Рейд. Оазисы. Книга 5. Блок - Конофальский Борис - Страница 9

– Федя, ты два рубля за дорогу до Кытлыма уже получил?

– Ну и что, я…

И снова Горохов его не слушает, он хватает мужичка под правый локоток, держит крепко – вдруг у того оружие под пыльником, – а сам достаёт из кобуры револьвер, приставляет его к колену Чупейко и взводит курок.

– Федя, я убивать тебя не стану. Просто прострелю колено, а потом…– Андрей Николаевич приставляет ствол револьвера к нижней челюсти мужичка, – … выстрелю вот сюда, выброшу тебя из машины, и ты её никогда больше не увидишь, кстати, если ты и выживешь после этого, жить ты будешь без удовольствия. Уверяю тебя. Но если… – уполномоченный убирает револьвер от щеки водителя, – ты доставишь нас до Кытлыма, получишь ещё один рубль и уедешь оттуда на своём славном грузовичке… Ну, выбирай, пару больших пуль или свой грузовичок и рубль в придачу?

Но Чупейко всё ещё не трогается с места, он в нерешительности, и тогда Горохов снова приставляет ствол оружия к ноге водителя и говорит угрожающе:

– Ну давай уже… – Горохов снимает маску, он хочет, чтобы Фёдор видел его голодное лицо, – решай, давай, Федя, пулю или рубль…

Возможно, это и сыграло свою роль.

– Рубль, – с явной неохотой произносит Фёдор.

– Тогда поехали, Федя, поехали, ну… Втыкай передачу, давай… – говорит уполномоченный уже мягче, но револьвер при этом не прячет. – Ну, чего дожидаешься, разозлить меня хочешь? Поехали…

Феде деваться некуда, он косится на револьвер и наконец включает передачу. Грузовик трогается.

– Ну вот и молодец, – хвалит его Андрей Николаевич.

И тут подаёт голос молчавший до сих пор Шубу-Ухай:

– Э-э… Вот как нехорошо вышло…

– Чего? – уполномоченный оборачивается к нему и видит, как охотник смотрит в окно.

– Марина эта… Полоумная. Как раз выползла, когда не надо. Видала нас троих в машине, стояла, глаз не сводила. Может, из окна за нами следила, она такая…

Но теперь ничего уже сделать было нельзя, уполномоченный даже не разглядел эту Марину, где она была, откуда вылезла; он снова смотрит на водителя.

– Федя, ты не стесняйся, не стесняйся, притопи давай педаль-то! Или ты всё ещё надеешься на что-то?

– Да ничего… Ни на что я не надеюсь, – уныло отвечал Чупейко.

– Тогда поехали побыстрее! Давай, дави на газ!

Они наконец покинули улицу, и тут Фёдор хотел было пересечь трассу и поехать по едва заметной от пыли дороге на запад, но Горохов приказал ему, пока он не выровнял машину:

– Не съезжай! На юг, на юг давай, по трассе!

– Так мы на Кытлым договаривались! – зло почти кричит ему водитель. Это поездка ему нравится всё меньше и меньше.

– Туда и едем, – резко отвечает ему Горохов, – только чуть-чуть на юг возьмём сначала.

Водитель подчиняется, и машина, вильнув резко, цепляет правыми колёсами обочину, поднимая за собой большое густое облако. Горохов оборачивается назад и через специальное стекло в задней стенке кабины смотрит на оставшиеся за пылью дома. Он не видит никакой Марины, но это его не успокаивает; уполномоченный надеется, что она видит, что машина пошла на юг.

Глава 6

– Давай, давай, Федя, не спи, – продолжал Горохов, указывая стволом револьвера на идущий впереди караван из нескольких грузовиков. – Догоняй их.

У Фёдора морда злая, всё это ему не по вкусу, глядит на дорогу исподлобья, вертит баранку и сопит, иногда косится на уполномоченного, а тот крутит головой, смотрит во все стороны на заросли колючки и кактусов, что протянулись справа и слева от дороги, и случайно бросает взгляд на Мишу, на его лицо, и хоть была ситуация напряжённая, но Горохов невольно усмехается. У Шубу-Ухая рот открыт, он что-то шепчет одними губами, глаза, мягко говоря, удивлённые: ну никак он не предполагал, что всё будет развиваться вот так вот: с угрозами, с принуждениями, с оружием.

«Да, дорогой, всё всегда так и бывает…».

