Десятое Блаженство (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 49

И все же надежды пересиливали страхи да тревоги, пауза между рефлексиями и решительными действиями сокращалась…

Первого мая Коста прибежал в полуденный час, бросив работу, и торопливо вынул из-за пазухи плотно набитый кошелек. Доллары там лежали двумя плотными пачками. В одном кармашке — сотенные, в другом — по пять, по десять, по двадцать…

«Ограбил кого?» — нервно улыбнулся Браилов.

«Нашел! — выдохнул Вальдес. — Слушай, а давай, махнем в Ричмонд⁈»

«Поехали!» — моментально согласился Михаил.

«Так ты согласен? — обрадовался Коста. — У-у! Здорово! В Ричмонде можно неплохо заработать, а я же в Гильдии! И тебя пристрою! Смотри, чего купил — черный грим. Мажешь лицо один раз утром, а хватает на весь день!»

Собрав нехитрый скарб, приятели добрались до ближайшей станции метро. Порядком загаженный вагон подземки высадил их у самого вокзала — единственном месте на нижнем ярусе, куда спускались обитатели «Верха». Правда, ехали они первым классом, в купе с эр-кондишеном и санузлом, но и сдвоенная капсула четвертого класса стала для Браилова тем же, чем карета для Золушки — выездом к счастью…

…За дни и ночи пути Михаил свыкся с дневным светом, и был готов с утра до вечера любоваться просторами пустынь, лесов и прерий. Позади осталась густо кратерированная Оклахома; широко разлившаяся Миссисипи, несущая талые воды ледника; джунгли Теннесси и Кентукки.

Поезд, ныряя из туннеля в туннель, миновал Аппалачи, и незаметно выкатился на прибрежные равнины Вирджинии.

— Скоро уже! — блаженно улыбнулся Вальдес.

Неожиданно поезд дернулся, заскрипел и залязгал, тормозя у полустанка. Подальности серел единственный пологий купол, выщербленный «звездопадом», а по перрону шатко расхаживали вояки в полном боевом.

— Вербовщики! — в панике шарахнулся Коста.

«Кто-кто?» — хотел спросить Михаил, но не успел.

В тамбуре забухали шаги, и властная черная рука резко отдернула пластмассовую штору.

— Сэр! — радостно грянул зычный баритон. — Тут еще есть, сэр!

— Сколько, Грег? — резкий голос ударил, как хлыстом.

— Двое, сэр!

— Возраст?

— Где-то тридцать, сэр!

— Выводи!

В сдвоенную капсулу заглянула мерзкая черная рожа в зеленой каске, и злорадно ухмыльнулась:

— На выход!

— В чем дело? — вяло затрепыхался Коста. — У меня есть права и…

Вербовщик буквально выдернул Вальдеса в узкий средний коридор, и наддал прикладом. Коста влетел в тамбур, падая на четвереньки. Двое накачанных бойцов небрежно подхватили незадачливого мусорщика и, гогоча, вышвырнули из вагона.

— Грузите! Майк!

— О’кей!

Могучий Грег неуклюже развернулся к Браилову.

— Я сам! — поднял руки Михаил.

Вербовщик молча повел дулом автомата, показывая траекторию движения. Матерясь в душе, «попаданец» спрыгнул на перрон, резво увернувшись от пинка, и его буквально забросили в бронированное нутро грузовика болотной масти.

Бледный Коста смирно сидел у клепанного стального борта, на жесткой скамейке, и шепотом «факал». Еще человек пять разной степени помятости безразлично глянули на Михаила. Люк с грохотом захлопнулся, и броневик взревел, валко разворачиваясь.

— И куда нас? — громко спросил Браилов.

— На Дальний Север, — тускло ответил Вальдес. — В Петсамо. Будем никель добывать…

— Ага! — злобно выкрикнул кто-то из сидящих. — Пока не сдохнем!

— Можешь сдыхать, если тебе так больше нравится, — холодно молвил «попаданец», чувствуя прилив палящей ярости. — А мне там делать нечего!

— Да ты не понял! — рыдающим голосом вытолкнул Коста. — Там везде лед, там даже белые медведи не выживают! Потому как минус восемьдесят!

— Я, — каркнул Браилов, — выживу!

Суббота, 3 мая. День

«Бета»

Кемеровская область, Шерегеш, улица Гагарина

Красно-белый «Икарус», пофыркивая да покачиваясь на ухабах, развернулся на пятачке у маленькой автостанции — одноэтажного «кубика» из силикатного кирпича, с плоской крышей и обширным тамбуром, выложенным стеклянными блоками, зеленоватыми и синими, вразнобой, так, что выходил корявый узор.

