которые я вошла и которые вместе с кругом убитых вёльв отделяли замок от остального города. Чумазый и растрепанный, аж с тремя топорами-трофеями на поясе, не считая своего собственного, Кочевник даже с дюжиной колотых ран выглядел бодрым и довольным жизнью. За его спиной Морфран уже вовсю заполоняли хускарлы, ворвавшиеся в город и теперь стремительно подчиняющие его себе. Там же мелькала разноцветная чешуя приземлившихся драконов. Жемчужная была среди них. Человеческий силуэт, облаченный в нее, протиснулся через те же мраморные столбы и отпихнул Кочевника с дороги.

— Рубин! — воскликнул Солярис.

С его волос капала вода. Похоже, он все-таки сумел добраться до реки и отмыться от керидвенской крови и сейда раньше, чем те задушили бы его. Отряхнувшись, Сол сделал ко мне несколько размашистых шагов, но остановился, завидев того, кто возвышается сзади. Так я оказалась ровно посередине между своим даром и своим проклятьем, а когда наконец-то подалась всем корпусом к первому, собираясь бежать, вдруг услышала:

— Действительно хороший бросок. — Селен обхватил копье двумя руками и беспрепятственно вытянул его из своей груди, будто бы плоть его и впрямь была зыбкой и мягкой, как необожженная глина. — Жаль, что бессмысленный. Мое сердце находится не здесь. Оно стоит прямо перед тобой. — И он обвел меня нежнейшим взглядом, прежде чем развернуть копье наконечником вперед и перехватить его поудобнее. — А где твое сердце? Ах да, точно… Там же, где у всех людей.

И Селен метнул его обратно.

Крик, который вырвался у меня из горла, мало напоминал человеческий. Единственное, что я видела в тот момент, хотя передо мной открывался вид на весь господский двор, — это застывшее лицо Сола и пар, поднимающийся от его кожи. Его охватила нечеловеческая ярость, а меня — ужас, когда у нас на глазах копье поразило Кочевника туда же, куда недавно поразило Селена.