Они догоняют колонну из пяти, кажется, машин, идущих на юг.

– Теперь просто езжай спокойно, – говорит уполномоченный. – Когда скажу, свернёшь к горам.

Ни у Фёдора, ни у Миши вопросов к нему нет, молчат оба, а Горохов тем временем настраивает кондиционер: жарко в кабине, она маленькая, люди сидят колено к колену.

– Не надо его насиловать, – говорит ему Федя, глядя на пыльную дорогу перед собой, – старенький он, сломается, пусть хоть так дует.

– Хорошо, – уполномоченный не хочет ещё больше накалять ситуацию, хотя ему кажется, что хозяин грузовика просто экономит за счёт прохлады топливо.

Так они едут ещё минут пять, а Андрей Николаевич понимает, что долго так по главной дороге ехать нельзя, можно нарваться на какой-нибудь пост и угодить на проверку машины; он видит первый удобный, пологий съезд с дороги на кактусовое поле, за которым начинаются небольшие барханы.

– Вот теперь можно поворачивать к горам, – говорит Горохов и показывает Фёдору: – Вот тут, давай…

Тот послушно выполняет указание, а сам бубнит при этом:

– Лишку километров десять дали.

– Нет, не десять, – уверенно возражает ему уполномоченный, – километров семь.

– А к чему это было? – не успокаивается водитель.

Андрей Николаевич мог бы, конечно, ему объяснить, что какая-то полоумная Марина видела их грузовик и в нём двух своих соседей и подозрительного незнакомца, и что если у неё хватит ума сопоставить это и объявление властей о награде за поимку преступника, она может и позвонить в милицию. А когда те поинтересуются, куда поехал грузовик с незнакомцем, то она скажет, что поехал он по дороге на юг. Вот пусть патрули на дороге его и ищут, а найти, где грузовик съехал с трассы, ещё пойди попробуй в придорожной-то пылище. В общем, всего этого рассказывать уполномоченный Фёдору не стал. Теперь, когда перед ними не было машин и поднимаемой ими пыли, он мог разглядеть горы вдали. Они были нечёткими; даже когда Фёдор включил «дворники» и смахнул пыль с лобового стекла, всё равно горы виделись уполномоченному как в дымке, дрожали своими далёкими очертаниями в жарком мареве миража. Горохов достал карту, только теперь у него есть время как следует разобраться во всём. Он находит Кытлым. Прикидывает на глаз расстояние.

– До Кытлыма семьдесят километров? Примерно.

Миша качает головой:

– От Серова, от моего дома – восемьдесят. Мне два дня идти.

– Значит, карта дрянь, – уверенно говорит уполномоченный. Вариант, что его могли подвести его навыки работы с картами, он отбрасывает: не было ещё такого. А потом чуть наклоняется вперед и смотрит на обувь охотника. Башмаки-то у Миши не очень… А идти им нужно будет по горам, и не одну сотню километров. Горохов отрывается от созерцания не новой уже обуви своего проводника и осматривает окрестности. Кактусы, колючка, термитники не очень большие. Ничего необычного – предгорья. А между всем этим – пятна песка, барханы. Они тут небольшие, и вообще песка немного, но всё равно… Восемьдесят километров за два дня… Шубу-Ухай неплохо ходит, по твёрдому грунту ходить, конечно, легче, чем по песку, но сорок километров в день – всё равно хорошо.

Машина идёт с неплохой скоростью, километров пятнадцать в час, держится от песка подальше; в принципе, Федя знает, как водить автомобиль по бездорожью. Горохов оборачивается и открывает задвижку на заднем окне кабины. Солнце слепит, но он различает трассу, что осталась далеко позади, над нею жёлто-серым облаком висит пыль. А за ними нет никого. Даже пыли за ними немного.

«Ну, ещё бы пару часов вот так никого не видеть, и можно будет успокоиться».

***

Так они катят час или чуть больше. А дело-то уже идёт к полудню. Андрей Николаевич косится на Фёдора, лицо у того вспотело, и он по-прежнему угрюм. Угрюм и сосредоточен.

«Скорее всего, сегодняшней поездки он никогда не простит Шубу-Ухаю. Такие, как Федя, – они злопамятные».

Уполномоченный касается крыши, она раскалена так, что пальцам больно. А Миша спит, завалившись на стойку возле двери. Голова качается на ухабах, но он не просыпается.