Крохотную площадь обрамляли несколько киосков и скверик с лавочками, а если шире глянуть…

В поселке всего три главных улицы, застроенных пятиэтажками в окруженьи частного сектора. Кое-где поднялись панельные дома…

И вся эта тихая провинциальная жизнь течет на роскошном фоне горы Зеленой, с ее горнолыжным курортом.

Едва выпадет снег, как тут же масса людей нагрянет в Шерегеш. Из Новокузнецка, Кемерова, Новосибирска, отовсюду — лыжные трассы тут знатные.

Водитель «Икаруса», толстый лысый усач, заглушил двигатель и убрел к ларьку, где бойко торговали пирожками. А нам навстречу, мелкими шажками, подходил странно знакомый человек в старомодном синем костюме.

Редкие прохожие не заморачивались особо своим внешним видом — тетки в платках, в простеньких платьях из ситца, ковыляли мимо с набитыми авоськами, а несколько парней в синих спецовках, вероятно с обогатительной фабрики, дымившей неподалеку, закупали беляши на всю смену.

Но человек в костюме даже строгий галстук нацепил и «модельные» туфли начистил до блеска…

— Папа… — вытолкнула Талия, и сделала шаг навстречу.

Я с изумлением глянул на нее, и лишь после в голове сложилось запоздалое узнавание. Мне-то был памятен иной Ивернев — парень двадцати с небольшим, с горделивым задором смотрящий с пожелтелого фото, а пожилому мужчине, встретившему нас, шел седьмой десяток!

Мстислав Максимилианович охнул, лицо его, все еще мужественного очерка, сморщилось, из глаз покатились слезы.

— Доченька! Боже, боже мой… Это ты! — он говорил сумбурно и быстро, словно боясь, что ему не дадут сказать всего. — Прости, прости меня! Какими хочешь, словами назови — всё верно будет! И маму твою мучал, и себя… Я любил ее, очень любил… И как же я был наказан! В те самые дни… Там, в этой клятой «Шейтан-Кале»! Всё же понял про себя, про Тату… И надежды такие! Всё, думаю, сворачиваюсь — и в Шерегеш! Не простит меня Тата — ладно, заслужил. Да хоть главное скажу ей, чтобы знала! А простит если… Это ж какое счастье будет! И тут этот толчок… Тряхнуло, я упал. Встаю — никакого завала! Я наружу, а там все такое же — и другое…

Наташа замедленно, словно преодолевая себя, положила руки на плечи отцу, и легонько приобняла его.

— Главное, ты жив, — стесняясь, пробормотала она.

— Мама твоя… Тата… умерла? — выдавил Ивернев.

— В семьдесят пятом, — обронила Наташа.

Увидав, как и по ее щеке скользнула слезинка, я решительно сказал:

— Пойдемте в тенек, на лавочку!

— Да, да… — послушно закивал Мстислав Максимилианович, немного растерянно глянув на Талию.

— Это Миша, мой муж, — «златовласка» ласково прижалась ко мне.

— Просто Миша, этого достаточно, — протянул я руку «тестю».

Ивернев с чувством, хоть и слабо пожал ее.

— Ну, хоть находки мои тогдашние не пропали? — его взгляд стал просительно-тревожным. — Что-то оставалось у Тахира Мурадовича, военврача с заставы, я у него комнату снимал…

— Не пропали, всё нашлось!

Мое скупое утешение отозвалось слабой улыбкой, но тут же в глазах старого геолога вновь блеснуло беспокойство:

— А ребятишкам Семичастного я ничего не сказал! Не выдал тайну о… — задохнувшись, он выпалил: — О пришельцах!

— Мы в курсе, — понизила голос Наташа.

— Ох… — выдохнул Мстислав Максимилианович, сникая. — Ну, и слава богу… Я ведь тогда, в шестьдесят девятом, нарыл в архивах ВСЕГЕИ журналы с анализами проб «серых кристаллов», и сразу спросил Дэ Пэ… э-э… Дмитрия Палыча Григорьева, почему, несмотря на почтенный возраст камней в семьдесят миллионов лет, он так уверен, что они синтетические? Нет, конечно, аргумент с аналитической чистотой сильный, но это, теоретически, мог быть каприз природы. Я ему так и сказал тогда — мол, алмазы ведь тоже бывают очень чистые! А Дэ… Дмитрий Палыч завелся сразу. Я, шипит, собственными глазами видел в кристаллах микропузырьки газа, идентифицированного, как чистый аргон! Мол, не слишком ли много капризов природы за один раз?